Волшебные сказки Норвегии, стр. 10

Перед входом в пещеру расселась целая стая иссиня- чёрных птиц, к ним с громким хлопаньем крыльев присо­единились ещё несколько. Потом все они сбросили пти­чье оперение, и Тостен увидел странных, одетых в синее, маленьких человечков. Они, видно, из-за чего-то ссори­лись — ругались и кричали во весь голос, перебивая друг друга, но слов Тостен разобрать не смог. Больше всех доставалось одному седобородому. Они его пихали, дёр­гали, а потом принялись таскать за клочковатую бороду. После они стали метаться по островку, завывая и причи­тая. В конце концов человечки снова надели оперение, и длинный косяк птиц улетел на другой остров.

Тостен долго лежал и прислушивался, прежде чем осмелился выйти наружу. Шторм немного поутих, во­круг — ни души. Был отлив, и на берегу Тостен нашёл черпак из своей лодки. Он наклонился, чтобы поднять его, и тут же заметил седого человечка. Тот сидел на кам­не и уплетал морского ежа прямо с иглами и потрохами.

Тостен набрался смелости и пошёл к нему. Но только седобородый его увидел, вскочил да давай зубами ляз­гать, визжать, ногами топать — противно смотреть. То- стен со страху возьми и тресни его черпаком прямо в лоб, тот и повалился.

Гляди-ка — и оперение рядом лежит. Тостен обрадо­вался: ну, теперь он скорёхонько до дому доберётся, да к тому же ему любопытно было, что остальные человечки делают. Накинул он оперение и полетел.

Около остова большого корабля одетых в синее чело­вечков было видимо-невидимо. Они таскали ящики, кати­ли бочки, что-то грузили — словом, работа кипела вовсю. Прямо в склоне горы Тостен увидел открытые настежь огромные ворота. Оттуда на землю падал голубоватый свет, и раздавались команды и окрики громадного ютула. Тут только Тостен и понял, что это за народ. Скорей, скорей домой!..

В деревне люди стали поговаривать, что Тостен каким- то чудаковатым сделался. Странно и то, что вернулся он без лодки. Тостен никому ничего не рассказывал, ни про то, что видел, ни про оперение — его он потихоньку при­прятал в каменой осыпи. Когда выдавалось время, Тостен доставал его и летал понемногу в своё удовольствие.

Однажды страсть как захотелось Тостену снова сле­тать на птичий остров. Надел он оперение и отправил­ся в путь. Он надеялся, что человечки его не узнают. На острове всё было по-прежнему — шум, гвалт. Тостен опустился прямо в стаю птиц с такими же перьями, как у него.

И это, скажу я вам, было большой глупостью. Тот­час же все забеспокоились и стали гадать: «А это кто такой? А это кто такой?.. Может Сакариас?.. Это ты, Юхан?.. Кто это?»

«Ну, добром дело не кончится, — подумал Тостен, — надо выбираться отсюда». «Это я», — крикнул он, взмах­нул крыльями и что есть мочи полетел. Поднялся ужасный переполох: «Да ведь это Тостен! Хватай его, это Тостен!» И птицы бросились вдогонку, воздух наполнился свистом крыльев. Тут и закончились полёты Тостена, — птицы до­гнали его и разорвали на мелкие кусочки.

Битва ютулов

Высоко в горах всё внизу кажется таким ничтож­ным. В торжественной тишине летит мысль, широко распахнув крылья.

Свет вечернего солнца окрашивает багрян­цем одну вершину за другой, будто великое божество степенно обходит свои владения и освещает их огром­ным фонарём.

Испуганной птицей вздрагиваю я в тревожной тиши каменистой пустыни — малейший шорох отдаётся здесь гулким эхом, как в пропасти. Спокойно и равнодушно взирают на мой смятенный трепет горы. Я ощущаю, как земной шар парит в мировом пространстве, как облака щекочут мне затылок. Всё вокруг такое величественное, такое пустынное. Смотри, солнце садится! Кровь сты­нет в жилах, и в сердце рождается отчаянная молитва: «Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня!»

Над головой собираются тучи, предвещая непогоду, ледяной ветер проносится по нагорью, спрашивая на все лады: «Куда, куда?»

Что за чудовищный грохот прорезает тишину?

