Ангел, стр. 21

Пол горел под его ногами. Вспыхивали края скатертей на столах, сиденья стульев и ковер. Трещали и лопались детали облицовки, выбрасывая капли расплавленного горящего пластика.

Огненный шар, шатаясь, двинулся в сторону бара.

Бармен с расширенными от ужаса глазами схватил стакан с какой-то жидкостью, обогнул стойку и выплеснул содержимое стакана в пылающее лицо человека. К несчастью, в стакане оказался ликер. Спирт лишь усилил пламя.

Как утопающий хватается за соломинку, так и горящий человек тянется за помощью. Жертва ринулась вперед и заключила бармена в огненные объятия. Бармен, пытаясь вырваться, дико завопил.

Безуспешно.

Огненный шар увеличился вдвое.

— Господи! — воскликнул Манни.

Пылающая пара кружила по залу, словно любовники, разучивающие свой первый вальс. Создания иного мира, горящие, как восковая свеча. Ад для двоих. Они запутались в бархатных занавесках, закрывавших маленькую сцену. Занавески сразу же вспыхнули, через несколько секунд упали на ковер, и тот задымился, испуская ядовитые газы. Огненные шнуры распространялись по полу, как горящая сера. Помещение наполнилось клубами черного дыма. Пластиковые столы с шипением пузырились, пузыри тут же громко лопались. Плавился клей, и стулья разваливались на части.

Манни, не в силах оторваться от окошка, смотрел, как пламя быстро охватывает весь зал. С каждым новым па этого страшного танца из всего, что могло гореть, извергались новые огненные струи. Горели в основном ткани и пластик. Пламя перескакивало от стола к столу, на ковер, на занавески и наконец добралось до посетителей. Лолита в тонком муслиновом платье моментально превратилась в факел. Ее волосы на мгновение стали огненным фонтаном, лицо быстро обугливалось.

Молодой человек, первая жертва пламени, все еще кричал; теперь к его крикам присоединился истерический хор остальных посетителей. Манни видел, как начали чернеть их лица. Дебора, ослепленная вспышкой, огнем и страхом, попыталась добраться до выхода, но пылающая занавеска упала прямо на нее, превратив человека в создание из фильма ужасов.

Бар стал ревущей топкой, и содержимое выстроенных на палках бутылок вскипело. Одни бутылки выстреливали пробками и разбрасывали золотой фейерверк горящих крепких напитков, другие трескались и раскалывались, третьи взрывались, осыпая все вокруг мелкими осколками стекла. Пластик отслаивался и скручивался, словно живое существо, пытающееся убежать от огня.

Манни чувствовал жар даже через стальные двери. Бархатная обивка на его стороне задымилась. Он понимал, что отсюда нужно скорее убираться, но ужасная сцена будто загипнотизировала его. Ему словно была дарована привилегия заглянуть в ад с его страшными пытками.

В поле зрения Манни появился насмерть перепуганный Педик, бежавший к стальным дверям. Манни быстро запер их на задвижку. Подбитая резиной двойная дверь защитит Манни от огня, пока он не решит, что ему делать. Он не собирался никого спасать, рискуя сгореть заживо или задохнуться.

Искаженное лицо с разинутым в вопле ртом прильнуло к стеклу. Манни видел, как задымились его спина и плечи. Человек отчаянно пытался повернуть раскаленную ручку дверей. Наконец лицо скользнуло вниз и исчезло. Наверно, человек задохнулся в ядовитых газах.

Дверь становилась все горячей, и Манни решил, что ему пора выбираться. Пожар еще какое-то время будет бушевать в зале, и, скорее всего, здесь ему ничто не угрожает, но Манни не хотел рисковать. Он с неохотой оторвался от картины ада и пошел искать выход.

В туалете он нашел небольшое закрашенное окно, вышиб его ногой, выбил осколки стекла, вылез наружу и оказался в темном коридоре, ведущем в фойе. Через дверь в зал сюда проникал дым. В комнатке за фойе Манни увидел управляющего, бешено оравшего в телефонную трубку.

Манни посмотрел на часы.

Девять минут двенадцатого.

Прошло всего семь минут.

