Вкус пепла, стр. 85

— Я страшно сожалею обо всем, что произошло, Шарлотта. Я прошу прощения за все. За все годы, что я отсутствовал, как телом, так и душой. За все, в чем я мысленно тебя обвинял и в чем на самом деле был виноват только я сам. За мои походы налево, за украденную у тебя и отданную другим физическую близость. За то, что я все еще не нашел, куда бы мы могли переехать из этого дома, что не прислушивался к тебе, поскольку недостаточно тебя раньше любил. Я прошу прощения за все это и за многое другое. Но прошлое я не могу изменить, могу только обещать, что отныне все станет иначе. Ты веришь мне? Милая Шарлотта, мне так нужно услышать, что ты мне веришь!

Она подняла взгляд и посмотрела ему в лицо. Хлынули накипевшие слезы. Глядя ему в глаза, она ответила:

— Да, я верю тебе. Ради Сары я тебе верю.

Он только кивнул, не в силах произнести ни слова, но потом, откашлявшись, все же сказал:

— Есть одна вещь, которую мы должны сделать. Я об этом много думал, и мы не можем жить с этой тайной. В темноте вырастают чудовища.

Немного помедлив, она кивнула, потом со вздохом опустила голову ему на плечо, и он почувствовал, как они стали одним целым.

И долго они еще сидели так.

Через пять минут он был уже дома — крепко обнял Эрику и Майю и долго не выпускал из объятий, потом благодарно пожал руку Дану.

— Какое счастье, что ты оказался здесь! — сказал он, мысленно вписывая имя Дана в список людей, которым обязан.

— Да, но я не могу понять, кому понадобилось делать такое? И почему?

Патрик сидел рядом с Эрикой на диване, держа ее за руку. Посмотрев на нее, он неуверенно произнес:

— Возможно, это как-то связано с убийством Сары.

Эрика вздрогнула:

— Что ты сказал? Почему ты так думаешь? Зачем кому-то…

Патрик показал на брошенный на пол комбинезончик Майи:

— Это похоже на золу. — Его голос дрогнул, и он не мог продолжать, пока не прокашлялся. — У Сары в легких нашли золу, и с тех пор произошло… — он остановился в поисках подходящего слова, — произошло нападение на другого младенца. Там тоже была зола.

— Ну и? — Эрика сидела перед ним, как живой вопросительный знак. Во всем этом не просматривалось никакого смысла.

— Да, я знаю. — Патрик устало провел рукой по глазам. — Мы тоже не понимаем. Золу, обнаруженную на одежде другого малыша, мы отправили на анализ, чтобы проверить, совпадает ли ее химический состав с составом той, что обнаружена в организме у Сары, но пока не получили ответа. А теперь я бы хотел отправить и вещи Майи.

Эрика молча кивнула. Панический ужас схлынул, оставив после себя вялость и сонливость, и Патрик крепко обнял жену.

— Я позвоню на работу и скажу, что сегодня уже не приеду. Мне только надо поскорее отправить одежду Майи, чтобы они там как можно быстрее приступили к анализу. Мы поймаем того, кто это сделал, — добавил он хмуро, как обещание не только Эрике, но и себе.

Его дочка осталась невредимой, но патологическая жестокость этого поступка вызывала у него ощущение, что совершивший его человек страдал очень и очень тяжелыми душевными расстройствами.

— Ты можешь побыть тут, пока я не вернусь? — спросил он Дана.

— Вполне, — кивнул тот. — Я побуду столько, сколько понадобится.

