Дневник порнографа, стр. 23

10. Похабная дюжина

Семьдесят четыре часа спустя я уже сидел в пабе и отрывался по полной. Кто бы сомневался! Выходные я провел как настоящий монах, с пивом благополучно разминулся, однако в понедельник, с наступлением обеденного времени и дня рождения Пэдди, все пошло кувырком. Я попытался было отбрехаться, но мои благие намерения разбились вдребезги: все в один голос закричали, чтоб я "не выеживался". Под неусыпным контролем Пэдди, который никому не давал отлынивать, трехкружечный минимум был преодолен, а на пятой кружке я уже не мог вспомнить, с какой это стати собрался завязывать. Мужская солидарность? А вы еще удивляетесь, что мы умираем первыми.

Мамаша стояла за мою новую жизнь горой. В субботу утром я позвонил ей и сказал, что с пьянством покончено. Добавь я, что бросаю порнографию, иду в бухгалтеры и селюсь на ее улице вместе с какой-нибудь безмозглой машинкой по производству младенцев, – счастью ее не было бы конца! Она перезвонила через несколько дней, узнать, как идут дела, и я сказал, что не то что "развязал" – разрубил одним ударом. Мама очень огорчилась. Я постарался ей объяснить насчет Пэддиного дня рождения, в которое не выпить нельзя, и что во вторник была лига чемпионов, которую транслируют только в пабе, а в среду мы всегда выпиваем, чтобы отметить середину недели и хоть как-то разнообразить это однообразие, а четверг – это, считай, почти пятница, кто ж не пьет в пятницу?.. Она не поняла. Ладно. По правде говоря, это вообще не для женщин.

Как бы ни был я сам собою разочарован, все же хорошо было вернуться "в лоно семьи". О моем поведении в прошлый четверг речи почти не шло. Можно сказать, что Пэдди, Хассим, Пол, Мэтт и остальные ребята приняли все как есть. У меня слетела крыша, а люди со слетевшей крышей всегда так себя ведут. Слава богу...

А вот с девушками дела обстояли иначе. Ни Мэри, ни Джеки (ни Сьюзи – из солидарности и в отместку за мою поддержку Дона) не разговаривали со мной. Неуютное молчание растянулось на несколько недель. Я чихнуть боялся. Впрочем, иногда они сменяли гнев на милость и заговаривали со мной, но делали это со столь плохо скрываемым презрением, что уж лучше бы игнорировали.

И еще Хейзл... Хейзл улыбалась мне через всю комнату, слала записки и отпускала шуточки "про жопу". Она делала это на глазах у всех, хотя обращалась только ко мне. Пэдди и те двое все понимали, зато остальные недоуменно чесали в затылке. Однажды, когда ее не было на месте, я рассказал им, что она просто обожает анальный секс и сама в этом призналась, а шутит на свой собственный счет. Большинство людей мне поверили. С тех пор каждый раз, как Хейзл отпускала очередной комментарий анального плана (на детали она не скупилась), всем становилось за нее стыдно.

Но в целом мне было не по себе, поэтому в тот период я старался как можно больше рабочего времени проводить в пабе. К счастью, ничего невозможного в этом не было, так как Стюарт безвылазно сидел "на съемках". "Съемки" на редакторском языке означали пьянку, или игру в гольф, или занятия испанским в саду, или еще что-нибудь. В общем, "съемки" стали означать все что угодно, только не сами съемки. Я не знал этого наверняка, однако у Стюарта было столько съемок, что в "Блинге" должно было сниматься народу больше, чем в "Бен-Гуре" [10]. И вот в одно из его отсутствий у меня появился шанс отправиться вместе с Пэдди «на съемки». Только на этот раз «съемки» были действительно съемками.

– Отлично, а теперь прижмитесь друг к дружке покрепче и наклонитесь. Вот так, вот так, хорошо. А теперь улыбочку! – шутил Говард, в то время как на нас уставились двенадцать женских анусов.

– Как на велосипедных гонках... – сказал Толстый Пол.

Челюсть у него была где-то на уровне колен.

