Домино, стр. 57

Partiro, та teco resta,

questo core incantenato …

[94]

Большинство гостей также успели уже попрощаться, и Большой зал был почти пуст. Замолкнув, Маддалена немного поискала Тристано, но безуспешно. Тогда она поднялась в комнату графа. Услышав его шумный храп, она убедила себя, что он ничего не видел… не понял. Стояла темень, он был пьян. Ей — и Тристано — ничто не грозит; можно продолжать в том же духе. Через час она погрузилась в сон у себя в комнате, и во сне ей грезился Тристано.

В те же минуты графу снилась дама в турецком костюме, которая медленно танцевала перед ним и сбрасывала вуаль, но черты ее лица оставались по-прежнему неразличимы.

А Тристано в это время, выше этажом, набивал вещами свои три чемодана. Когда Маддалена и граф пробудились, его на вилле уже не было.

Глава 24

Если Великий пост чинил заметные убытки венецианским торговцам маскарадной одеждой, то в пору летней villeggiattira синьор Беллони, посасывая трубочку из рожкового дерева в обществе старины Гросси, находил куда больше оснований и куда больше времени для жалоб. Потому-то он и не мог скрыть удивления, когда в самом начале июля, едва только колокол на башне Сан Джакометто пробил шесть раз и Каметти был отправлен домой, под материнский присмотр, порог его лавки переступили три прислужника графа Провенцале: он без труда узнал их по красным ливреям. Сам граф, как всем было известно, находился у себя на вилле. Во время карнавала граф являлся для синьора Беллони источником приличного дохода, но сейчас, в сезон жары…

— Господа, — чрезвычайно елейным, как всегда, тоном, если дело хоть немного затрагивало особу графа, обратился к вошедшим владелец лавки. — Господа, в моих ли силах чем-нибудь вам услужить?

— Полагаю, в ваших, тут и спорить незачем, — дружески отозвался наиболее ражий из посетителей звавшийся Андзоло, сопроводив свои слова в высшей степени мрачной улыбкой. — Вы правы: меня интересует одно облачение. Турецкое. Может статься, signore, вы его припомните?

В ранний утренний час — после вчерашнего празднества — Андзоло был вырван из объятий Морфея своим хозяином: вырван, точнее, из сонных объятий донны Франчески; большую часть вечера он посвятил обращенным к даме утешениям самого интимного свойства. От хозяина, заставшего тесно сплетенную пару, Андзоло ожидал вспышки ярости, гневного недоумения — но только никак не безразличия: ходили слухи, будто некогда донна Франческа разделяла ложе графа, а теперь вот оказалась в постели лакея. Даже если принять во внимание законодательство очередной villeggiatura, истинно республиканским способом отменявшее всякое фамильное неравенство и низвергавшее всякие общественные перегородки ради нового, перевернутого вверх тормашками мира, в котором любой ровня любому и каждый вправе молниеносно меняться местами с каждым, непросто было бы отрицать, что Андзоло волей-неволей, пусть чуточку, но все же посягнул на то, чтобы понизить курс любовной валюты графа. От страха он скорчился под одеялом, выставив из-за края подушки широкую и бугристую физиономию, налитую бургундским. Однако же, как ни странно, граф, едва скользнув по донне Франческе беглым взглядом (она до сих пор не размыкала век под действием обильно принятых сердечных стимулянтов), стащил Андзоло с кровати и швырнул на пол с приказанием не медлить ни секунды, спешно натянуть одежду и тотчас же отправляться в Венецию. Живей-живей, твердил граф, а не то, клянусь небом, отведаешь моего подзатыльника!

— Турецкое облачение? — переспросил синьор Беллони, озадаченный тем, что один из визитеров в ливреях запирает входную дверь, а другой загораживает окна ставнями. — Ну да, да, конечно! Разве я мог бы о нем забыть? Этот наряд числится у меня среди лучших.

— Уверен, им восхищаются многие, — любезно поддакнул Андзоло. — К примеру, граф Провенцале.

— Да, граф высказался о нем достаточно одобрительно.

— Впрочем, ближе к делу. Граф Провенцале восхищался дамой, облаченной в этот костюм.

Беллони заморгал.

— Дамой?

— Именно. — Андзоло послал ему обворожительную улыбку. — Однако же эта дама… короче, она выказала упорство. — В улыбке Андзоло проступила исчерпывающая осведомленность.

