Вкус пепла, стр. 94

Лилиан тяжело задышала и бросилась на шею зятю, который с таким же самообладанием, как Шарлотта, стал поглаживать ее по спине, стараясь утешить. У Шарлотты вдруг возникло ощущение дежавю: в таком же состоянии она видела Лилиан, когда умер ее отец. Тогда врачи были вынуждены дать ей успокоительное, чтобы она не впала в полную прострацию. Как это несправедливо! Неужели судьбе показалось мало отнять у нее одного мужа?

— Неужели они не могут определить, что с ним такое? — обратилась Шарлотта к Никласу.

— Они уже взяли массу анализов и наверняка разберутся, в чем тут дело. Но сейчас главное — это не дать ему умереть, пока не выбрано правильное лечение. По той картине, которую мы видим сейчас, это может быть все, что угодно, начиная от рака и кончая какой-нибудь вирусной инфекцией. Единственное, что они пока могут сказать, — ему давным-давно следовало лечь в больницу.

Шарлотта заметила, как на его лице промелькнуло виноватое выражение. Она прислонилась головой к его плечу.

— Ты всего лишь человек, Никлас. Стиг ведь ни за что не хотел ложиться в больницу, и когда ты его осматривал, все казалось не так уж страшно, ведь правда? Временами он поправлялся и вставал и даже выглядел совсем молодцом. И он сам говорил, что ему не так уж и больно.

— Но я не должен был его слушать. Я же, черт побери, врач, мне надо было раньше думать!

— Не забудь, что наши мысли были тогда заняты не только этим, — тихонько напомнила Шарлотта, но, как ни тихо она говорила, Лилиан все же расслышала эти слова.

— За что на нас обрушилось столько бед? Сперва Сара, а теперь и Стиг, — громко зарыдала она, уткнувшись в салфетку, которую ей принесла Шарлотта.

Люди в комнате ожидания, углубившиеся было в чтение газет, снова подняли головы и повернулись в их сторону. Шарлотта почувствовала, как в ней поднимается раздражение.

— Послушай, возьми себя в руки! Доктора делают все возможное, — сказала она, стараясь говорить как можно мягче, но все же так, чтобы до Лилиан дошла ее просьба.

Мать бросила на нее обиженный взгляд, но послушалась и перестала рыдать.

Шарлотта вздохнула и, переглянувшись с Никласом, возвела глаза к потолку. Она не сомневалась, что Лилиан искренне переживает за Стига, но ее привычка превращать любое событие в драму, в которой она сама играет главную роль, все-таки очень раздражала. Лилиан очень любила быть в центре внимания и пользовалась для этого всеми доступными средствами, даже в такой ситуации, как сейчас. Но что поделаешь, раз такова ее натура! И Шарлотта постаралась не показывать своей досады. Ведь сейчас у матери было настоящее горе.

Прошло шесть часов, а никаких новостей все еще не было. Никлас уже несколько раз ходил разговаривать с врачами, но не получил новой информации. Состояние Стига по-прежнему оставалось неопределенным.

— Кому-то из нас надо ехать домой к Альбину, — сказала Шарлотта, обращаясь одновременно к Лилиан и Никласу.

Она увидела, что мать собирается возразить, не желая отпускать от себя ни дочку, ни зятя, но Никлас опередил ее:

— Да, ты права. Он страшно испугается, если Вероника попытается уложить его спать у себя дома. Я поеду, а ты можешь остаться.

Лилиан явно была недовольна, но поняла, что они правы, и скрепя сердце воздержалась от споров.

Никлас осторожно поцеловал Шарлотту в щеку, затем погладил Лилиан по плечу:

— Все будет хорошо, вот увидишь. Позвоните, когда что-нибудь узнаете.

