Опасный след, стр. 51

Теперь его нет. Вероятно, пора, давно пора смириться с этим.

Завернувшись в полотенце, Фиона вошла в спальню как раз в тот момент, когда из коридора вошел Саймон.

— Собаки просились во двор. — Саймон подошел к ней, провел пальцами по ее волосам, собранным в пучок на макушке. — Такой я тебя еще не видел.

— Я не хотела намочить волосы. — Фиона подняла руку, чтобы вытащить шпильки.

— Я сам. Ты перестала грустить? Она криво улыбнулась.

— Это была грусть лишь отчасти.

— У тебя был тяжелый день.

Саймон вытащил одну шпильку.

— День закончился.

— Не совсем. — Саймон вытащил еще одну шпильку. — Запах главное, да? По запаху ты кого-то находишь. Ты проникла в меня. Я нахожу тебя повсюду, хочу я того или нет. Хочешь ты меня или нет.

— Я не заблудилась.

— Я все равно тебя нашел. — Саймон вытащил еще одну шпильку, и ее волосы рассыпались по плечам. — И что такого в рассыпающихся женских волосах? — Он погрузил пальцы в ее волосы. — Что такого в тебе?

Она не успела ответить, он уже целовал ее, нежно, легко, словно пробуя. Она растворилась в нем, каждой своей клеточкой вдыхая наслаждение.

Мгновение, одно мгновение он просто держал ее, гладил ее волосы, ее спину. И эта ласка, которую она не просила, этот дар нежности, которого она не ждала, растапливали остатки страха и грусти.

Полотенце соскользнуло на пол, а он все не отпускал ее.

— Что в тебе особенного? Почему одно прикосновение к тебе успокаивает меня и возбуждает одновременно? Ты этого хочешь от меня? Ты никогда ни о чем не просишь. Я иногда думаю: может, это уловка? — Не сводя с нее глаз, он медленно потянул ее к кровати. — Просто способ привязать меня? Но нет. Ты не так устроена.

— Зачем мне уловками добиваться того, что у меня уже есть?

— Незачем. — Он поднял ее, положил на кровать. — Поэтому ты и затягиваешь меня. И в конце концов заблудившийся — это я.

Фиона обхватила его лицо ладонями.

— Не бойся. Я тебя найду.

Он не привык к нежности и впервые чувствовал, как она окутывает его. Впервые чувствовал желание дать Фионе то, о чем она никогда не просила. Гораздо легче поддаться бурной страсти, гораздо легче им обоим, но сегодня он искал покоя и пытался развеять страхи, спрятанные за ее синими, как озера, глазами.

Расслабиться. Отпустить. Как будто услышав его мысли, она погрузилась в поцелуй, обещающий мир и покой. Медленно и легко его губы пробовали ее губы, увлекая и соблазняя.

«Я ошибалась, — поняла она. — Я заблудилась. Плыву без весел в незнакомых водах, где ощущения набегают невесомыми волнами, затуманивая разум, заколдовывая тело».

Фиона сдалась этим ощущениям, уступая абсолютному завоеванию. Она впитывала нежность его губ, его рук, и ее израненная душа успокаивалась.

Спальня преображалась. Мерцающий свет ночника сгущался в зеленых тенях, посеребренных по краям лунным светом, неподвижный, ароматный воздух густел. Фиона не знала дороги и не возражала против блуждания. Пусть он не спешит. Пусть он ведет ее.

Вслед за прикосновениями его губ ее шея, ее плечи, ее груди словно звенели. Он терпеливо продолжал свое путешествие, пока она не застонала, не выгнулась под ним.

Осторожно, неторопливо он наслаждался ее вздохами, ее дрожью, нарастающими медленной волной. Он был с ней, когда магическая сила взорвалась в ней бурным сиянием. Соблазненный, зачарованный, завороженный своим именем, тихо сорвавшимся с ее губ, ее шелковистой кожей, ее ароматом, он слился с ней, утонул в ее глазах.

16

В ветхом арендованном домике, затерявшемся в величественных Каскадных горах, Фрэнсис Экл читал письмо Аллена Перри. Много месяцев назад щи вместе разработали этот путь, рассчитали время, наметили города, колледжи, места захоронения жертв.

Во всяком случае, так думал Перри.

