Скорая помощь. Обычные ужасы и необычная жизнь доктора Данилова, стр. 52
— Владимир Александрович, что такое? — Елена Сергеевна вскочила на ноги и попыталась возмутиться, но возмущения не получилось.
— Ты сядь и выслушай меня! — Данилов уселся прямо на стол.
Он торопился. И вызов мог прийти в любую минуту, и Надежда могла разыграть свою комбинацию совсем скоро.
— Вова, что ты творишь? — под давлением даниловской руки, Елена Сергеевна опустилась в кресло. — Я же на работе.
— Это пока ты на работе, — ответил Данилов. — Смотри, как бы в камеру не угодить. Прямиком на нары…
Едва он успел закончить свой рассказ, как в кармане запищал наладонник, а «голос свыше» возгласил:
— Шестьдесят два — одиннадцать — вызов!
— Спасибо, Вова, — поблагодарила Елена. — Буду думать.
Глава восемнадцатая
ВИТОК СПИРАЛИ
— Мужчина, пятьдесят лет, плохо с сердцем. Острухина, двадцать четыре, — Данилов оповестил бригаду о новом вызове.
— Элитный дом! — недовольно пробурчал Петрович.
Выезжать ночью в «элитные» дома на «скорой» не любили. Причина крылась в шлагбаумах, перегораживавших въезд во двор. Если днем для поднятия шлагбаума достаточно было постоять около него секунд десять со включенной «светомузыкой», то ночью такой номер не проходил — можно было спокойно получить по «морде лица» от разъяренной орды разбуженных жильцов. Делать было нечего — машина оставалась сторожить шлагбаум, а врач с фельдшером топали до подъезда пешком и также, пешком, при необходимости (разумеется — с помощью водителя) несли до машины пациента. Порой дистанция составляла метров сто пятьдесят.
На сей раз шлагбаум был гостеприимно поднят и около него стоял мужчина в спортивном костюме. Завидев «скорую», он принялся размахивать руками:
— Сюда, сюда!
— Вы вызывали? — спросил Петрович, притормаживая под шлагбаумом.
— Да! Вот к этому подъезду, пожалуйста!
— Приятно, когда тебя встречают, — негромко, для Данилова, прокомментировал Петрович и подъехал к подъезду.
— Что у вас случилось? — спросил у мужчины Данилов.
Если есть возможность, лучше определиться со снаряжением прямо внизу, у машины, чтобы не бегать потом за кислородом или носилками.
— Человеку плохо! — ответил мужчина.
— К тем, кому хорошо, нас не вызывают, — ответил Данилов. — Что с ним случилось?
— Запойный он, — понизив голос, признался встречающий, — только это строго между нами.
— Не беспокойтесь на этот счет, — Данилов накинул на плечо лямку кардиографа. — Ведите нас.
На большом, оборудованном зеркалами лифте они поднялись на седьмой этаж.
— Сюда! — Мужчина открыл ключом одну из дверей и посторонился, пропуская Данилова и Веру. — Проходите. Здесь можно вымыть руки.
— Спасибо.
Данилов вымыл руки и вытер их о поданное мужчиной полотенце. То же самое сделала Вера.
— Больной в спальне, вот здесь…
Спальня была отделана в псевдояпонском стиле, столь любимом в Москве. Соломенные татами на полу, низкое ложе, бамбуковые шторы на окнах, два декоративных самурайских меча на стенах, традиционная икебана на ротанговом столике в углу.
На ложе, прижав обе руки к груди, в одних трусах лежал пациент. Бледный, потный, дрожащий и очень несчастный. С первого взгляда Данилов поставил диагноз «абстинентный синдром». Плохо употреблять спиртное в чрезмерных количествах и еще хуже резко прекращать делать это.
Стул, который был принесен из другой комнаты, Данилова не устроил — сидя на нем было невозможно осматривать больного, лежащего где-то в ногах. Данилов отдал стул Вере, чтобы ей было куда поставить ящик, и опустился на колени около пациента. «Совсем как в Японии», — подумал он, стараясь скрыть улыбку.
— Здравствуйте, доктор, — пролепетал больной. — Помогите…
— Сейчас поможем, — пообещал Данилов. — На что жалуетесь?
— Хреново мне, совсем…
— Ясно. Аллергия на медикаменты?
— На спирт, — попытался пошутить пациент, — со вчерашнего дня.
