Бессонница, стр. 50
— Потому что, — низким голосом произнес Ральф, машинально возвращая на место всякую всячину, извлеченную из карманов. — Потому что он не только знал, что мне понадобится газовый баллончик; он знал, где найти его, и он знал, куда его положить.
Мурашки поползли у Ральфа по спине при этой мысли, а ум попытался отбросить идею целиком — назвав ее безумной, нелогичной, до которой способен додуматься только человек, страдающий бессонницей. Но все это не объясняло появления записки.
Ральф снова перечитал каракули на разлинованном листке: «Я тороплю себя ежесекундно, ежечасно — успеть бы все свершить, что предначертано судьбой». Это был не его почерк, так же как «Кладбищенские ночи» были не его книгой.
— Хотя сейчас книга принадлежит мне. Мне дал ее Дор, — произнес вслух Ральф, и холодок снова пробежал у него по спине.
«А какие еще могут быть объяснения? Ведь не сам же этот баллончик залетел в твой карман. Как и листок».
Снова вернулось ощущение, будто некая неведомая — и невидимая — рука подталкивает его к пасти темного туннеля. Словно во сне Ральф прошел в кухню, по дороге машинально сняв серую куртку и бросив ее на спинку дивана.
Он остановился в дверях, уставившись на календарь с изображением двух смеющихся детишек, вырезающих отверстия для глаз, носа и рта в тыкве ко Дню Всех Святых. Ральф смотрел на завтрашнее число, обведенное кружком. «Отмени встречу с человеком, втыкающим иглы», — сказал Дорренс; такова была суть послания, и сегодня человек, втыкающий ножи, более или менее подтвердил ее. Черт, даже не просто подтвердил.
Полистав телефонный справочник, Ральф набрал номер.
— Вы звоните в приемную доктора Джеймса Роя Хонга, проинформировал приятный женский голос. — В данный момент поговорить с вами нет возможности, поэтому оставьте свое сообщение после сигнала. Мы перезвоним вам при первой же возможности.
Загудел автоответчик. Голосом, удивившим его своим спокойствием, Ральф произнес:
— Говорит Ральф Робертс. Мне назначен прием на десять утра завтра, но я не смогу прийти. У меня изменились обстоятельства. — Помолчав, он добавил: — Естественно, я оплачу визит.
Ральф прикрыл глаза и опустил трубку на рычаг. Затем прислонился лбом к стене.
«Что ты делаешь, Ральф, скажи на милость, о чем ты только думаешь?» «Тернист и долог путь в Эдем, любимый…»
«Ты же не можешь серьезно воспринимать подобные мысли… Ведь так?» «…так стоит ли стенать по пустякам?..»
«О чем же ты думаешь, Ральф?»
Он не знал; не имел ни малейшего понятия. Скорее всего, о роке и о грядущей встрече в Самарии. Единственное он знал наверняка — волны боли расходятся от раны в левом боку, раны, нанесенной человеком с ножом.
Служащий «скорой помощи» дал ему полдюжины обезболивающих таблеток, и Ральф подумал, уж не стоит ли принять одну, только вот он слишком устал, чтобы дойти до раковины и набрать стакан воды… А если он так устал, что даже не может преодолеть такое ничтожно малое расстояние, то как же ему удастся проделать весь утомительный путь возвращения в Эдем?
Ральф не знал, потому что в настоящий момент его это не волновало. Ему просто хотелось стоять вот так, прижавшись лбом к стене, с закрытыми глазами, чтобы вообще не видеть ничего.
Глава восьмая
Пляж представлял собой длинный острый мыс, врезающийся, словно вставка из белого шелка, в ярко-синий простор моря, и он был абсолютно пуст, лишь круглый предмет, ярдах в семидесяти, лежал на песке. Этот круглый предмет вселял в Ральфа страх, одновременно глубокий и беспочвенный.
"Не подходи к нему близко, — приказал он себе. — В нем таится что-то плохое. Что-то по-настоящему плохое. Это черный пес, воющий на полную луну, кровь в раковине, ворон, севший на шест перед дверью. Ты не хочешь подходить к нему ближе, Ральф, и у тебя нет необходимости приближаться к нему.
Потому что все это происходит в одном из осознанных снов Джо Уайзера.
Если захочешь, ты можешь просто повернуть обратно и уйти".
