Робин Гуд против шерифа, стр. 13

«Ишь, нахохлился», — подумал Робин, оценив гордую осанку сарацина.

— Мы с тобой уже давно не юноши, которые сломя голову бросаются в пучину боя. Могут ведь и без головы оставить, а, Саланка?

Саланка исподлобья взглянул на друга и, ничего не отвечая, пришпорил коня.

«Сарацин есть сарацин, — подумал Робин, — горячая кровь».

— Торстведт, а что означает этот символ на твоем амулете? И у твоего сына точно такой же. Он напоминает мне меч с двумя лезвиями, но с одной рукоятью. Может быть, раскроешь его секрет?

— Тяжело открыть распахнутую дверь, — заметил Торстведт, вглядываясь в тропу, которая становилась все шире и выводила всадников на торный шлях. — Разум и воля остры, но рука их держит одна.

— Неплохо сказано, — вновь ухмыльнулся Саланка, впрочем, с некоторой недоверчивостью. — На моей родине, в Сирии, много мудрых людей и много храбрых воинов, но никому еще не удалось совместить в себе первое и второе.

— И даже великий Саладдин? — с ответной иронией в голосе спросил Торстведт.

— О! Саладдин — великий человек. Но и ему не примирить эти два острия.

— И все-таки, Саланка, ты не будешь отрицать, что Саладдин — отменный правитель, — вмешался в спор Робин.

— Но и отменный правитель не может отменить свою смерть, — продолжал Торстведт, придерживая за гриву своего черного иноходца.

— Что ты хочешь этим сказать? — даже несколько приподнялся в седле Саланка.

— Я хочу сказать, что если у бутыли отсечь дно, то эль вытечет быстрее, чем это дно приставят.

— Что на юге, что на севере — все одни и те же мудрствования. Без толку все это, — раздасадованно возразил Саланка, объезжая своих собеседников.

— Я ведь помню тебя, Робин, — не сводя взгляда со спины сарацина, продолжал Торстведт. — Тогда, у шерифа, ты и твои друзья вели себя не лучшим образом, но нет такой памяти, которая была бы сильнее вспоминающего. Я не держу на тебя зла. И все, что мне надо сейчас, — это увидеть Расти живым. А там… Будем видеть.

Это последнее «будем видеть» удивило Робина, но на протяжении всей последующей беседы ему так и не удалось выудить из скандинава ни малейшего намека.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ничто не помешало путникам добраться к ночи до окрестностей Лестера. Затем после недолгого сна они продолжили путь — вновь по лесной дороге, и к утру уже пересекли границу графства Йоркширского. Торстведт, равно как и Робин, вот уже вторую ночь и вовсе не смыкал глаз, а именинник Саланка проспал не более часа. Сидя у небольшого костерка, норвежец, иногда приходивший в более или менее сносное расположение духа, поведал собеседникам о кое-каких занятных происшествиях, приключившихся с ним за время пиратских рейдов и экспедиций.

Правда, это было уже после того, как сердце его смягчилось воспоминаниями Робина и Саланки о совместном пребывании в плену у рабовладельцев Средиземноморья, о побеге из тюрьмы на пустынном острове Гадда и об испытанных ими невероятных приключениях на пути возвращения в Англию. Торстведт заявил даже, что не держит зла и на Саланку, который когда-то пренагло зацепил его во время пирушки у шерифа ноттингемского. Впрочем, сарацин поверил в это лишь отчасти.

Солнце уже поднималось к зениту, когда отряд приблизился к Шервудскому лесу. До встречи с шерифом Реджинальдом, назначенной на сегодня, оставалось еще несколько часов, и путники устремились прямо к хижине заросшего Лопина — туда, где отлеживался Раски. Через час после полудня они подъезжали к хижине.

Саланка, впервые за долгие годы попавший в те места, где когда-то они с Робином так весело проводили время, заметно разволновался, в глазах его зажегся настоящий охотничий блеск. Заметив это, улыбнулись и Робин, и даже по-прежнему невозмутимый Торстведт.

— Друг! Кажется мне, здесь по-прежнему можно встретить с десяток добрых молодцов, растворившихся в зеленой листве. И бедняга Малыш Джон, и преподобный Отец Тук — как будто бы они и не покидали нас никогда. Ты слышишь, старые ели все так же хитро скрипят, встречая нас? Слышишь, Робин? — обернулся Саланка к другу, привстав на стременах.

