Вечность, стр. 42
Хейвен встревоженио смотрит на меня.
— Тебе нехорошо? Смотри, поосторожней. Может у тебя еще не совсем прошло?
— Что не совсем прошло? — прищуриваюсь я, отпивая еще и еще. С каждым глотком я впадаю в какое-то отупение.
— Да грипп, тот самый, с температурой и бредом! Помнишь, ты в школе потеряла сознание? Я еще тогда сказала: так оно и начинается, с тошноты и головокружения. Только пообещай, что расскажешь, когда начнутся сны, они удивительные!
— Какие сны?
— Разве я не рассказывала?
— Не в подробностях.
Я снова делаю глоток. Странно: в голове туман, а в то же время вроде как прояснилось. Посторонние видения, звуки, чужие мысли отступают, уходят на второй план.
— Сны совершенно безумные! Ты только не злись — один раз мне снился Деймен. Но ты не думай, ничего такого не было! Сон был совсем не эротический. Скорее, Деймен как будто меня спасал. Вроде, он сражался с силами зла за мою жизнь. Чудеса, вообще-то… — Она смеется — Кстати о Деймене — Трина видела его в Нью-Йорке.
Мне вдруг становится холодно, несмотря на алкогольный жар в крови. Но со следующим глотком холод отступает, а с ним и боль, и тревоги.
Так что делаю еще глоток.
И еще.
Потом я оглядываюсь на Хейвен и спрашиваю:
— А зачем ты мне рассказываешь?
Хейвен пожимает плечами.
— Трина просила.
Глава 28
На обратном пути мы запихиваемся в машину Хейвен, заезжаем к ней домой, чтобы заново наполнить фляжку, и едем в город. Оставив машину на стоянке, набиваем полный счетчик двадцатипятицентовых монет и отправляемся шататься по улицам, обнявшись и горланя песню: «Позвони, как протрезвеешь!», — причем дико фальшивим, а прохожие шарахаются от нас, как от чумы.
Мы проходим мимо книжного магазинчика, где в витрине — реклама книг о парапсихических явлениях, но я только морщусь и отвожу глаза. Какое счастье, что я больше не принадлежу к этому миру! Алкоголь избавил меня от цепей, я свободна!
Переходим улицу, бредем мимо отеля «Лагуна» и в конце концов кучей валимся на песок — не разобрать, где чьи ноги и руки. По очереди передаем друг другу фляжку и впадаем в глубокую печаль, когда выпивка заканчивается.
— Вот свинство! — бормочу я, запрокидывая голову и постукивая по донышку фляги, чтобы выбить из нее последние капли.
— Да ладно, не напрягайся так, — советует Майлз. — Сиди себе и радуйся солнышку.
А я не хочу сидеть на месте! И я, конечно, радуюсь, но мне хочется, чтобы эта радость продолжалась. Я хочу быть уверена, что парапсихические кандалы не вернутся.
— Пошли ко мне? — предлагаю я, еле ворочая языком.
Надеюсь, что Сабина еще на работе, и мы сможем употребить водку, оставшуюся с Хэллоуина.
Хейвен качает головой.
— У меня нет сил! Я, наверное, брошу машину и домой поползу пешком.
— А ты, Майлз?
Я смотрю на него с мольбой. Не хочу, чтобы праздник окончился! Я впервые чувствую себя такой легкой, такой свободной, такой нормальной… Впервые с тех пор, как Деймен уехал.
— Не могу, — отказывается Майлз. — Семейный обед. Ровно в семь тридцать. Можно без галстука. Смирительная рубашка обязательна.
Смеясь, он падает на песок. Хейвен спотыкается о него и падает рядом.
— А мне что делать?
Скрестив руки на груди, сердито смотрю на своих друзей. Мне обидно, что я осталась в стороне, а они тут хохочут и возятся на песке, и обо мне совсем не вспоминают.
На следующее утро, хоть я и проспала, первая мысль, как только я открываю глаза: голова не болит!
По крайней мере, не так, как обычно.
Переворачиваюсь на другой бок, свешиваюсь с кровати и вытаскиваю из-под нее припрятанную с вечера бутылку водки. Делаю хороший, основательный глоток, и, зажмурившись, ощущаю, как в горло льется восхитительное тепло, обволакивающее и приглушающее все чувства.
А когда в комнату заглядывает Сабина, узнать, проснулась ли я, я с восторгом вижу, что ее аура исчезла!
