Робин Гуд против шерифа, стр. 11

— Это амулет моего сына, — спокойно заметил Торстведт, не принимая, однако, протянутую ему вещицу.

— Раски дал мне его, когда я выходил на волю, и попросил найти вас. А разбойники хотели передать вам следующие условия: двадцать пять тысяч золотом и два породистых коня. Все это должно быть доставлено к старому ветряку Хаарлема, в пяти милях от Лондона по северной дороге. Из придорожной харчевни «У Гутена» этот ветряк хорошо виден у опушки леса: так просил передать их вожак.

— Время? — спросил норвежец столь невозмутимо, что Саланка не мог не восхититься его самообладанием.

— Завтра к восьми после полудня они будут ждать выкуп. Это все, что я должен был вам передать. От себя же могу добавить, что шутить с этими лесными чертями небезопасно. На моих глазах они отправили на тот свет едва не половину Нью-Хэмпстедского сторожевого отряда, который попытался всунуться в их владения. А в отряде было без малого семьдесят человек, из них не меньше пятнадцати конных дворян. И, представьте себе, эти бестии лазят по деревьям не хуже белок, посылая свои дурацкие стрелы из таких неожиданных мест, что порою кажется, будто сами лесные духи на их стороне…

Саланка хотел было продолжить свою мысль, но норвежец, не проронив ни слова, развернулся и пошел в глубь комнаты. Сарацин был удивлен, ведь Торстведт не дал ему никакого ответа, более того, эта северная льдина настолько удивила Саланку, что на какое-то время он даже забыл, что норвежец и не должен был давать ему, просто исполняющему чужую просьбу, никакого ответа. Любопытство взяло верх, и он осмелился войти в комнату. Каково же было его удивление, когда он увидел норвежского богатыря спокойно сидящим на широкой дубовой скамье с игральными костями в руке.

— Вы будете бросать жребий? — невольно вырвалось у Саланки.

— А вы хотели бросить его за меня? — медленно поднимая голову, спросил норвежец, и тут Саланка почувствовал, что уже не может больше выносить этот леденящий душу тяжелый северный взгляд.

— Рад был служить вам, — едва сдерживая свое неудовольствие, произнес самозванный Саттар Аль-Джабури, выходя из комнаты.

— Я буду молить сегодня Одина о здравии ваших детей, — услышал Саланка за своей спиной, и на какое-то мгновение по спине его пробежала леденящая дрожь.

ГЛАВ А ДЕВЯТАЯ

— Так ты говоришь, что у тебя вообще нет никакой уверенности? Хотя бы малой?

— Вообще никакой. Говорю же тебе, что, когда беседуешь с прибрежной скалой, и то понятнее, как она себя поведет.

Робин призадумался.

— Эй, ребята, — громким шепотом обратился он к обступившим тропу могучим вязам. — Всем быть наготове. По моим подсчетам, сейчас уже около девяти. Самого главного не убивать, он нужен нам живым, не забыли?

— Все в порядке, Робин, можешь не волноваться, — послышалось из листвы деревьев. Шестеро опытных лучников, так же ловко, как и Робин с Саланкой, спрятавшиеся в густой зелени леса, были наготове. Лесные бойцы прибыли из Шервуда вслед за Робином лишь сегодня утром и были теперь очень кстати.

— Так что же ты будешь делать, если Торстведт так и не приедет за своим чадом? — продолжал сидящий на суку Саланка, пересчитывая стрелы в колчане, оставшемся с добрых старых времен.

— Будем ждать его, пока не стемнеет, — ответил Робин.

— Ты хотел сказать, мы будет ждать его, пока не потемнеет у нас в глазах? — невесело пошутил Саланка. Робин пристально вглядывался в дорогу, ведущую к мельнице и лесу, в котором они находились.

Уже начинало смеркаться. Безветренный июльский вечер со своей прозрачной лазурью и стоячими пышными облаками никак, казалось бы, не располагал к жаркому бою. У Робина почему-то было предчувствие, что жаркого боя и не будет. Отрезав своим острым ножом тонкую ветвь с сочной листвой, он задумчиво вращал ее меж пальцев, испытывая неприятное томление. Смолк непрерывно звучавший доселе птичий звон, во всей округе установилась мрачноватая, исполненная безграничного покоя тишина. Рогатый месяц, неожиданно появившись над тропой, уныло взирал на это безмолвие.