Но предводитель отряда не склонен был разделять радостное упоение своего друга. Робин за последние годы почти не покидал мест, где в каменистой земле Шервуда покоились под простыми шершавыми деревянными крестами его старые друзья, бывшие когда-то непревзойденными весельчаками, а ныне превратившиеся не то в светлых лесных духов, не то в лихих бесенят.

— Погоди, — тихонько окликнул Робин вырвавшегося несколько вперед Саланку, в то же время знаком поднятой руки приказывая всем своим спутникам остановиться.

Робин оглянулся, ожидая встретиться с укоряющим взглядом норвежца, стремившегося во что бы то ни стало скорее увидеть сына живым и невредимым. Но Торстведт, казалось, тоже что-то почувствовал и упорно разглядывал выступавшую из-за деревьев хижину. Хмурый взгляд его серых глаз стал при этом темнее ночи.

Не понимая, что вызвало заминку, оказавшийся впереди Саланка обернулся к Робину, недоуменно взирая на него. Будто во сне, не понимая, что еще происходит, а что уже произошло, сарацин увидел, как дрогнула шеренга остановившихся бок о бок, круп к крупу коней и всадников. Робин, двигаясь медленно-медленно, словно плясун-канатоходец на ноттингемской ярмарке, скатился с коня и выхватил лук. Длинный жилистый Маркус схватился за горло, пронзенное стрелой, пытаясь остановить брызнувшую во все стороны ярко-алую кровь.

Саланка глянул на Торстведта: то, что он успел разглядеть в бесстрастных глазах воителя, лишь убедило сарацина в нереальности всего происходящего. То, что он увидел в этих, казалось, пустых, запылавших страшными, черными огнями ада, глазницах — была его собственная, Саланки, смерть. Норвежец, натянув поводья, воскликнул что-то на непонятном языке и устремил коня прямо на сарацина. Прежде чем тот, повинуясь безупречному жизненному инстинкту, успел выставить вперед для защиты свой длинный сарацинский нож, норвежец преодолел расстояние в два конских корпуса и был уже лицом к лицу с Саланкой.

Но вместо того чтобы поразить его ударом оставленной ему в знак уважения тяжелой палицы, Торстведт схватил рукой поводья сарацинского коня, не оборачиваясь, крикнул: «За мной!» — и увлек того вперед, в сторону ожидавшей их низкой и широкой хижины. В тот момент, когда Саланка обернулся, дабы не свалиться наземь от резкого толчка, он увидал или скорее даже почувствовал нежный шелест пролетевшей прямо перед его лицом стрелы, предназначенной лично для него, Саланки. Может быть, это и была та самая смерть, увиденная им в глазах Торстведта. В последний момент именно норвежец предотвратил неминуемую гибель сарацина.

Впрочем, Саланка об этом уже не думал: держа наготове длинный клинок дамасской работы, он уже мчался вслед за Торстведтом в сторону хижины, из которой, как черти на парад, выскакивали вооруженные пехотинцы и лучники, по своему внешнему виду вовсе не походившие на лесных братьев Робина. Приблизившись к хижине, всадники с ходу смяли и буквально раздавили о ее довольно прочные стены двоих запоздалых, не успевших еще прицелиться, лучников.

Маневр Торстведта внес сумятицу в ряды организовавшего засаду отряда. Это позволило лучникам Робина изготовиться к отражению внезапной атаки, подготовленной, надо сказать, на редкость искусно. Двое лучников: Маркус и молодой Петер, были убиты наповал, веселивший всех накануне ночью усатый Джон был серьезно ранен, а конь под Робином рухнул в одночасье, сраженный сразу четырьмя стрелами. Град стрел, накрывший путников, был необычайно силен, а это определенно указывало на то, что участие в засаде принял некий специальный отряд, а Робину, известному нападавшим по каким-то внешним приметам, была уготована большая часть стрел. Число же нападавших, судя по всему, было не меньше двадцати.

Спустя несколько мгновений Торстведт с Саланкой укрылись за противоположной стороной лесной хижины, а добрые йомены со своим военачальником во главе смогли дать ответный залп. Несколько из атаковавших пехотинцев повалились наземь, держась за пронзенные стрелами бока. Но отряд Робин Гуда теперь сократился едва не наполовину, и шансов бороться с явно превосходившим их противником не было никаких. Нужно было постараться хотя бы вывести из-под обстрела коней с драгоценной ношей, забрать с собой раненых и не потерять еще больше людей.