Патрик поцеловал Эрику в щеку и нежно погладил Майю. Затем поднял с пола комбинезон девочки, надел куртку и отправился в путь, надеясь вернуться домой как можно скорее.

~~~

Гётеборг, 1954 год

Агнес вздохнула про себя: девочка оказалась безнадежна. Сколько надежд она на нее возлагала, какие с ней были связаны мечты! Маленькой она выглядела очаровательно, а благодаря темным волосам легко сходила за ее дочь. Агнес решила назвать ее Мэри: во-первых, это должно было напоминать всем о ее особом положении как человека, несколько лет прожившего в Штатах, а во-вторых, это красивое имя для милого ребенка.

Но через несколько лет с девочкой вдруг что-то произошло. Она начала раздаваться во все стороны, и ее прелестные черты заплыли толстым слоем жира. Агнес смотрела на это с отвращением. Уже в четыре года ляжки у девчонки раздулись, а щеки обвисли, как у сенбернара, но отвадить ее от обжорства невозможно было никакими силами. Видит бог, Агнес очень старалась, но никакие средства не действовали. От нее прятали еду под замок, но Мэри, словно крыса, всегда ухитрялась унюхать ее, чтобы набить себе живот, а сейчас, в десять лет, это была просто гора сала. Часы, проведенные в подвале, кажется, нисколько не привели ее в чувство, даже напротив — она возвращалась оттуда еще более голодной.

Агнес этого просто не понимала. Сама она всегда придавала огромное значение внешности, не в последнюю очередь потому, что именно благодаря ей добивалась в жизни того, чего хотела. Ей казалось непостижимым, чтобы кто-то сознательно мог разрушать себя таким образом.

Порой она жалела о своем порыве, под влиянием которого когда-то решила забрать с собой девочку, подобранную на пристани Нью-Йорка. Но лишь отчасти. В сущности, ее расчет оправдался: никто не мог устоять перед богатой вдовой с прелестной маленькой дочуркой, и всего за каких-то три месяца она нашла мужчину, который смог обеспечить ей достойный образ жизни. Оке приехал во Фьельбаку в июле, чтобы недельку там отдохнуть, и Агнес так ловко удалось его подцепить, что уже после двух месяцев знакомства он сделал ей предложение. В милой скромной манере она дала ему согласие, и после церемонии бракосочетания, прошедшей без лишнего шума, переехала с дочкой в Гётеборг, где у него имелась большая квартира на улице Васагатан. Дом во Фьельбаке снова был сдан в аренду, и Агнес облегченно вздохнула, что вырвалась наконец из той изоляции, которая была неизбежна в ограниченном кругу провинциального городка. Кроме того, ей чрезвычайно досаждали постоянные напоминания окружающих о ее прошлом. Столько лет миновало, но Андерс и его мальчики еще были живы в памяти обитателей городка. Агнес никак не могла понять эту потребность людей неустанно ворошить былое. Одна дама даже имела наглость спросить у нее, не страшно ли ей жить в доме на том месте, где погибла ее семья. Но к тому времени Оке уже крепко сидел у нее на крючке, так что она позволила себе проигнорировать это высказывание — повернулась к собеседнице спиной и удалилась, оставив ту без ответа. Агнес понимала, что об этом случае будут судачить, но это уже не играло для нее никакой роли. Она достигла своей цели. Оке занимал видный пост в страховой компании и мог обеспечить ей жизненные удобства. Правда, он был не любитель светской жизни, но под ее руководством скоро изменится. Агнес мечтала о том, чтобы после стольких лет наконец-то снова очутиться в центре блестящего празднества. Будут танцы, и шампанское, и нарядные платья, и драгоценности, и больше уж никто у нее этого не отнимет. Она успешно вычеркнула из памяти свое прошлое, и теперь от него оставалось лишь ощущение неприятного полузабытого сна.

Но жизнь вновь сыграла с ней злую шутку. Блестящих празднеств ей выпало не много, и она отнюдь не купалась в роскоши. Оке оказался завзятым скрягой, и ей пришлось сражаться с ним за каждый эре. Вдобавок он весьма некрасиво выразил откровенное разочарование, когда спустя полгода после женитьбы пришла телеграмма, в которой сообщалось, что все средства, доставшиеся Агнес по наследству от покойного мужа, к сожалению, пропали, поскольку управляющий неудачно вложил их. Телеграмму она, разумеется, послала себе сама, но очень гордилась великолепно разыгранным представлением — включая финальный обморок. Она не рассчитывала, что Оке так бурно на это отреагирует, и заподозрила, что ее придуманные богатства сыграли в его сватовстве гораздо большую роль, чем ей казалось поначалу. Но что сделано, то сделано, обоим пришлось с этим смириться и постараться по возможности как-то поладить.

Поначалу она испытывала лишь смутное раздражение от его жадности и вялой бездеятельности. Ему ничего было не надо: только бы сидеть дома вечер за вечером, съесть обед, который подадут на стол, почитать газетку и к девяти завалиться спать. В первое время после свадьбы он каждый раз тянулся к ней в постели, но теперь это, к ее облегчению, стало случаться реже, не более двух раз в месяц — всегда при выключенной лампе. Он даже не давал себе труда снять пижамную куртку. Однако Агнес заметила, что наутро после этого ей все же легче удается вытрясти из него немного деньжат, и она никогда не упускала такого случая.