Вот только ноги его продолжали идти вперед, значит, вполне возможно, это был не осознанный сон. И уж наверняка не из приятных. Потому что, чем ближе Ральф подходил к предмету на пляже, тем меньше тот походил на баскетбольный мяч.
И все же это был один из наиболее реальных снов, снившихся Ральфу, и сам факт понимания того, что это сон, делал его еще более реальным. И осознанным. Он ощущал голыми ступнями чистый, теплый, сыпучий песок; он слышал бормотание теряющих силу волн, накатывающих на пологий берег, где песок поблескивал, как влажная загорелая кожа; он вдыхал запах соли и морских водорослей — терпкий печальный аромат, навевающий воспоминания о летних каникулах, проведенных в Олд-Орчард-Бич в те далекие времена, когда он был еще ребенком.
«Эй, старина, если уж ты не можешь изменить этот сон, думаю, тебе стоит воспользоваться катапультой и выпрыгнуть из него — другими словами, разбудить себя, причем сделать это немедленно».
Ральф прошел половину расстояния до предмета, лежащего на пляже, и уже не оставалось никаких сомнений в том, что это такое — не баскетбольный мяч, а голова. Кто-то закопал в песок человеческое существо по самый подбородок… И Ральф внезапно понял, что наступает прилив. Он не выпрыгнул из сна; он побежал. И в этот момент пена прибоя коснулась головы. Та открыла рот и закричала. Ральф сразу же узнал голос, хоть и искаженный от крика. Голос принадлежал Кэролайн.
Еще одна пенистая волна накатила на пляж, омыв волосы, прилипшие к мокрым щекам головы. Ральф побежал быстрее, понимая, что наверняка опоздает. Прилив обгонял его. Вода затопит голову прежде, чем ему удастся высвободить закопанное тело из песка.
«Не надо спасать ее, Ральф. Кэролайн уже мертвец и это случилось не на пустынном пляже. Это произошло в палате N317 городской больницы Дерри. Ты находился рядом с ней до самого конца, а звук, который ты слышал, это не прибой, а дождь со снегом, стучащий в окно. Помнишь?»
Он помнил, но все равно побежал еще быстрее, оставляя за собой песчаные облачка.
"Ты же не добежишь до нее; разве ты не знаешь, как это бывает во сне?
Каждая вещь, к которой стремишься, превращается во что-то другое".
Нет, в стихотворении говорилось иначе… Но как? Ральф не был уверен.
Сейчас он помнил только то, как оно заканчивалось: рассказчик слепо бежал от чего-то мертвого (Оборачиваясь через плечо, я видел очертания), преследующего его в лесу… Преследующего и догоняющего.
И все же он приближался к темному очертанию на песке. И оно не превратилось ни во что другое, и, когда Ральф упал на колени перед Кэролайн, он сразу понял, почему не мог узнать свою жену: что-то ужасное произошло с ее аурой. Та прилипала к коже Кэролайн, как отвратительный грязный мешок. Тень Ральфа упала на нее, и Кэролайн тотчас закатила глаза, как лошадь, разбившаяся при прыжке через высокий барьер. Она дышала пугающе учащенно, и при каждом выдохе из ее ноздрей выдувалась черно-серая аура.
Ее «веревочка», превратившаяся в лохмотья, была пурпурночерного оттенка — цвета гноящейся раны. Когда Кэролайн открыла рот, намереваясь закричать снова, неприятная светящаяся субстанция слетела с ее губ, исчезнув так стремительно, что Ральф едва уловил ее присутствие.
«Я спасу тебя, Кэрол!» — крикнул он. Упав на колени, он стал разгребать песок вокруг головы, так собака роет землю, чтобы достать спрятанную кость… И когда ему в голову пришло это сравнение, Ральф понял, что Розали — собака, совершающая обход Гаррис-авеню в ранние утренние часы, — сидит рядом с его кричащей женой. Неужели это его мысль материализовала собаку? Он увидел, что Розали тоже окружена такой же отвратительной черной аурой. Между передними лапами у нее была зажата пропавшая панама Билла Мак-Говерна, имевшая такой вид, будто собака достаточно повеселилась, грызя ее, с тех пор как панама сменила владельца.
«Так вот куда подавалась панама», — подумал Ральф, затем повернулся к Кэролайн и стал рыть еще быстрее. И все же ему удалось освободить лишь одно плечо.