Тщательная предварительная подготовка упростила получение корреспонденции, тайно выносившейся из тюрьмы. Ответы возвращались тем же способом — по почте священнику Перри, свято верившему в раскаяние закоренелого грешника.

Вначале переписка возбуждала Фрэнсиса. Ему нравилось делиться подробностями, идеями. Понимание, наставничество и одобрение много значили для него. Наконец кто-то увидел его, Фрэнсиса Экла.

Перед Перри не нужно было притворяться. Перри увидел его оковы. Перри помог ему собраться с духом, разорвать ненавистные цепи и освободить свое истинное «я».

Мужчина, друг, партнер, поделившийся властью, которая рождалась из сброшенных оков правил и догм и подчиняла жертву.

Учитель стал усердным учеником, жадным до знаний, до применения их на практике, в которой он так долго себе отказывал. Но теперь пришло время свершений. Время нарушения границ и принципов, к которым его так методично приучали. В конце концов, это всего лишь правила, оставшиеся в прошлом.

Фрэнсис уставился на стакан, в котором плескалось на два пальца виски. На время путешествия Перри запретил наркотики, алкоголь, табак. Тело и душа должны быть чисты.

«Но Перри в тюрьме, — думал Фрэнсис, смакуя удовольствие мятежа. — Отныне путешествие принадлежит только мне».

Пора оставить собственный след — или следующий след, что он уже и сделал, отклонившись от плана и послав сучке Бристоу маленький подарок.

Жаль, что он не видел ее лица, когда она открыла конверт. Как бы он хотел почувствовать запах ее ужаса.

Но все это будет, и очень скоро.

Он отклонился от плана, сняв эту хижину, что обошлось ему дороже убогой комнатенки в мотеле, но уединение стоило лишних расходов. Уединение необходимо для следующего изменения педантично размеченного наставником пути.

Перри подарил ему новую жизнь, новую свободу, и он выполнит свои обязательства, закончив то, что не успел его ментор, убьет Фиону. Но столько еще необходимо сделать. Пришло время испытать себя. Отпраздновать свое возрождение.

Он еще глотнул виски. Остальное он допьет потом.

Фрэнсис тихо прошел в ванную комнату, разделся, восхищаясь своим телом. Накануне он удалил все волосы и теперь наслаждался гладкостью кожи, скрупулезно накачанными мышцами. Насчет силы и дисциплины Перри прав. Кто спорит?

Оглаживая себя, возбуждаясь в предчувствии удовольствия, он надел презерватив. Он не планировал изнасилование, но планы могут измениться. В любом случае главное — защита, думал он, натягивая кожаные перчатки.

Пора дать себе волю. Исследовать новую территорию.

Он вошел в спальню, включил ночник, внимательно рассмотрел хорошенькую девушку, привязанную к кровати. Он хотел сорвать скотч с ее рта, хотел услышать ее крики, мольбы, страдальческие стоны. Но звуки разносятся далеко, так что придется довольствоваться воображением.

Он видел мольбу в ее глазах. Они просто вопили от страха. Он заранее вколол ей ровно столько снотворного, чтобы в нужный момент она пришла в сознание, чтобы смогла бороться, чтобы в воздухе витал запах ее страха.

Фрэнсис улыбнулся, увидев, что она ободрала запястья и лодыжки, пытаясь освободиться от веревок, измяла и сморщила полиэтилен, ежась и извиваясь.

— Я не представился. Мое имя Фрэнсис Ксавьер Экл. Много лет я учил никчемных сучек вроде тебя. Вы забывали меня через пять минут после того, как выходили из моего класса. Никто не замечал меня, потому что я прятался. — Он раскинул руки, и слезы брызнули из глаз девушки. — Но, как видишь, я перестал прятаться. Ты видишь меня?

Кивни, как послушная девочка.

Она кивнула, и он подошел к кровати.

— Я хочу сделать тебе больно. — Ее сопротивление, ее дикие мольбы, рвущиеся сквозь скотч, распаляли его. — Хочешь узнать почему? Ты спрашиваешь себя, почему я? А почему ты? Что делает тебя особенной? Ничего.

Он влез на кровать, оседлал жертву, попытавшуюся извернуться, лягнуть его, бесстрастно обдумал изнасилование и отверг его, во всяком случае, пока.

— Но ты станешь особенной. Я сделаю тебя знаменитой. Ты появишься на телеэкранах, в газетах, в Интернете. Поблагодаришь меня позже.