Похититель теней, стр. 28

– К чему ты все это рассказываешь?

– Помолчи, узнаешь. Переднее колесо погнулось, и это расстроило тебя еще больше, чем разбитые коленки. Ты твердил, что мама тебя убьет. Твоему велосипеду, мол, нет и трех дней, если ты придешь с ним домой в таком виде, она тебе этого никогда не простит. Она брала сверхурочные часы, чтобы купить его тебе. В общем, это была катастрофа.

Я вспомнил тот день. Люк тогда достал из притороченной к седлу сумочки с инструментами гаечный ключ – и поменял колеса. Колесо от его велосипеда подошло к моему. Поставив его, он сказал, что мама ничего не заметит. Отец починил Люку велосипед, и через день мы снова обменялись колесами. Мама и правда ничего не заметила.

– Ну наконец-то вспомнил! Ладно, только предупреждаю, это в последний раз, пора тебе уже вырасти!

И Люк показал то, что держал спрятанным за спиной: он протянул мне новенького воздушного змея.

– Это все, что я нашел в пляжном магазинчике, и тебе еще повезло, продавец сказал, что он у него последний, они давно уже ими не торгуют. Это сова, не орел, но нечего привередничать, тоже ведь птица, к тому же летает по ночам. Теперь ты доволен?

Софи собрала змея, протянула мне шпагат и сделала знак запускать. Я чувствовал себя немного смешным, но, когда Люк, скрестив на груди руки, притопнул ногой, понял, что меня подвергают испытанию. Я побежал, и воздушный змей взмыл в небо.

Он летал отлично. Воздушный змей – это как велосипед: не разучишься, даже если не прикасался к нему долгие годы.

Каждый раз, когда сова выписывала змейку или восьмерку, Софи хлопала в ладоши, и каждый раз я чувствовал себя немного обманщиком.

Люк присвистнул сквозь зубы и показал мне на дамбу. Все наши пятнадцать пансионеров сидели на каменном парапете и любовались воздушными пируэтами совы.

Мы вернулись в гостиницу вместе с ними, близился час отъезда. Воспользовавшись тем, что Люк и Софи поднялись сложить вещи, я расплатился по счету, добавив немного на пополнение запасов опустошенной утром кухни.

Хозяйка приняла деньги не моргнув глазом и спросила меня, понизив голос, не могу ли я добыть для нее рецепт оладий. Она просила его у Люка, но безуспешно. Я обещал, что попытаюсь выведать у него эту страшную тайну и пришлю ей рецепт по почте.

Тут ко мне подошел старик, что сидел так прямо за завтраком, тот самый, в котором Люк увидел воплощение Маркеса в преклонных годах.

– У тебя здорово получалось на пляже, мой мальчик, – сказал он.

Я поблагодарил его за комплимент.

– Я знаю, о чем говорю, воздушных змеев я продавал всю жизнь. Был у меня когда-то магазинчик на пляже. Что ты на меня так смотришь, как будто увидел призрак?

– Если я вам скажу, что когда-то давно вы подарили мне змея, вы поверите?

– Кажется, твоей подруге нужна помощь, – ответил старик, показывая на лестницу.

Софи спускалась по ступенькам с двумя сумками, своей и моей. Я взял их у нее из рук и понес в багажник машины. Люк сел за руль, Софи рядом.

– Поехали? – бросила она мне.

– Подождите меня минутку, я сейчас вернусь.

Я бросился назад. Старик уже сидел в своем кресле в гостиной перед телевизором.

– Немая девочка… вы ее помните?

Трижды просигналил гудок машины.

– Мне кажется, твои друзья торопятся. Приезжайте к нам еще как-нибудь, мы будем вам рады, особенно твоему другу: его оладьи – просто объедение.

Машина снова протяжно загудела, и я скрепя сердце ушел, во второй раз пообещав себе однажды вернуться в этот маленький курортный городок.

Софи мурлыкала мелодии, Люк подхватывал их и распевал во все горло. Двадцать раз он с обидой требовал, чтобы я присоединился к ним, двадцать раз Софи просила его оставить меня в покое. Через четыре часа пути Люк встревожился: стрелка уровня бензина резко пошла влево.

– Одно из двух, – озабоченно сообщил он, – или указатель сдох, или скоро нам придется толкать машину.

