Стервятники (Мертвый сезон), стр. 18

– В больнице?

– Да, если верить его словам, я пребывала в глубокой депрессии.

– И это действительно было так?

– Ну, сейчас мне уже гораздо лучше, чем было три месяца назад. Тогда на меня вообще такая хандра навалилась, что мне и в голову не могла прийти мысль сходить к психиатру. И это очень странно, правда ведь? В конце-то концов я ведь все же потом выкарабкалась.

– Идиоты какие-то!

Марджи оторвала взгляд от посуды и улыбнулась.

– Зато с третьим «психом» все было гораздо лучше. Никаких пилюль, никаких больниц. Мы с ним целый час проболтали о том о сем, и под конец он заявил, что, как ему кажется, мы с тобой просто соперничаем друг с другом.

– И ты что, в самом деле считаешь себя моей соперницей?

– Возможно.

– Но чего ради, Боже мой?

– Знаешь, я постоянно ощущаю бесцельность, жуткую пустоту своего существования.

При этих словах сестры Карла расхохоталась.

– Ну да, тебе это незнакомо, а меня действительно изводит чувство бесполезности всего того, что я делаю.

– Большая часть из того, что ты когда-то делаешь, – проговорила Карла, – вполне разумно, тем более, если тебе нравится этим заниматься. Само по себе то, что ты живешь, уже имеет определенный смысл. А ты ведь не можешь жить, ничего не делая, правильно? – Карла снова рассмеялась. – И это «ощущение бесцельности» у тебя, моя дорогая, возникло лишь потому, что ты слишком часто впадаешь в бездействие. Вот это-то на самом деле и является совершенно бесцельным и бесполезным, плюс к тому очень скучным. А в твоем конкретном случае, также и пустым разбазариванием весьма добротного материала – причем я имею в виду отнюдь не одну лишь работу.

– Дэн говорит, что я добротный материал.

– Ну так и прислушайся к его словам.

– Обычно я ему не очень-то верю.

– Это и заметно.

– А знаешь, мне и в самом деле кажется, что я постоянно конкурирую с тобой и при этом почти всегда проигрываю. – Марджи вздохнула. – Ну скажи, как, черт побери, тебе удалось остаться столь цельной личностью, тогда как я на протяжении всех этих лет был? просто нулем без палочки? – Она сунула на полку последнюю вымытую тарелку. – Как так получилось?

– Никакой ты не нуль, – возразила Карла.

– И мне никогда не стать президентом «Дженерал моторс».

– А ты что, и в самом деле хотела бы стать президентом «Дженерал моторс»? – спросила Карла.

В этот момент распахнулась задняя дверь и в кухню вошли Ник, Дэн, Лаура и Джим.

– В картишки перекинемся? – потирая ладони, восторженным тоном спросил Ник.

Судя по всему, это была именно его идея, поскольку он действительно неплохо играл в карты. Карла повернулась к сестре:

– Потом договорим, ладно?

Марджи кивнула.

В компании остальных они сели за стол. Карла приготовила кофе, и они приступили к игре. Лаура, правда, поначалу принялась было возражать и заныла, что, дескать, глупо тратить первый вечер пребывания на природе на какие-то дурацкие карты. На самом же деле она просто устала, как, впрочем, и все остальные, а потому особо не настаивала на своем. «Какая-то она нарочитая, показная, – подумала Карла, глядя на Лауру. А затем, скользнув взглядом по обтянутой майкой груди блондинки, мысленно добавила: – Причем не только в своих словах. Хо-хо».

Стоявшие снаружи женщины наблюдали за карточной игрой, хотя абсолютно ничего в ней не понимали. Одна из них, коренастая, с бледным невыразительным лицом и со странным, каким-то отвислым ртом и заостренным подбородком, была одета в то, что некогда являлось платьем, а теперь превратилось в обычный мешок из хлопчатобумажного тряпья. Другая же была заметно моложе, стройнее и могла бы показаться даже симпатичной, если бы не этот нездоровый цвет ее кожи, косматые волосы и совершенно отупелый взгляд. На ней были старая, слишком туго обтягивавшая грудь клетчатая рубашка и мешковатые брюки цвета хаки. Втайне она очень гордилась этими деталями своего туалета, хотя и едва ли могла припомнить причину этого чувства.

