Гости незваные, стр. 21

Глава 11

Примерно через час после приема партийного деятеля из восемьдесят девятого года я прибыл в Зимний – показать Гоше запись и заодно поужинать. Почему-то она не произвела должного впечатления на величество, хотя основные моменты с моей точки зрения там получились очень неплохо. Заинтересовал его несколько другой вопрос.

– Вот объясни мне такую вещь, – начал он. – Я уже который год слышу, что у нас в России есть какой-то великий и ужасный канцлер, он же Гатчинский Коршун. Но сколько ни приезжал в Гатчину – ни разу никакого ужасного коршуна не видел! Там только ты сидишь, да и то не всегда. И кошки по коридорам носятся. Опять же сорок минут назад в мой секретариат звонят – к вам выехал канцлер. Ага, думаю, вот оно. И что? Опять приехал дядя Жора. Но ведь судя по восторгу на физиономии твоего Кисина, он видел нечто совсем другое! Почему же я, внимательно просматривая весьма качественную запись, не могу заметить ничего даже отдаленно похожего?

– Будешь под руку говорить, когда в ней вилка, стану ужинать у себя, а к тебе приезжать только в сортир, – пообещал я, приступая к бифштексу. – Ну что за манера, решать мировые проблемы, толком не пожрав и даже пива не выпив! Вот и не видишь великого канцлера, хотя он очень даже есть.

После чего последовал примерно десятиминутный перерыв, за время которого я управился с ужином. И, открыв пиво, заметил:

– Интересно, когда тебе надоест подсовывать мне стаканы? Это же не водка, в конце концов, а пиво, которое надо пить прямо из бутылки. Ну и относительно великого канцлера. Ты думаешь, что Кисин его вот прямо так, без всякой подготовки, взял и увидел? Фигушки, это не такое простое дело. Сколько времени одна из лучших Танечкиных специалисток по внушению подсознательных реакций, старший ликтор Зверюгина ему мозги настраивала под предлогом мытья полов и всего прочего!

– Значит, это ему заранее установку сделали, тогда понятно. И очки ты не снял из соображений окончательно его не доконать? А то ведь как глянет на них, так и обмирает. Боялся, что от твоего прямого взгляда он вовсе в обморок хлопнется?

– Величество, ну я же тебе все-таки не Вольф Мессинг, взглядом кого-то гипнотизировать. У нормальных специалистов для этого используется блестящий шарик на ручке. Или даже хорошо отполированная чайная ложка, а ему Аглая дала установку на очки. Их же тут кроме меня почти никто не носит, зеркальные-то, установок вакуумного напыления мало и они под контролем. Ну и мундир, понятно, тоже шел до кучи в образе.

– А как же ты в очках смог взглядом что-то такое изобразить, что бедный Кисин прямо на глазах переходил от ужаса к восторгу и обратно?

– Вот как раз без них у меня точно ничего не получилось бы, я с людьми умею только языком разговаривать. Ну или кулаками, в особо исключительных случаях. Тут же требовалось всего лишь поворачивать голову так, чтобы он видел в очках то свою перекошенную рожу, то освещенное закатом окно, то люстру с куском потолка. Уж этому-то я за одиннадцать лет своего канцлерства научился, чай, этот хмырь далеко не первый, с кем велись подобные беседы. А установки на такие картины ему были даны заранее.

– Тогда не понимаю, зачем все эти сложности. Не проще ли было его сразу допросить под гипнозом, и все?

– Если бы нам от него требовался конкретный ответ на один вопрос, то да. Но нам же нужно абсолютно все, что он хоть теоретически может вспомнить! А для этого клиента нужно привести в соответствующее состояние, что и было проделано. Когда энтузиазм у него малость ослабнет, придется повторить сеанс, ничего не поделаешь. Хотя, конечно, я ожидал более скромного эффекта.

– Наверное, все эти твои фокусы отвечали потребностям каких-то сторон его души, – предположил Гоша. – Вот только я не уверен, что лучших.

– А мне кажется, что именно их. Ну чего еще приличного могло в нем пробудиться? Тут хоть человек загорелся рвением. Направить его в нужную сторону – и все, даже после окончания операции с Арутюняном этого Кисина можно будет куда-нибудь пристроить.

– Начальником лагеря, к примеру.

– Да ты что, это же очень ответственная должность, у Виктора Ивановича мигом половина заключенных разбежится, а оставшиеся сядут писать книжки против нашего кровавого режима. Нет, подберем ему что-нибудь попроще, где нельзя напортачить, но об этом можно будет подумать и потом.