— Я проснулась! — говорю я, запихивая бутылку под подушку, и бросаюсь обнимать Сабину. Хочу узнать, произойдет ли обмен энергией. Нет, ничего! О, радость! О, ликование!
— Какой сегодня день чудесный, правда?
Я улыбаюсь непослушными губами.
Сабина смотрит в окно.
— Если ты так считаешь…
За окном серое, пасмурное небо, накрапывает дождь. Но я-то говорила не о погоде, а о том, что чувствую я. Новая я. Новая, прекрасная я без всяких паранормальных способностей!
— Напоминает мне о доме.
Пожимаю плечами, сбрасываю халат и иду в душ.
Забравшись в машину, Майлз окидывает меня взглядом и говорит:
— Какого?..
Я скашиваю глаза на свой пуловер, джинсовую мини-юбочку и туфельки-балетки — обломки прошлой жизни, которые сберегла Сабина, — и улыбаюсь.
— Извини, но я не сажусь в машину к незнакомым, — говорит Майлз и берется за ручку двери, как будто хочет вылезти.
— Это правда я! Ей-богу, чтоб мне… в общем, это точно я. И закрой уже дверцу, а то еще выпадешь, и мы опоздаем.
— Ничего не понимаю, — говорит Майлз, хлопая глазами. — В смысле, когда это случилось? Как это случилось? Еще вчера ты ходила, можно сказать, в парандже, а сегодня выглядишь так, словно ограбила платяной шкаф Пэрис Хилтон!
Я смотрю на него.
— Только у тебя больше вкуса, гораздо больше!
Улыбаюсь и жму на газ. Колеса скользят на мокрой мостовой, машину заносит, Майлз вопит, и я сбавляю скорость, вспомнив, что мой внутренний радар отключен.
— Серьезно, Эвер, ты что, все еще пьяная?
— Нет! — отвечаю я, слишком уж поспешно. — просто я, понимаешь ли, решила выйти из своей скорлупы. Может, буду немного… стесняться поначалу… первые несколько месяцев. — Я смеюсь. — Но поверь, это действительно я — настоящая.
Я киваю, надеясь, что Майлз и впрямь поверит.
— Ты хоть понимаешь, что выбрала самый мокрый, гнусный, самый унылый день в году, чтобы вылезти из скорлупы?
Мы въезжаем на автостоянку, и я говорю, качая головой:
— Ты себе не представляешь, Майлз, какой сегодня чудесный день. Напоминает мне о доме.
Ставлю машину на первое же свободное место, и мы бежим к воротам, разбрызгивая воду из луж и прикрываясь от дождя рюкзаками вместо зонтиков. Хейвен трясется от холода, прячась от дождя под карнизом, а мне хочется запрыгать от радости: у нее нет ауры!
Увидев меня, она выпучивает глаза.
— Какого?..
— Ребята, вы совсем не умеете заканчивать предложения! — смеюсь я.
— Нет, серьезно, кто ты? — спрашивает Хейвен, все еще не опомнившись от удивления.
Майлз, хохоча во все горло, обнимает нас обеих за плечи и ведет к дверям школы.
— Не обращай внимания на эту мисс Орегон! Она считает, что сегодня чудесная погода.
Войдя в класс английского, я вздыхаю с облегчением: я больше не вижу и не слышу ничего лишнего. Стейша и Хонор перешептываются, косясь на мою одежду, туфли, прическу и даже макияж. Я дергаю плечом и продолжаю заниматься своими делами. Конечно, ничего хорошего они обо мне не говорят, но я больше не слышу их реплик, и это все меняет. Я снова ловлю на себе их взгляды, улыбаюсь и машу рукой: от неожиданности они даже отворачиваются.
Увы, к третьему уроку — химии — алкогольные пары почти полностью выветриваются из головы. Им на смену приходит очередной шквал видений, ярких цветовых пятен и звуков, которые грозят окончательно меня доконать.
Я поднимаю руку, прошу разрешения выйти из класса и едва успеваю выскочить за дверь, как мне становится совсем плохо.
Еле-еле доползаю до своего шкафчика и с трудом пытаюсь вспомнить код.
Как там было… 24-18-12-3? Или 12-18-3-24?
Голова разрывается от боли, в глазах слезы. Ах да, 18-3-24-12. Роюсь в учебниках и тетрадках, все летит на пол, но я не обращаю внимания. Мне бы только добраться до спрятанной в глубине бутылки, якобы с минеральной водой. Она принесет желанное облегчение.