Еще через двадцать километров мотор зачихал и заглох всего в нескольких метрах от бензоколонки. Люк вышел и, похлопав по капоту, похвалил машину за доблесть.

Я залил полный бак. Пока Люк ходил купить воды и печенья, Софи подошла и обняла меня за талию.

– Сексуально смотришься с насосом, – усмехнулась она и, чмокнув меня в затылок, пошла за Люком в магазин. – Кофе хочешь? – спросила она, обернувшись. И, прежде чем я успел ответить, с улыбкой добавила: – Если решишь сказать мне, что не так, я все время здесь, рядом, хоть ты этого и не замечаешь.

Вскоре мы въехали в полосу дождя. Старенькие дворники едва справлялись, надоедливо скрежеща по стеклу. В город мы вернулись затемно. Софи крепко спала, и Люк не хотел ее будить.

– Что будем делать? – шепнул он.

– Не знаю; давай припаркуемся и подождем, когда она проснется.

– Не говорите глупостей, лучше отвезите меня домой, – пробормотала Софи, не открывая глаз.

Но Люк решил иначе и поехал к нашему дому. Нельзя, заявил он, поддаваться унынию воскресного вечера, а в дождь и вовсе надо удвоить бдительность. Мы втроем сумеем противостоять пессимизму конца уикэнда. Он обещал приготовить макароны, каких мы в жизни не едали.

Софи села и потерла глаза.

– Ладно, согласна на макароны, а потом отвезете меня домой.

Мы поужинали, сидя по-турецки на ковре. Люк уснул на моей кровати, а мы с Софи провели ночь у нее.

Когда я проснулся, она уже ушла. В кухне я нашел записку, подложенную под стакан на накрытом к завтраку столе.

Спасибо, что отвез меня к морю, спасибо за эти нежданные два дня. Я хотела бы солгать тебе, сказать, что я счастлива, и ты бы мне поверил, но я не могу. Всего больнее мне видеть, как ты одинок, когда я с тобой. Я на тебя не в обиде, но чем я заслужила, чтобы меня держали за дверью? Ты больше мне нравился, когда мы были друзьями. Я не хочу терять лучшего друга, мне слишком нужны его нежность, его искренность. Мне нужен ты – такой, каким ты был.

Позже, в столовой, ты расскажешь мне о своих днях, а я расскажу тебе о моих, и наша дружба возобновится с того момента, когда она закончилась. Но это случится немного позже… У нас получится, вот увидишь.

Когда будешь уходить, оставь ключ на столе.

Целую тебя.

Софи

Я сложил записку и спрятал ее в карман. Забрал из комода несколько своих вещей, кроме одной рубашки, к которой Софи приколола бумажку с надписью: «Эту не бери, она теперь моя».

Оставив ключ от ее квартирки там, где она просила, я ушел, убежденный, что я последний дурак, – а может быть, даже первый.

Вечером я пытался дозвониться маме, мне надо было с ней поговорить, довериться ей, услышать ее голос. К телефону никто не подошел. Она ведь предупреждала меня, что уезжает. И говорила, когда вернется, но я забыл дату.

7

Прошло три недели. Встречаясь в больнице, мы с Софи оба чувствовали себя неловко, хотя усиленно делали вид, будто ничего не произошло. Нашу дружбу возродил глупый и неудержимый смех. Мы сидели в больничном саду, пользуясь короткой передышкой, и Софи рассказывала мне о приключившемся с Люком несчастье. В отделение скорой помощи одновременно привезли двух пострадавших. Люк с носилками спешил доставить одного из них в операционный блок. На повороте коридора ему пришлось резко отпрянуть, чтобы не столкнуться со старшей сестрой, и пациент соскользнул с носилок. Люк бросился на пол, чтобы смягчить его падение. Это удалось, но носилки упали прямо ему на голову. На лоб пришлось наложить три шва.

– Твой друг держался молодцом. Гораздо лучше, чем ты, когда разрезал себе скальпелем палец в прозекторской.

Я и забыл об этом происшествии, случившемся на первом курсе.

Теперь я понял, откуда взялась у Люка рана, которую я видел вчера. Он наплел мне, что его ударило дверью-вертушкой. Софи взяла с меня клятву не говорить ему, что она проболталась. Он ведь был ее пациентом: это она его зашивала и, стало быть, должна была хранить врачебную тайну.