Еще не увидав ничего на отдаленной лондонской дороге, еще не услыхав ничего, Робин, казалось, кожей почувствовал приближение гостя. Ни облачка пыли не вздымалось в знойной пелене окутавшего дорогу воздуха. Чтобы проверить свою интуицию, Робин взглянул на примостившегося на соседней ветви Саланку. Тот, однако, тоже, нарушив свое сосредоточенное спокойствие, настороженно вглядывался в сумерки.

— Я вижу его! — вдруг воскликнул Саланка, указывая на две появившиеся вдалеке точки. Судя по скорости их приближения, это были два всадника.

— Пожалуй, это он, — продолжал Саланка, довольно потирая ладони и усмехаясь. — Все-таки я оказался не самым последним дипломатом, слышишь, Робин, это он, он! Я уже различаю развевающиеся волосы на его твердолобой голове. Но второй конь без всадника, ты видишь, Робин? Он едет один, лучшего нельзя было ожидать.

Робин Гуд, сохранявший все это время молчание, вдруг произнес странные слова:

— Он один, потому что у Раски один отец, — и Робин заложил лук за спину.

— Эй, подожди еще прятать оружие. Мы же не знаем, что еще может выкинуть этот северный медведь.

— Робин, ты видишь их? — послышалось с одного из отдаленных деревьев.

— Да, — ответил Робин. — Это норвежец, и он один. Подождем, пока он не приблизится!

Торстведт действительно ехал один на прекрасном черном иноходце. Второй скакун, почти такой же масти, шел на корпус позади. Как ни странно, Торстведт даже не остановился у ветряка, а лишь, замедлив ход коней, которые, как оказалось, были связаны между собой, уверенно приблизился к нему. Пройдя несколько шагов, кони остановились на тропе среди деревьев, как раз там, где Робин и его друзья устроили засаду.

Торстведт, как ни в чем не бывало, спрыгнул с коня и, пройдя вперед несколько шагов, зычно обратился словно к сердцу самой чащи.

— Ты сказал вчера, что мой сын в твоих руках! Вот золото и два иноходца, — и он, не оборачиваясь, указал рукой себе за спину.

— Вот черт. Как этот твердолобый норвежец раскусил нас? Что ты предлагаешь делать, Робин? — наклонившись к уху Робина, прошептал Саланка.

На всякий случай сарацин прицелился из лука в Торстведта. Робин же, не обратив внимания на слова друга, пристально разглядывал скандинава, пытаясь сообразить, как им быть дальше. Теперь уже не вызывало сомнений, что Торстведт приехал один, а на одном из коней действительно были привязаны два увесистых мешка.

Сам же Торстведт после сказанных им слов ничем не выдавал ни волнения, ни какого-либо сомнения в собственных намерениях. Он был сама решимость.

— Я спущусь к нему, — быстро сказал Робин и в тот же миг соскочил со своего укрытия на один из нижних сучьев.

— Поосторожнее, Робин, — едва успел бросить ему вдогонку Саланка, не сводя острия своей стрелы с мрачной фигуры норвежца-исполина.

Через некоторое время Робин оказался на земле. Торстведт не мог не услышать шороха и треска, сопровождающих это приземление, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он все так же неподвижно стоял на своем месте, устремив взгляд в глубь исчезающего в сумерках леса. Еще через мгновение Робин окликнул Торстведта, подходя к коню, на котором было два мешка с предполагаемым золотом.

Норвежец обернулся, и Робин встретился все с тем же холодным, исполненным воли взглядом.

— Я Робин, Робин из Локсли, — выдержав паузу, сказал предводитель разбойников.

— Это неважно. Я хочу видеть своего сына.

— Я знаю, что ты хочешь видеть Раски, — не отводя глаз в сторону, продолжал Робин, — и ты увидишь его. Но вначале ты должен выслушать меня.

Все это время Робином владело какое-то раздвоенное чувство. С одной стороны, он был рад, что деньги, столь необходимые для спасения его друзей, уже почти в его руках. Но с другой стороны, ему казалось, что за холодным льдом этого сурового взгляда он распознает огонь щемящей боли, охладить которую ничто было не в силах. Перед Робином стоял отец, потерявший сына.