Тучи наливаются чернотой. И вокруг слышится ше­лест миллионов дождевых капель, как будто кто-то вдруг разразился слезами от нестерпимой боли.

Из тёмных туч сверкает молния. Горы гудят.

Нет, это не пастух гремит своей колотушкой!

Из тумана раздаётся вопль, такой громкий, что камни осыпаются с гор: «Я хозяин в Йотунхейме!»

И очертания двух ютулов, схватившихся в яростной битве, видны над остроконечными вершинами. Дрожит гора, грохочет лавина. Смотри, кровь плещется, словно горное озеро, тёмное и глубокое!

Во всю ширь открываются небесные шлюзы. Хлещет потоками дождь, грохочет гром, будто небесные тела сталкиваются друг с другом, раз за разом с треском свер­кают молнии: это Тор кидает свой молот в Йотунхейм! Прячьтесь, прячьтесь! Смотри, олени кидаются врассып­ную, только камни летят из-под копыт: «Клип-клап, клип- клап — прячьтесь!»

Становится темно как в могиле. В горе ворчат серди­тые великаны. Огромный молот Тора загнал их туда, за­ставил спрятаться.

Мягко и тихо падает дождь. Из расщелин и трещин по нагорью далеко разносятся звонкие голоса, рассказы­вающие об ужасном происшествии. И в звенящей темно­те сливаются они в монотонную песню — шелест жёлтой листвы, опадающей с древа жизни.

Но далеко-далеко за горами всё ещё слышится глу­хое ворчание: «Я хозяин в Йотунхейме. Я хочу быть один. Не смейте нарушать мой покой — покой смерти!»

Русалка

Сверкает и играет волнами море. Вокруг разно­сится его мечтательный шёпот, исполненный тихой дрожащей печали. И вот уже море и воз­дух будто сливаются в единое целое, и весь этот трепещущий мир простирается далеко-далеко, дальше голубых очертаний вод.

Тогда из глубин и появляется русалка. Её роскошные золотые волосы волнами ниспадают на плечи, а взгляд бездонных, как море, глаз мечтательно устремлён на бе­рег. Мерцая, будто жемчужины, пенятся вокруг неё бе­лыми барашками волны, а она всё глядит вдаль, словно её мысли белыми птицами парят в скрытой от нас непости­жимой вечности.

О чём она мечтает?

Нет — и не пытайся поймать эту лёгкокрылую чай­ку! Полюбуйся лучше, как кружит она на тонких, гибких крыльях, как взлетает и стремительно падает вниз!

А за синим горизонтом грохочет беспокойный мир. Даст ли он тебе золото, о котором ты мечтаешь? Не летит ли и твоя мысль тревожной пугливой птицей неведо­мо куда?

Из бездонной морской пучины слышится песнь русал­ки, тихая, едва различимая. Там, в глубинах, среди водо­рослей и кораллов, родилась её тоска. Русалка стремит­ся наверх, к свету, взглянуть, как небо куполом уходит ввысь.

Тсс! Послушай, как она поёт.

Песнь русалки по-детски чиста и прекрасна. Звуки её искрятся, словно морская пена, — то радостные, то пе­чальные. Морская птица качается на волнах и прислу­шивается. Как она понимает русалку! Птица прихораши­вается, вздымает крылья и молнией кидается в глубину.

Солнце опускается всё ниже и ниже. Море и воздух горят в золотом пламени заката. А русалка поёт свою дивную песнь. Огненный шар погружается в воды, и го­лос трепещет, исполненный тихой грусти. Ещё мгнове­ние — и солнце скрывается, а вместе с ним — и русалка.

Ух, как холодно! Море темно и неспокойно. Ветра но­сятся над ним, поднимая бурные, пенистые валы. На оди­нокий скалистый островок выбирается из пучины тюлень и устремляет взор, полный ледяной безутешной печали, в иссиня-чёрную бесконечность. На горизонте появля­ется шхуна ^[11]. Она взрывает носом клокочущую стихию, и брызги стеной стоят вокруг неё. Ветер раздувает пару­са. Не жалея сил, борются моряки за собственные жиз­ни, за счастье и трудом добытые богатства: «Эй, ребята! Свистать всех наверх! Зарифить паруса! Ночь скоро. По­хоже, шторм надвигается».