— Хронические заболевания есть?
— Панкреатит, — попытался улыбнуться больной. — Профессиональное заболевание, можно сказать…
Данилов хотел было осведомиться о профессии пациента, как вдруг, исключительно по улыбке, узнал одного из своих любимых артистов, преимущественно игравшего простых, надежных мужиков, которым по плечу любое дело. Дома у Данилова лежал в ожидании просмотра диск с новым фильмом о Гражданской войне, в котором артист сыграл главную роль.
На экране он был крепким, широкоплечим, пышущим мощью, а в жизни оказался совершенно другим, потому-то Данилов и не узнал его сразу.
— Сто шестьдесят на сто, — сказал Данилов, измерив давление артиста. — Это для вас повышенное?
— Наверное, впрочем, не знаю…
Сердце пациента бухало, как кузнечный молот, а в легких было полным-полно хрипов. Печень выступала из-под ребер на три пальца и была болезненной при пальпации. Пахло от артиста нехорошо — перегаром и кислым потом.
На всякий случай Данилов при помощи Веры наложил на артиста электроды и снял кардиограмму. Кардиограмма оказалась в порядке, если не считать единичных экстрасистол — внеочередных сокращений сердца.
— Вам бы в больницу… — предложил Данилов, заранее зная, что пациент наотрез откажется.
— Что — так плохо? — спросил мужчина, встречавший бригаду.
— В совокупности, — туманно ответил Данилов. — Надо бы обследоваться, подлечиться.
— Не могу, — покачал головой артист и перевел полный тоски и страдания взгляд на мужчину. — Миша, объясни…
— У него завтра, то есть уже сегодня самолет, — сказал мужчина, которого звали Мишей. — Надо лететь в Прагу, на съемки. Нельзя ли подлечить его на дому? Наша благодарность…
— Не надо благодарности, — остановил его Данилов, подходя к ящику, стоявшему на стуле. — Вера, ставь пока капельницу с физраствором…
Пока Вера налаживала капельницу, остроумно приспособив для подвешивания раствора один из крюков для самурайского меча, Данилов набрал в два двадцатиграммовых шприца «коктейли» из витаминов, гепатопротекторов, стабилизаторов и детоксикантов, а в пятиграммовый шприц — две ампулы мочегонного.
После того как все было отправлено по вене в страждущий организм, Данилов снова измерил давление и сказал Вере:
— Магнезию внутривенно.
«Медленно» можно было не добавлять, не с новичком имел дело.
С четверть часа Данилов провел у постели артиста, только уже не на коленях, а сидя на еще одном, принесенном Мишей стуле. Болтал с пациентом о всякой всячине, одновременно внимательно наблюдая за его состоянием. Разговор — один из лучших способов мониторинга, по тому как внятно, осознанно и быстро человек ведет беседу, можно оценивать даже незначительные изменения его состояния.
В конце лечения артист прямо-таки ожил и стал похож на себя, экранного. Давление снизилось до классических ста двадцати на восемьдесят, сердце стучало ровно и без надрыва. Исчезла бледность, кожные покровы стали сухими.
— Пейте сегодня больше чая, — посоветовал Данилов. — Непременно — сладкого, лучше — с вареньем. И лимон неплохо добавить. В ближайшие три часа в туалет по маленькому бегать придется часто…
— Я знаю, не впервой…
— Вот и хорошо.
На прощанье артист пожал Данилову руку и проникновенно поблагодарил:
— Спасибо вам, спасли вы меня.
— Пожалуйста, — вежливо ответил Данилов.
У входной двери Миша попытался вручить Данилову стодолларовую банкноту.
— Мы мзды не берем, — блеснул знанием искусства Данилов, перехватывая его руку. — Нам за державу обидно.
— Как знаете, — не стал настаивать Миша.
— Не захотели брать денег с любимого артиста? — спросила Вера, когда лифт поехал вниз.
— Был у меня наставник, доктор Грунин, — вспомнил Данилов. — Так он учил меня никогда не брать денег у юристов, артистов и педерастов. Чревато плохими последствиями. И всю свою «скоропомощную» жизнь я следую этому завету.
Данилов пожалел, что не посмотрел раньше последний фильм с участием артиста. Он чувствовал, что теперь, после встречи с артистом на вызове, просмотр не доставит ему ожидаемого удовольствия.