Заговор богинь (Богиня Трои) (ЛП), стр. 25

 – Поговорим?

 – Да, мы ведь уже это делаем. И именно это мы делали раньше, вечером.

Ахиллес ответ взгляд.

 – Я должен просить у тебя прощения, царевна. Мне не следовало прикасаться к тебе так, как я это сделал.

 – Если ты не забыл, я первая начала.

 – Я не должен был этого допускать. Это было опасно.

 – Одиссей рассказал мне о ярости, которая овладевает тобой, – медленно произнесла Кэт.

 – Вот именно потому я и не должен был такого позволять, – сказал Ахиллес.

 – С тобой такое всегда случается, если ты... э-э... целуешь женщину?

Ахиллес снова посмотрел ей в глаза.

 – Это случается, когда я возбуждаюсь.

 – Каждый раз? – мягко спросила Катрина.

 – Я... я не знаю.

 – Как это понимать? Как ты можешь не знать этого?

 – Очень просто...

Ахиллес сорвался с места так быстро, что Кэт не успела ничего понять. Только что он сидел там... и вот он уже метнулся к ней и схватил ее за запястья, притянув к себе так, что ее лицо очутилось всего в нескольких дюймах от его лица.

 – Я не могу этого знать, потому что обычно не позволяю себе желать женщину. Прикасаться к женщине. Вот так, как я желаю и прикасаюсь к тебе сейчас.

«Вот дерьмо, – подумала Катрина, – Пожалуй, было бы куда проще и легче, если бы меня отправили прямиком в ад...»

Глава 11

 – В самом деле? – Она произнесла это ровным, спокойным голосом. – Значит, ты не прикасался и не пугал до полусмерти Брисеиду?

Ее слова оказали на Ахиллеса желаемый эффект. Ржаво-красный свет, уже начавший разгораться в его глазах, угас, и он выпустил руки Катрины, словно обжегшись о них.

 – Нет, – коротко ответил он, – Я ни разу не прикасался к этой девице Брисеиде.

Катрина подавила желание потереть запястья в тех местах, где, как она была уверена, останутся теперь синяки.

 – Ты не прикасался к ней, но она все равно тебя боялась?

 – Да, боялась.

 – Ладно, тогда ты должен кое-что понять раз и навсегда. Я. Не. Похожа. На. Брисеиду. Вообще-то я не похожа ни на одну женщину, которых тебе доводилось знать. И если нам с тобой придется какое-то время находиться рядом, – а я думаю, что это так и будет, – ты должен просто принять это и перестать судить обо мне как о других женщинах.

Катрина огляделась по сторонам и облегченно вздохнула увидев кубок на прикроватном столике.

 – Черт, мне надо выпить.

Она встала, схватила кубок и направилась к кувшину вина, который уже начала опустошать. Но все-таки оглянулась на Ахиллеса, скрытого полупрозрачной занавеской.

 – Ты не против, если я немножко выпью?

Он в очередной раз был озадачен.

 – Конечно, не против.

 – Вот и хорошо.

Катрина наполнила кубок до краев и, прихватив с собой кувшин, вернулась к кровати. Она поставила кувшин на прикроватный столик рядом с лампой, но на этот раз не стала нервно пристраиваться на самом краешке постели, в изножье, как умалишенный голубок, напуганный статуей (в данном случае Ахиллеса), внезапно ожившей. Она шлепнулась на кровать, удобно подобрав под себя ноги и очутившись гораздо ближе к Ахиллесу, и сделала основательный глоток великолепного красного вина.

 – Ладно, договоримся так. Я думаю, что могу тебе помочь. Не только с бессонницей, но и с этим твоим... как это... «пусть ко мне не прикасается женщина, которая мне нравится». Вот так.

Она осторожно улыбнулась Ахиллесу.

 – То есть если предположить, что тебя действительно ко мне влечет.

Губы Ахиллеса изогнулись в подобии улыбки.

 – Действительно.

 – Но если ты начнешь слишком активно ко мне прикасаться – и я снова предполагаю, исходя из нашего недавнего самодеятельного сеанса на берегу, – у тебя опять проявится... – Катрина ткнула пальцем в Ахиллеса, потом как бы обвела его издали указкой, словно он был чем-то вроде учебного пособия на занятии по психологии, – проявится твое второе «я», с которым я уже столкнулась этим вечером.

