Похититель теней, стр. 31

– Если она меня не узнает, ничего не поделаешь.

Люк внимательно посмотрел на меня и вдруг грохнул кулаком по столу.

– Поклянись мне! Поклянись моей головой… нет, лучше поклянись нашей дружбой, что, если вы встретитесь и она тебя не узнает, ты поставишь крест на этой девушке раз и навсегда и снова станешь тем, кого я знал.

Я молча кивнул.

– Я завтра не работаю, зайду в больницу за антибиотиками и отнесу их от тебя сторожу в консерваторию, заодно, может, что-нибудь разведаю, – пообещал Люк.

Я поблагодарил его и пригласил пойти куда-нибудь поужинать. Наши средства были ограниченны, и в скромном ресторане вряд ли играла бы виолончель.

Мы расположились в ближайшем бистро и за ужином, пожалуй, выпили лишку. На обратном пути Люк присел на скамейку, не в силах совладать с головокружением, и поделился со мной своими трудностями. Он сказал, что дал маху, и тут же поклялся, что не нарочно.

– Какого еще маху?

– Позавчера я пришел обедать в столовую, там была Софи, и я подсел к ней за столик.

– Ну и?

– Она спросила меня, как ты поживаешь.

– И что ты ответил?

– Что ты поживаешь скверно. А когда она встревожилась, захотел ее успокоить. В общем, кажется, у меня вырвалась пара слов о твоих заботах.

– Ты, надеюсь, не сказал ей о Клеа?

– Имени не назвал, но поздно сообразил, что распустил язык. Я дал понять, что ты зациклился на поисках твоей родственной души. Правда, сразу добавил со смехом, что тебе было двенадцать лет, когда ты ее встретил.

– А как реагировала Софи?

– Как Софи на все реагирует, ты должен знать лучше меня. Сказала, мол, надеется, что ты будешь счастлив, что ты этого заслуживаешь, что ты замечательный. Извини, зря я это. Только не подумай, что я ляпнул с задней мыслью. Я не так умен для этого. Я просто злился на тебя, вот и вырвалось.

– Почему ты на меня злился?

– Потому что Софи говорила мне все это искренне.

Я подставил Люку плечо и помог ему подняться по лестнице. Он был мертвецки пьян, я уложил его в кровать, а сам устроился на его тюфячке у окна.

Люк сдержал обещание. Назавтра после нашей попойки, несмотря на жестокое похмелье, он зашел в больницу, взял в аптеке антибиотики и отправился в консерваторию. Дар Люка вызывать симпатию у людей, от которых он чего-то ждет, – для меня загадка. Никто не может перед ним устоять.

Люк вручил сторожу лекарства, разговорился с ним о его работе, выслушал несколько историй из жизни и за час добился разрешения посмотреть списки студентов консерватории. Сторож усадил его за стол, и Люк приступил к поискам с дотошностью профессионального сыщика.

Он выбрал два журнала за те годы, когда скорее всего могла поступить Клеа. Изучил в них каждую страницу, скрупулезно, с линейкой, читая фамилии. Ближе к вечеру он остановился на строчке, в которой значилось: Клеа Норман, первый курс, классическое отделение, инструмент – виолончель.

Сторож разрешил Люку заглянуть в ее личное дело, а тот обещал принести ему еще лекарств, если его горло за несколько дней не пройдет.

День подходил к концу, и я, воспользовавшись затишьем в отделении, пошел подкрепиться в кафе напротив больницы, когда появился Люк. Он сел за мой столик, взял меню и, даже не поздоровавшись, заказал закуску, основное блюдо и десерт.

– Ты угощаешь, – сказал он, отдав меню официантке.

– Это в честь чего? – спросил я.

– Потому что такого друга, как я, ты больше не сыщешь, поверь мне.

– Ты что-нибудь нашел?

– Если я скажу, что у меня есть два билета на футбол в субботу, ты, думаю, отмахнешься? И правильно сделаешь, потому что в субботу твоя Клеа играет в театре мэрии. Дворжак, концерт для виолончели и восьмая симфония. Мне удалось раздобыть для тебя билет в третий ряд, сможешь увидеть ее совсем близко. Извини, что я с тобой не пойду, но виолончелью я сыт на ближайшие сто лет.

