Манюня пишет фантастичЫскЫй роман, стр. 9

Назавтра, как было обещано, часам к пяти прибыли телевизионщики. Только почему-то они приехали не на своем «УАЗике», а на автомобиле Арменака Николаича. Водитель бережно выгрузил ереванских гостей вместе с телевизионным скарбом возле подъезда и сопроводил их под ручку до нашей входной двери.

— Я внизу, если что, зовите, — предупредил он маму.

Мы, разодетые в пух и прах, заинтригованно наблюдали за тремя бледными на вид мужчинами, которые, вежливо поздоровавшись в пространство, по стеночке проследовали в гостиную. Смотрели они так, словно боялись лишний раз моргнуть, а чтобы глянуть вбок, вертели не шеей, а поворачивались всем туловищем.

— У нас блинчики с мясом, я сейчас пожарю, — ринулась на кухню мама.

— Оооо, — простонали телевизионщики, — нам только кофе. Горький и крепкий.

— Не хотите блинчиков, тогда попробуете моего фирменного торта с безе и малиной.

— Оооо, — еще горше застонали телевизионщики, — мы вчера поели шашлыков и выпили кизиловки, а потом нас накормили хашламой. И снова поили кизиловкой. Насильно.

— А когда закончились все положенные по случаю тосты, стали пить за здравие каждой ветки раскинувшейся напротив яблони. Ни одну ветку не пропустили, — заплакал молоденький оператор.

И тут с работы вернулся папа. И сказал: «Здравствуйте, а что это за провода у нас в коридоре валяются?»

— Юра, — затрепетала мама, — это телевизионщики, они будут снимать сюжет о нашей семье.

— Телевизионщики — это хорошо, — хмыкнул папа и достал из холодильника большую бутыль тутовой водки. — Надя, накрывай на стол.

— О нет, — простонали гости из Еревана.

— Поздно, — откупорил папа бутылку, — сейчас покушаем, заодно обсудим, с чего это вы взяли, что я буду сниматься в вашем фильме.

Вот так мы и не попали в телевизор. Да и фильм о городке Берд не появился на экранах. Только в новостях показали маленький сюжет, где Арменак Николаич, шевеля густыми бровями и глядя куда-то мимо камеры, важно говорил:

— Приезжайте к нам, у нас очень гостеприимные и хлебосольные люди. И я гарантирую, что вы навсегда запомните наш благодатный край.

Судя по тому, что с телевидения никто больше не приезжал, поездку в наш благодатный край телевизионщики таки запомнили навсегда.

ГЛАВА 4

Манюня — композитор, или Сказ о том, как Мария Михайловна с Наринэ Юрьевной поцапаться изволили

Ноябрь в том году выдался солнечным и очень теплым. Двадцать градусов, даже по меркам южной осени — это много. Природа еще буйствовала разноцветьем листвы, а небеса уже по-зимнему унеслись ввысь и казались пронзительно звонкими. Огромные звезды, которые летом переливались прямо над головой, хочешь — протяни руку и зачерпни горсть, застыли в далекой небесной дали. Солнце превратилось в большой багрово-красный шар. На закате, словно в нерешительности, оно ненадолго зависало над синими холмами полотном Сарьяна, а потом стремительно уходило за горизонт.

Сутки напролет над городом пролетали стаи птиц. Они кричали дивными голосами, прощаясь с северной стороной.

Не за горами были холода.

Папа всегда был очень теплолюбивым созданием и отчаянно ненавидел зиму. Если 22 июня люди радовались самому длинному дню в году, то он ходил мрачнее тучи и бурчал:

— День пошел на убыль, скоро холода.

С наступлением осени он ежедневно оповещал наше семейство, на сколько минут сократился световой день.

— Солнце взошло в шесть часов пятнадцать минут, а зайдет в двадцать сорок семь, — замогильным голосом говорил он. — Минус семь минут!

Мы скорбно кивали в ответ. Наши постные мины утешали отца, но ненадолго. Через некоторое время он опять принимался жаловаться на неминуемое наступление холодов.

Вот и сейчас папа остервенело листал журнал по медицине и, периодически выглядывая в окно, вздыхал:

— Завтра уже зима!