– Это хорошо, что ты все-таки собираешься подумать, – заметил Гоша, – потому что кем бы он ни был, но сказано – мы в ответе за тех, кого приручили.

– Я, что ли, его тебе приручал? Тоже мне, нашел дедушку Дурова. Сам он приручился, потому что давно хотел, а мы просто направили этот процесс в наиболее конструктивное русло. И хватит, ну его в зад, этого Кисина, мне из-за него сегодня даже пиво кажется каким-то кислым.

– Хватит так хватит, – согласился Гоша, – тем более ты знаешь, отчего я про приручение вспомнил? Недавно «Маленького принца» перечитал и даже как-то жалко стало, что у нас такой книги не будет.

– Вполне возможно, что и будет. За Сент-Экзюпери сейчас присматривает целая группа, чтобы его биография поменьше отличалась от той, что была в другом мире. Воздушную экскурсию ему устроили еще в двенадцатом году, точно как там. Заранее уже Ренэ де Соссин ищем, правда, пока никак не можем найти. Если и потом не найдем, придется соображать, где взять замену. В смысле, в каком именно отделе. Так что я все-таки надеюсь, что такой великий писатель будет и у нас. Полного совпадения книг вряд ли стоит ждать, но это не так страшно. Наверняка даже лучше что-нибудь напишет, потому как в побежденной стране писательские таланты почему-то расцветают ярче. Там он оказался в такой ситуации только в сорок лет, а здесь – уже. Но вот с Ремарком, боюсь, мы тут пролетаем. Не новую же войну ради него устраивать! А без нее в лучшем случае получится нечто чуть выше среднего, хотя интересно будет посмотреть, что именно. Ну и давай перейдем к основной теме сегодняшней встречи – нужна твоя санкция.

– Бери, – пожал плечами Гоша, – тебе ее в устном или письменном виде? В принципе, конечно, неплохо было бы узнать – на что, но это не обязательно.

– На расширение наших иномирных операций до территории Азербайджана. Подготовка агентов в общем закончена, а как только мы в очередной раз запустим время в двадцать первом веке, к гостившему у нас думцу придет наш человек и потребует поделиться бакинскими связями, они у него есть. Мы же выцарапали именно эту сволочь не только за выдающуюся мерзость натуры, хотя и этот мотив присутствовал, а потому, что он паразитирует на близких к нефтянке кругах.

– Разумеется, делай, что считаешь нужным. Кстати, а можно тебе задать небольшой такой вопросец типа теста?

– Про кошачью бумагу из Штатов?

– Ну вот вечно так, захочешь сделать тебе сюрприз, а ты, оказывается, уже в курсе. Я же это письмо полчаса назад получил из рук в руки, когда твои орлы его прочитать-то успели?

– Недели три назад, в Штатах, когда оно только писалось. Правда, это был черновик, так что интересно будет посмотреть, не добавили ли чего. А кто привез? По дипломатическим каналам его передавать отказались, насколько я в курсе.

– Ну хоть чего-то не знаешь, – довольно откинулся на спинку стула Гоша. – Один не очень известный, но с моей точки зрения вполне приличный американский писатель, Сетон-Томпсон. Будет свободное время, почитай, рекомендую.

– Это он кому не очень известный, тебе, что ли? Да в Советском Союзе на его книгах выросли десятки поколений юных натуралистов! И даже я, хотя юннат из меня не вышел. Значит, сам вот так взял и привез? Вот ведь незадача какая…

Это письмо явилось хоть и несколько запоздавшей, но зато бурной реакцией на мою дезу о том, что нашими крылатыми ракетами управляют специально обученные кошки. После смерти Черчилля небольшая часть его дневников попала в руки американцев и была опубликована. Ничего особо интересного там не содержалось, но надо же к чему-то прицепиться! Вот и докопались до кошек. Сначала просто копили возмущение, но где-то полгода назад организовали международный кошкозащитный комитет и начали агитацию за давление на Россию, чтобы та перестала принудительно забривать милых зверьков в свой ИВВФ, где их ждет мученическая смерть, а разрешила свободную эмиграцию кошек на Запад. Данное движение было поддержано Альперовичем, потому как распространение оно получило только в южных штатах, а всякое, хоть даже и самое слабое, подобие нагнетания напряженности между Севером и Югом нами весьма приветствовалось.