Я полез в шкаф: надо было решить, как одеться для этого вечера. Выбор был невелик. Но не идти же на концерт в зеленых штанах и белом халате!

Продавщица в универмаге посоветовала мне голубую рубашку и темный пиджак, подходящий к моим фланелевым брюкам.

8

Театр мэрии оказался совсем маленьким: в зале не больше сотни кресел, расположенных полукругом, и сцена всего метров двадцать в длину. Столько же было и музыкантов в выступавшем в этот вечер ансамбле. Дирижер раскланялся под аплодисменты, с правой стороны кулис группой вышли исполнители. Мое сердце забилось чаще, гулко застучало даже в висках. Меньше чем за минуту все расселись по своим местам – слишком быстро, чтобы разглядеть силуэт той, кого я искал.

Зал погрузился во тьму, дирижер поднял палочку, и зазвучали первые ноты. Восемь женщин сидели во втором ряду ансамбля, и только одно лицо привлекло мое внимание.

Ты была такой, какой я себе представлял, – взрослой женщиной и еще красивее, чем прежде. Твои волосы падали на плечи и, кажется, немного мешали тебе, когда ты поднимала смычок виолончели. Я не мог распознать твою партию в концерте. Потом настал черед твоего соло, всего несколько взмахов смычка, несколько нот, которые я наивно счел предназначенными мне одному. Прошел час; я не сводил с тебя глаз ни на миг. А когда зал поднялся и зааплодировал, я крикнул «браво!» громче всех.

Мне показалось, что твой взгляд встретился с моим; я улыбнулся и неловко махнул тебе рукой. Ты раскланялась вместе со всеми музыкантами, и занавес опустился.

С лихорадочно бьющимся сердцем я пошел встретить тебя у служебного входа. Стоя в тупичке, я с нетерпением ждал, когда откроется железная дверь.

Ты появилась – черное платье, волосы стянуты красной лентой. Какой-то мужчина обнимал тебя за талию, и ты улыбалась ему. Я никогда не думал, что можно чувствовать себя таким раздавленным. Я увидел тебя с этим мужчиной, и твой взгляд, устремленный на него, был тем, который мечтал увидеть я в твоих глазах, когда ты смотрела на меня. Он выглядел рядом с тобой таким большим, а я таким маленьким в этом коридорчике. Я все бы отдал, чтобы быть этим мужчиной, но я был всего лишь собой, тенью того, кого ты любила, когда мы были детьми, тенью взрослого, которым я стал.

Поравнявшись со мной, ты на меня посмотрела. «Мы знакомы?» – спросила ты. Твой голос был чистым и звонким, таким, каким я слышал его, когда ты не могла говорить, каким звала меня на помощь твоя тень много лет назад. Я ответил, что просто пришел тебя послушать. Немного смутившись, ты спросила, хочу ли я автограф. Я что-то промямлил, ты попросила у своего друга ручку. Нацарапала свое имя на листке бумаги, я поблагодарил, и ты ушла под руку с ним. Удаляясь, ты обронила вслух, что обзавелась первым поклонником, и эта мысль тебя позабавила. Твой смех, донесшийся из конца коридора, больше не напоминал звуки виолончели.

Когда я вернулся, Люк ждал меня у подъезда.

– Я смотрел в окно, видел, как ты подошел, и решил, что с таким лицом лучше тебе не подниматься по лестнице одному. Думаю, все прошло не так, как ты надеялся. Мне очень жаль, но, знаешь, это было гиблое дело. Не переживай, старина. Идем, не стой так, давай пройдемся, тебе полегчает. Разговаривать не обязательно, но если есть желание, я здесь. Завтра, вот увидишь, боль отступит, а послезавтра ты и думать о ней забудешь, поверь мне, от любовных горестей больно только в первые дни, время все худо-бедно лечит. Идем, старина, не мучай себя попусту. Уже завтра ты будешь замечательным врачом. Она и не знает, мимо кого прошла, но, вот увидишь, ты еще найдешь ее, женщину твоей жизни. Не одни только Элизабет и Клеа на свете, ты заслуживаешь много лучшего.

Я сдержал данное Люку обещание, поставил крест на детстве и с головой ушел в учебу.

Вечерами мы иногда собирались втроем – Люк, Софи и я. Вместе готовились, мы с Софи – к интернатуре, а Люк – к летней сессии.