Съемку проводил "Эйс". Журналу исполнилось двенадцать лет, и Пэдди решил заказать съемку с двенадцатью моделями и разместить ее на двенадцати страницах. Название "Похабная дюжина" так и просилось. Посмотреть на представление зашел Пол; Хассима тоже ждали, но он так и не появился (нашел, видно, занятие поинтереснее), а Мэтт очень хотел прийти, однако у него только-только появилась некая девушка, от которой он был без ума. Она категорически запретила любую студийную работу. Можно было бы взять да соврать, да вот у Мэтта были очень серьезные "соображения". Он настаивал, что для него очень важно быть с Пенни честным во всем. Не пройдет и месяца, как она пошлет этого кретина куда подальше, а увидеть двенадцать голых женщин в одной комнате ему не придется уже никогда. Он не перестанет казнить себя за это и через сорок лет, когда будет старым, седым и тестостерона в нем останется не больше, чем в стакане воды. Вместо Мэтта Пэдди пригласил меня.

– Завтра у Говарда съемки с участием двенадцати девушек. Ребекка, Клэр, Андреа, Трейси – знакомые все лица. Говард выставляет кучу выпивки, а также немного пудры для носа. Ну как, пойдешь?

И что, по его мнению, я должен был ответить? Ради такого события я пропущу рождение собственного сына.

Говард быстро отщелкал половину пленки. Он снимал под разными углами, сделал несколько крупных планов, потом расставил девушек в других позах: они навалились друг на дружку, а Говард устроился у них между ног. Лично мне они напоминали куриные окорочка, которые вертят над огнем. Не знаю, представляете ли вы себе эту картину, но мне казалось именно так. Я был тверже камня и одновременно голоден как собака.

– Ну ни хрена себе... – только и сказал Пол. Куда уж точнее. Пэдди ничего не говорил. Он просто сидел, курил и потягивал неразбавленную водку, словно очарованный полотном старый мастер.

– И мне! – сказала Ребекка и, улучив момент, налила себе водки.

Половина девушек ломанулась к столу с выпивкой, а Трейси с Клэр тем временем отошли в сторонку и вынюхали по дорожке кокаина. Некая девушка, которую звали Натали, плюхнулась мне на колени и объявила во всеуслышание, что у меня встал. Затем она стала тереться о меня задницей и одновременно прижимать мои ладони к своим сиськам. Где-нибудь в Вест-Энде [11] за такое пришлось бы выложить целое состояние, но здесь цену назначал я. Вдруг к нам подскочила Клэр и тоже устроилась у меня на коленях. Они с Натали начали всячески миловаться (языки и все такое) – возможно, ради меня. Я тяжело задышал, не хватало воздуха. Кроме того, что я был возбужден, они своими дурацкими локтями чуть не переломали мне все ребра. Спихнув обеих на пол, я принялся растирать израненную грудь.

– Годфри, бедненький... Помяли тебя? – заворковала Ребекка.

Она попыталась добраться до моих штанов, но мне удалось ускользнуть от ее жадных пальчиков. Клэр напрыгнула сзади и несколько секунд ездила на мне верхом, пока я наконец ее не стряхнул. Остальные кинулись было туда же, но тут Говард сказал им, что пора строиться для очередного кадра.

– Мы еще тобою займемся, – хихикнула Клэр и ускакала прочь.

Водка убывала, кокаин таял, а девушки расходились все больше. Игривость их выходила за любые разумные рамки: они, словно стадо переросших школьниц, показывали худшее, на что только были способны. Не обошлось там, правда, и без заводил – Андрии и Трейси, – которые, стоило остальным начать успокаиваться, начинали снова подзуживать.

До сих пор я отделывался легко, чего не скажешь об отвечавшем за свет маленьком Джоне. Ему было никак не больше девятнадцати. Просто сегодня собралось так много народу, что Говард один не справлялся. Девушки цеплялись к Джону, не переставая. Он казался юным, беспомощным и застенчивым, словно ягненок среди шакалов, и вскоре хищницы учуяли запах крови.

– Джон, ты девственник?

– Джон, у тебя встал?

– Покажи нам его, Джон!

– Хочешь, я сделаю тебе минет, Джон?