Мы с Каринкой в спешном порядке доделывали уроки. Времени было в обрез — к пяти часам надо было успеть вскарабкаться на крышу гаража сорок второй квартиры, откуда двор просматривался как на ладони. Дело в том, что в четвертом подъезде сегодня играли свадьбу — тетя Эля женила своего единственного сына Григора. И нам очень хотелось увидеть, как свадебный кортеж въезжает во двор.

— Нарка, — минут десять назад предупредила меня по телефону Манюня, — остались две задачи по математике. Доделываю и бегу к вам, без меня во двор не выходите.

— Не выйдем, ждем, — заверила я и помчалась в кабинет.

— Манька скоро будет, — зашептала я сестре.

— Пятью семь… пятью семь… двадцать восемь! — зачастила Каринка. — Нет, тридцать пять. Да что же это такое, — воскликнула она, — какой идиот придумал таблицу умножения?

— Тот же идиот, который зиму придумал, — не растерялся папа.

Мама сидела в кресле и, натянув на лампочку носочек Гаянэ, штопала пятку.

— Юра, посмотри, какой день погожий, при чем здесь зима? — не вытерпела она.

— Женщины, что с вас взять! Вы не умеете видеть в перспективе, радуетесь только сегодняшнему дню, а мы, истинные мужчины, вглядываемся в дали!

— На пути в эти дали зацепи мужскими очами балконные перила. Видишь, как они облезли? А ты ведь обещал покрасить их! — не растерялась мама.

Папа поперхнулся от возмущения:

— Не было такого!

— Ты бы при девочках постеснялся врать!

— Дети, — обернулся к нам папа, — я когда-нибудь обещал вашей матери покрасить балконные перила?

Мы с Каринкой переглянулись.

— Пятью восемь, — зачастила Каринка, — пятьююю-ююю восемь…

— Сорок! — рявкнула я.

Никому из нас не хотелось отвечать папе, чтобы не обижать его. Потому что мама была права, он действительно обещал покрасить балконные перила.

— Я, кажется, вам вопрос задал, — рассердился отец.

— А это считается, когда пьяный человек что-то говорит? — заюлила Каринка.

Папа заволновался. Видно было, что он смутно стал что-то припоминать. Но сдаваться не собирался.

— Считается, — пророкотал он, — только я не понимаю, при чем здесь пьяные. Вы хоть раз меня пьяным видели?

— Ха-ха-хааааа, — театрально расхохоталась мама.

— Выпившим — да, но пьяным — никогда! — не унимался отец.

Мы сконфуженно молчали.

Дело в том, что в прошлую субботу папа с дядей Мишей вернулись домой совсем навеселе — отмечали развод Дядимишиного заместителя. Это было очень примечательное возвращение: сначала во двор вкатилась папина «копейка», потом оттуда вылезли наши мужчины, зачем-то минут десять с умным видом заглядывали под капот машины, а потом долго скреблись в чужой гараж. Папа шуровал в замке ключами, а дядя Миша покачивался рядом и бурчал: «Дай мне ключ, я сам отк… открою, безрукий ты человек, ик». Мы с замиранием сердца наблюдали за ними из-за занавесок.

— Да что же это такое, — кипятился отец, — замок слом-мался, что ли?

— Юра! — не вытерпев, мама высунулась в окно.

Папа с дядей Мишей одинаково выпятили грудь, подобрали попы и, напустив на себя независимый и по возможности трезвый вид, повернулись к дому передом, к гаражам задом. Долго пытались сфокусироваться на окне, из которого выглядывала мама. Наконец это им удалось. Папа пожевал губами и любезно отозвался:

— Чего тебе, женщ-щина?

— Посмотри направо!

— Зачем направо, настоящий муж-чина должен смотреть налево! — запетушился дядя Миша.

— А потому, настоящие мужчины, что наш гараж находится справа, а вы скребетесь в гараж двадцать девятой квартиры!

— Ничего мы не скребемся, мы покурить тут встали, — буркнул папа и достал из кармана пачку сигарет.

Они с дядей Мишей сначала демонстративно покурили и только потом открыли двери нашего гаража. Папа сел за руль, чтобы припарковать машину.

— Юра, — суетился перед капотом дядя Миша, — смотри мне в глаза, я тебе ук… указываю путь!

Мы в диком волнении наблюдали из-за штор, какие невероятные зигзаги выписывает отец, чтобы заехать в гараж. Дядя Миша метался между двумя лучами от горящих фар и указывал другу путь очами.