Женщины стояли молча, бледные, похожие на омываемых лунным светом личинок навозных мух. Они видели, как один из сидящих мужчин перетасовал и принялся сдавать карты: потом все зажали их в руке наподобие веера и принялись по очереди и неспешно бросать по одной на стол. Все, что происходило на глазах этих женщин, тут же ими забывалось. Они словно ждали наступления какого-то события... – но оно так и не наступало. Так они и стояли, покуда терпение их окончательно не иссякло, после чего обе, не сговариваясь, но словно подчиняясь единой воле, повернулись и медленно побрели в сторону ручья.

Сверчки, яростно стрекотавшие в высокой траве, при приближении женщин тут же умолкли. Дом окружила полная, гробовая тишина, хотя длилось это совсем недолго, в сущности, какое-то мгновение, поскольку изнутри тотчас же послышался чей-то громкий смех. Гулявший снаружи прохладный, чуть зябкий ветерок все чаще напоминал, что не за горами зима, когда окончательно стихнут все эти звуки в высокой траве и на смену им с наступлением темноты придут голоса ночных птиц и завывание ветра.

19.50.

Женщины прошли около полумили в сторону берега, ступая по узкой полоске тропинки, которая едва белела у них под ногами, озаряемая слабым лунным светом. Тропинка эта была им хорошо знакома: на протяжении всего последнего года дом пустовал, а потому они постепенно стали относиться к нему как к своей собственности, хотя при этом и проявляли осторожность, стараясь, чтобы их там никто не заметил. В двух милях к северу оттуда стоял еще один дом, но люди жили в нем круглый год. Они видели острый топор, которым ловко колол дрова живший в доме мужчина; видели и троих его крепких сыновей, увлеченно копошившихся вокруг стоявшего во дворе автомобиля. Оставался, правда, еще один, третий дом – примерно в трех с половиной милях на юго-восток, – однако рядом с ним проходило шоссе, а потому приближаться к нему было небезопасно.

Зато этот вот дом... Этот дом слишком уж долго пустовал. По ночам, в темноте, дети играли в нем, время от времени вытворяя на его чердаке всевозможные ребячьи фокусы. Словно вспомнив о нем, молодая женщина кивнула какой-то своей мысли и грязной, заскорузлой рукой потерла полные груди. Ну что ж, скоро они снова продолжат в нем свои игры.

Женщины медленно брели по тропе, пока перед ними не раскрылся громадный купол ночного неба – наконец-то они увидели море. Перед ними раскинулась широкая полоса прибрежной зоны, спокойная и неестественно белая на фоне беспрерывно меняющейся панорамы волн, а само море казалось диким водоворотом света и движения на фоне спокойного, безмятежного неба, звезд и луны. И в такой же степени, как другие женщины знали друзей, книги, магазины и мужей, этим двум было знакомо лишь вот это – и, пожалуй, немного еще кое-чего. А так – песок, небо и море.

В том месте, где тропинка углублялась в песчаные дюны, обе женщины на несколько секунд остановились, тупо уставившись на море. Там, вдалеке, должен был находиться остров, где несколько когда-то живших и давно забытых поколений людей дали жизнь и им самим. И хотя отделявшее их от острова расстояние было слишком большим, чтобы можно было что-то разобрать, их глаза все же выхватили у кромки горизонта темное пятно, которое и должно было быть этим самым островом. В их душах при этом не пробудилось абсолютно никаких эмоций – разве что ощущение собственной принадлежности, некоего родства, связи, причем связь эта была действительно крепкой. Изредка помаргивая, они смотрели в сторону моря. Маленькие ночные птицы скакали у самой кромки воды, поклевывая песок; в раскинувшемся позади них лесу жабы жадно заглатывали мотыльков и слизней. Женщины продолжили путь к своей пещере, до которой теперь оставалось всего несколько ярдов.

Ночная прохлада выгнала наружу населявших прибрежную зону крабов-привидений. Женщинам очень нравилось гоняться за ними; в сущности, это была одна из их любимых забав. Стремительный шаг влево или вправо, и крабы на шесть-семь футов разлетались в разные стороны. Женщины пристально наблюдали за их неуклюжими, но довольно проворными боковыми перемещениями; при этом они никогда не пытались поймать их – просто пугали.