Невероятно! Какие потрясающие впечатления! Манни был в восторге. Он остался жив. Он видел, как люди сгорали заживо, а сам отделался всего лишь несколькими царапинами. Несчастные ублюдки. Но он, Манович, жив. Он чувствовал себя почти героем. Он словно прошел под градом пуль и остался невредим, тогда как все его товарищи погибли. Невероятно. Он ощущал себя избранным. Не таким, как все.

— Там люди! — крикнул Манни управляющему. — Они горят!

Управляющий бросил на него непонимающий взгляд, и Манни вспомнил, где он находится. Газетчики не должны застать его здесь. Полицейский не должен посещать злачные места. Газетчики окунут его по уши в дерьмо. Манни помахал рукой управляющему, показал в сторону клубного зала и поспешил на улицу.

Он вдруг вспомнил, что у него есть еще одно важное дело, и на этот раз ему придется заняться им со своей женой.

11

— Я выскочила из спальни, и за моей спиной дверь хлопнула так сильно, как будто Бог протянул свою карающую руку. Думаю, это был просто сквозняк. Во всяком случае, отец не смог открыть дверь. Я слышала, как в комнате разгоралось пламя, трещало дерево. Дым сочился сквозь щель под дверью. Наверно, дверь заклинило от жара. Подол моей ночной рубашки немного тлел. На кофейном столике стоял стакан с виски и содовой. Отец всегда пил, прежде чем… чем…

— Насиловать тебя, — сказал Дейв, глядя в потолок.

Ванесса, которая тоже лежала на спине и смотрела в потолок, согласно кивнула.

— Да, да, насиловать меня. Именно это он и делал. Разбавленным виски я потушила рубашку и тут услышала, как кто-то скребется, словно крыса пытается выбраться из коробки. Это отец хотел открыть дверь. Краска на двери уже начала отслаиваться и плавиться. Я услышала вопли, похожие не знаю на что, наверно, на вопли страдающего ребенка.

— Он не был ребенком, он был твоим отцом. Взрослым человеком, который использовал десятилетнего ребенка для удовлетворения низменных потребностей.

— Да, ты прав. Потом он перестал вопить и скрестись. Огонь пожрал его. Я выбежала из дома на улицу…

Дейв слегка шевельнулся, и Ванесса сказала:

— Не прикасайся ко мне. Пока не надо.

— Я и не собирался, — тихо ответил Дейв.

— Я знаю, ты только хотел обнять меня и успокоить, но я пока не хочу, чтобы ты ко мне прикасался.

Одетые, они лежали в темноте бок о бок на кровати Дейва. Иначе Ванесса не смогла бы рассказывать, а ей очень этого хотелось. Она хотела, чтобы Дейв понял, почему она стала такой, какая есть. Сам Дейв не горел желанием выслушивать ее исповедь, но был готов слушать Ванессу, если это принесет ей облегчение. Он понятия не имел, как надо лечить душевные раны, и боялся их разбередить.

После долгого молчания она заговорила снова.

— Так я и убила своего отца.

— Так погиб твой отец, а это совсем другое дело.

— Это я подожгла постель, зная, что он мертвецки пьян.

— Бог мой, тебе же было всего десять лет. То, что он был пьян, — его вина, а не твоя. Я полагаю, что именно его способ «наказания» — прижигать тебя сигаретой после насилия над тобой — обратил твои мысли к огню. Это не было твоей виной. Ты была ребенком. Священный долг родителей — оберегать своих детей от подобных испытаний, а не быть их причиной. Он был болен.

— Как я сейчас?

— Нет, не так. Твоя болезнь — следствие выпавших тебе ужасных испытаний, и он был их причиной.

— Причиной его болезни была смерть жены.

— И это тоже не твоя вина, поскольку одновременно она была и твоей матерью. Если он чувствовал, что не в силах перенести утрату, то должен был обратиться к врачу. Он не сделал этого. Он опустился ниже, чем навозная крыса, и умер как крыса.

— Я не думаю, что ему нужен был секс. Мне кажется, он хотел чего-то другого — утешения, возвращения матери, я не знаю. Он был моим отцом, и я действительно любила его.

— Его вина в том, что он пошел на это. На мой взгляд, он получил то, что заслужил. Не сомневаюсь, ты никогда со мной не согласишься, но меня трясет при мысли о нем. Я не называю его преступником, потому что, по твоим словам, он был душевно нездоров и не контролировал свои поступки, но он точно был свихнувшийся сукин сын.