— Боюсь, моя профессия обязывает меня к величайшей осмотрительности. — Беллони, обнажив кривые желтые зубы, клацая скошенными челюстями и растягивая дрожащие губы, тщетно пытался скопировать улыбку Андзоло. — Разумеется, граф способен оценить…

Посетитель, закрывавший ставни, вытянул из ножен палаш; Андзоло вытащил пистолет. Сохраняя невозмутимость, внутренне Андзоло был озадачен. Почему бы этому торгашу не признаться попросту, без затей? Осмотрительность — что за бред! Уж чего-чего, а этой штуки в Венеции не сыщешь, давно пора бы усвоить. Но Андзоло ставило в тупик и поведение графа, обычно столь пресыщенного избытком дам, что он редко когда утруждал себя поиском или преследованием, даже если требовалось всего лишь пересечь улицу. Вне сомнения, эта дама, кем бы она ни была, представляла собой аппетитный на вид кусочек: Андзоло и сам ловко ухитрился столкнуться с ней разок-другой во время кадрили. Однако какого дьявола надо было из-за нее внезапно мчаться в Венецию, напоминавшую летом пустой высохший кокон? Карета тряслась и моталась из стороны в сторону: возница — теперь он размахивал палашом — гнал лошадей, с губ которых слетала пена, во весь опор, нещадно хлеща их по бокам плетью, пока кровью не забрызгало крошечное переднее окошечко. Тут явно заваривалась какая-то непонятная каша. Причастен ли к ней один из этих проклятых кастратов — Тристано, вот так же улизнувший под покровом ночи? Ах, да: следующее задание графа — во что бы то ни стало этого самого Тристано изловить.

— Кто эта дама? — задал вопрос Андзоло, всем своим видом изображая, насколько мал у него запас терпения.

— Эта дама? — повторил Беллони, быстро переводя взгляд с палаша на пистолет и обратно и одновременно пятясь подальше от прилавка. — Не понимаю вас, добрейший signore. Какая дама? Мужчина с визгливым женским голосом. Разве это была дама? Я не знаю никакой дамы! Это был господин — молодой человек графа. Мне это известно потому, что мой помощник, синьор Каметти…

— Мужчина? — Нахмурившись, Андзоло опустил пистолет. — Молодой человек графа? Что за чертовщину ты мелешь, старый безмозглый болван?

— Вы желаете услышать от меня, для кого был куплен этот костюм? Понятия не имею. Возможно, он покупал его для себя — да, именно так мне и подумалось. — Обуреваемый страхом, Беллони трещал без умолку. Внезапно на него накатил неудержимый позыв помочиться. — Да что говорить, эта братия склонна к подобным штучкам, так ведь? Не зря о них говорят, правда? Сам я, по-видимому, вряд ли что-то могу вам сообщить, но уверяю вас, синьор Каметти…

— Кто этот господин?

— Прицциелло, — выпалил торговец пронзительным старушечьим фальцетом. — Это был кастрат, Прицциелло! Он купил костюм три дня назад — я шил для него по особому заказу… подогнал как следует на мой собственный…

— Немыслимо! — Андзоло слушал прощальную арию Прицциелло из своей крохотной спальни, сражаясь с бесчисленными, как ему казалось, рядами застежек, крючков и пуговиц, скреплявших на донне Франческе остатки изодранного почти что в клочья наряда Минервы. Солист-кастрат (Андзоло это запомнилось по предшествовавшим ариям) носил черное домино — в точности такое, как и Тристане — Ты лжешь!

— Нет-нет-нет! — В приливе вдохновения Беллони кинулся доставать приходно-расходную книгу. Он торопливо, с шумом перелистал несколько тяжелых страниц величиною со стаксель, а потом развернул книгу на прилавке и трижды ткнул в найденную запись указательным пальцем с отчаянным торжеством: — Вот!

Тома — вооруженный палашом кучер и единственный из трех посланцев графа, кто умел разбирать буквы, мельком глянул, прищурившись, на запись, после чего подтвердил правоту слов Беллони. Андзоло снова опустил пистолет, и лоб его избороздили глубокие морщины. Итак, торговец не лгал. Не оставалось ничего другого, как вернуться на виллу и задать парочку вопросов Прицциелло: уж он-то наверняка знал, кто именно прятался за маской, и нетрудно будет вытянуть из него истину. Граф, должно быть, запутался в том, что видел накануне: чему и удивляться, если он опрокинул себе в глотку чашу с пуншем, полную до краев. Впрочем, следовало учесть и другое: оба кастрата были одеты в домино…