 – Значит, ты не смотришь на меня как на него?

Катрина медленно протянула руку и коснулась пальцем рваного шрама, сбегавшего по его левому бицепсу.

 – Нет, не смотрю. Да и с чего бы? Одиссей мне объяснил, что с тобой происходит, и я сама видела, как это начинается. Видела, что ты превращаешься в нечто такое, что определенно не является тем, что ты есть сейчас.

На мгновение-другое Ахиллес склонил голову, как будто с его плеч только что сняли гигантский груз, и он невольно согнулся с непривычки. Потом медленно, осторожно его плечи расправились, голова поднялась.

 – Ты единственная женщина из всех, кого мне доводилось знать в жизни, которая это поняла. Это действительно не я. Это нечто, что завладевает мной. И я не могу с ним справиться. Я даже остановить его могу лишь изредка. И я не могу вызвать это по собственному желанию. Если бы я мог, я бы не был сплошь покрыт этими отвратительными шрамами.

 – Они вовсе не делают тебя отвратительным, – возразила Катрина.

Ее пальцы все еще лежали на шраме, рассекшем бицепс Ахиллеса.

 – Они – часть тебя самого. И для меня они служат просто физическим свидетельством того, как тяжко тебе приходилось трудиться. Они всего лишь связаны с ценой, которую ты платишь за то, чтобы каждый знал твое имя.

 – Да, это ты правильно сказала. Это – цена. Штраф, который я должен платить. Моя ноша и, как ни забавно, мой собственный выбор.

Он посмотрел на руку Катрины, легко касавшуюся его руки.

 – Когда я был совсем еще мальчишкой, мне предоставили выбор, я мог сам решить свою будущую судьбу. Мне было предложено выбирать между счастьем и любовью и полной, насыщенной жизнью, после которой наступит забвение, – и жизнью воина, которая продлится совсем недолго, но зато приведет к вечной славе. Я выбрал славу. Я хотел, чтобы мое имя воспевали бесчисленные поколения.

В низком голосе Ахиллеса зазвучало горькое сожаление.

 – Тебе известно, что я встречу свою смерть здесь, под стенами Трои?

 – Я... э-э... до меня доходили слухи о том, что такое должно случиться.

Конечно, Катрина об этом знала. Она давно уже вспомнила эту часть мифа. Ахиллес, неуязвимый воин, имел одну лишь точку на своем теле, которая оставалась незащищенной, – пятку. И он был убит стрелой, угодившей в вышеназванную пятку, перед самым окончанием Троянской войны. Кэт внезапно запаниковала. Какого черта она раньше об этом не подумала?

 – А ты давно уже сражаешься с троянцами?

 – Почти десять лет, – ответил Ахиллес.

 – Ну, дерьмо! – Катрина схватила его за руку. – Я не хочу, чтобы ты продолжал воевать!

Брови Ахиллеса приподнялись.

 – Но я же только что заявил Агамемнону, что удаляюсь с поля сражений!

Кэт полегчало, только уж очень ненадолго. Погодите-ка, разве в той невыносимо скучной «Илиаде» Гомера Ахиллес не поступил точно так же? Но потом он вернулся к стенам Трои, и дело кончилось тем, что в его пятку вонзилось копье... или стрела? Но почему? Что заставило его снова взяться за оружие?

 – Черт бы все это побрал! – выругалась Катрина снова хватаясь за кувшин, чтобы еще раз наполнить кубок, – Надо было в колледже быть повнимательнее!

 – В колледже?

Кэт встряхнула головой, отметая его вопрос, а ее мысли при этом бешено мчались в поисках другого ответа. Ладно, вполне логично будет предположить, что возвращение Ахиллеса в битву и последовавшая за тем смерть могут быть как-то связаны с его яростью берсеркера. Отлично. Значит, она должна поскорее сломать механизм, который запускает в действие упомянутую ярость, и тогда – вуаля! Ярость перестанет быть неуправляемой. Ахиллес не вступит снова в битву и останется в живых.

 – Ну ладно, да. Я слышала, что ты предположительно должен погибнуть в ходе Троянской войны. Но Афина прислала меня сюда для того, чтобы этого как раз и не случилось, – нахально заявила Кэт.

Афина и две другие богини просто не хотели, чтобы Ахиллес продолжал воевать, и все. А перестать воевать и умереть для них было по сути одним и тем же.