Шарлотта кивнула. Она проводила его взглядом, а затем, чувствуя, что глаза у нее слипаются, расположилась в кресле поудобнее. Предстояло долгое ожидание.

~~~

Гётеборг, 1958 год

Ее снедало чувство разочарования. Надежды не оправдались, ничто не изменилось, за исключением того, что прекратились моменты задушевной близости с матерью, когда та бывала с ней нежна. С тех пор как не стало Оке, мама вообще перестала ее замечать: она постоянно уходила из дома либо на свидание с Пером-Эриком, либо куда-нибудь в гости. Казалось, мама даже забросила свои прежние попытки контролировать ее вес, и теперь она могла есть сколько угодно и все, что угодно, в результате чего растолстела просто до колоссальных размеров. Порой, взглянув в зеркало, она видела в нем только то чудовище, которое так долго растила у себя внутри. Прожорливое, жирное, мерзкое чудище, постоянно окруженное тошнотворным запахом пота. Мама даже не старалась скрывать отвращение, которое к ней питала, а однажды, проходя мимо, демонстративно зажала пальцами нос. Мучительное чувство унижения не проходило до сих пор.

Ведь мама обещала, что все будет совсем иначе! Что Пер-Эрик станет прекрасным отцом, несравненно лучшим, чем Оке, мама будет счастлива, и они наконец заживут, как настоящая семья. Тогда исчезло бы и чудовище, ей никогда больше не пришлось бы сидеть в подвале, ощущая во рту этот сухой, тошнотворный, пыльный вкус.

Ее обманули! Вот что она сейчас чувствовала. Обманули! Она пробовала спросить у мамы, когда же настанет обещанное счастье, но слышала в ответ одни грубости. Когда она стала настаивать, ее, чтобы не приставала, отправили в подвал, предварительно накормив «смирением». Она горько плакала после этого и никак не могла выплакать всю обиду за обманутые ожидания.

Сидя в темноте, она чувствовала, как разрастается чудище. Ему нравилась та суховатая гадость, которой был полон ее рот. Оно с радостью питалось сухим и горьким «смирением».

~~~

Дверь захлопнулась за ним с тяжелым стуком. Медленно ступая, Патрик вошел в прихожую и, стащив с себя куртку, бросил ее на пол, слишком усталый, чтобы поднять и повесить.

— Что случилось? — крикнула Эрика из гостиной. — Ты узнал что-нибудь новое?

Увидев выражение ее лица, Патрик почувствовал укол совести, что не остался дома с нею и с Майей. Наверное, он выглядит как развалина. Время от времени он, правда, звонил домой, но из-за хаоса, который поднялся в участке после несчастного случая с Морганом, говорил отрывисто и напряженно. Убедившись, что дома все в порядке, он сразу клал трубку, не дослушав, что она хочет сказать.

Когда он тихо вошел в гостиную, Эрика, как всегда, сидела перед телевизором с Майей на руках.

— Извини меня, что я так резко обрывал разговор. — Он устало провел руками по лицу.

— Что-нибудь случилось?

Тяжело опустившись на диван, Патрик сперва перевел дух и только потом наконец ответил:

— Да. Эрнсту взбрело в голову самочинно забрать Моргана для допроса, и он умудрился довести беднягу до того, что тот выскочил в окно, побежал через дорогу и попал под машину.

— Господи, какой ужас! — воскликнула Эрика. — Ну и что с ним?

— Умер на месте.

Эрика ахнула. Спавшая у нее на руках Майя запищала, но скоро опять успокоилась.

— Это было черт знает что. Ты даже не можешь себе представить. — Патрик бессильно откинулся на диване, запрокинув голову. — Он лежал на дороге, и тут приехала Моника и увидела его. Она так и кинулась к нему, мы не успели ее перехватить, она положила его голову к себе на колени и так сидела, качаясь взад и вперед. И страшно кричала каким-то нечеловеческим голосом. Мы ее от него еле оторвали. Это был черт знает какой кошмар.

— А Эрнст? С ним-то как будет?

— Мне впервые показалось, что его на самом деле выгонят. Никогда не видел Мельберга таким разъяренным. Он отослал его домой и сказал, чтобы не возвращался. Думаю, что после всего этого он вообще уже к нам не вернется. К счастью для всех.

— А Кай знает?

— С этим тоже вышла своя история. Когда случилась авария, мы с Мартином как раз его допрашивали, и тут пришлось бежать на происшествие. Мне кажется, случись это на несколько минут позже, мы бы добились от него показаний. А теперь он окончательно замкнулся и вообще отказывается говорить. Обвиняет нас в смерти Моргана, и отчасти он прав. Завтра должны были приехать несколько наших коллег из Гётеборга, чтобы допросить Кая, но теперь это пришлось отложить на неопределенный срок. Адвокат, ссылаясь на сложившиеся обстоятельства, приостановил все допросы.