Стая (Потомство), стр. 42

– Нет, – произнесла Клэр.

Впрочем, мужчина особенно и не старался, скорее просто насмехаясь над ней.

Теперь все они смеялись, чуть расступившись, словно предоставляя ей некоторую свободу действий.

Мужчина опустил руку и толкнул ее голову на стену – в общем-то несильно, желая не столько поранить ее, сколько причинить боль, после чего принялся методично стукать ее о твердь камня. Поначалу Клэр вообще ничего не почувствовала, но затем накопившаяся боль словно приобрела кумулятивное воздействие и перед глазами у нее заплясали цветные огни. Все так же крепко прижимая к себе Эми, она ждала, терпела, превозмогая боль, словно черпая в ней свою жизненную силу, точно так же, как и подруга начала подпитываться ее энергией. Теперь обе они слушали их смех, к которому примешивался лившийся откуда-то плач младенца, жестким и резким эхом разносившийся по всей пещере.

Стиснув зубы, Клэр ждала. Бум.

И постепенно начала ощущать, как в груди ее нарастает какое-то непонятное чувство, новое и явно опасное для них обеих, почти не поддающееся контролю, непреодолимое, усиливающееся на фоне их смеха и завываний младенца. Затем один из близнецов протянул руку и, ухватившись за ее сосок, сильно ущипнул его, тогда как другой с силой ткнул ее кулаком в ребра.

Бум.

Смех.

Вот, теперь в живот. Снова в ребра. Еще тычок.

Пачкуны проклятые.Что-то вроде Стивена. Все они...

Бум.

Затем пара рук потянулась мимо нее к Эми, пытаясь оторвать от нее тело подруги – на сей раз это была та самая девушка, которая обманула их в доме.

Клэр еще плотнее прижала к себе Эми, чувствуя, как в нее впиваются ее холодные пальцы, как нарастает в груди то самое напряжение. При этом она прекрасно понимала, что пройдут какие-то считанные секунды, и их все же оторвут друг от друга, причем, возможно, уже окончательно, навсегда; что девушка эта была намного сильнее ее самой и без особого труда смогла бы это сделать. И все же она была не в состоянии смириться с подобным исходом, все так же ощущая рыдания прильнувшей к ней Эми, чувствуя надвигающуюся опасность, переполняясь гневом и той яростной силой, пока не раздался очередной звук.

Бум.

Клэр ощутила, словно внутри нее что-то вспыхнуло, и тут же в ярости оторвалась от стены, с силой вонзаясь во, что-то согнутым коленом – послышался звук, который издает врубающийся в ствол дерева топор, и тут же пространство пещеры заполнило эхо истошного вопля дикаря, а сам он, согнувшись пополам и ухватившись руками за собственную промежность, рухнул перед ней на колени, покатился к костру, а затем, остановившись перед самой кромкой огня, вздыбился, словно намереваясь вот-вот рухнутьв него, и подставляя пламени собственные яйца – свое идиотское, жестокое мужское естество.

Впрочем, уже через мгновение девушка-подросток выхватила из ее объятий тело Эми, а близнецы и та девочка в человеческой коже, вцепившись в Клэр, повалили ее на землю и принялись топтать и пинать – в ребра, в голову, в спину. Боль металась по ее телу, готовая в любую секунду вырваться за его пределы, словно скользящая над поверхностью океана птица, стремящаяся избавиться от преследующего ее хищника, тогда как взгляд оставался прикованным к катающемуся у костра мужчине.

А она все смотрела и смотрела...

00.05.

Грудь Питерса походила на ком земли, в котором пчелы-убийцы собирались построить свое новое жилище.

А все это виски – как же жгло оно, это сучье творение рук человеческих, будто двумя ножами полосовало его плоть возле грудины.

Между тем, именно оно и спасло его жизнь.

Словно он и в самом деле собирался еще жить.

Питерсу казалось, что он воняет, словно полбара «Карибу» на утро после новогодней ночи, а сам он был похож на недорезанного борова. Вдоль бока от подмышки и вниз, к самой пряжке ремня, тянулась темная и широкая полоса, которую в темноте можно было легко принять за кровь.

Судя по всему, они посмотрели на него и решили, что перед ними лежит еще один мертвый пьяница.

Впрочем, крови тоже хватало, хотя и нельзя было сказать, что он прямо-таки истекал ею. По крайней мере, пока не истекал. Мальчишка явно торопился, хотя, похоже, все же успел смекнуть, что нож задел кость. Рана в боку оказалась намного глубже и крови из нее успело вытечь больше, чем из груди, но щенок перерезал ему всего лишь хрящ – в общем, получилось то самое, что в кино про ковбоев называют «царапиной». По крайней мере, сам он надеялся именно на это.

Хотя боль и вправду была адской.

Встав на четвереньки, Питерс снова остановился, словно задумался, стараясь определить, куда именно собирается вот так ползти.

Не было никакого смысла проверять состояние Манетти или Харрисона. Во время схватки он был достаточно близко от них, да и луна светила ярко, так что сейчас мог совершенно отчетливо видеть мертвые тела, лежавшие, словно дохлые псы у дороги, и различить нависавшую над ними нелепую черную пустоту, которую встретишь разве что на помойке, где валяется выброшенный за ненадобностью сломанный телевизор.

Их смерть показалась ему столь же нелепой и отвратительной, как и кончина Каджиано. Славные, смелые были парни, погибшие задолго до полагающегося им срока.

А ведь Майлз Харрисон еще мальчишкой приносил им газеты.

Мэри, ты помнишь?

Впрочем, сейчас не время было скорбеть о них. Первым делом надо было отыскать револьвер.

Когда на него наскочил тот малец, оружие выскользнуло из руки, хотя далеко отлететь все же не могло.

Питерс стянул с себя куртку, стряхнул с нее осколки стекла, смахнул их также с рубашки, после чего стянул рукава, перетягивая рану в боку, завязал узлом и, стоя все так же на коленях, принялся шарить руками по окружавшим его кустам – справа от себя, потом слева, чуть углубляясь в заросли и ощущая под собой прохладную твердь слежавшейся земли. Осторожно огибая колючие, спутавшиеся ветви кустов, он медленно пробирался в их гущу – на фут, два, потом три, – стараясь не спешить, мысленно проклиная колющие приступы боли в груди и боку, но действуя все так же медленно и методично, покуда рука наконец не скользнула по гладкому стволу револьвера. Все так же неторопливо выбравшись на прежнее место, он уселся на землю.

Когда дыхание наконец успокоилось, Питерс поднялся на ноги, вставил револьвер в кобуру и подошел к Харрисону и Манетти. Неподалеку от тела шерифа тянулась широкая полоса подсыхающей крови, которая явно не соответствовала положению тел, как его самого, так и Харрисона.

Значит, Вик, одного ты все же зацепил, —подумал он. – Я был почти уверен, что так оно и будет.

Причем готов поспорить, что раненого они уволокли с собой.

Он видел, что они довольно поспешно уволакивали истекающего кровью сородича, а потому идти по такому следу было одно удовольствие. Зрение у него было, конечно, не то, что прежде, однако, чтобы справиться с этой задачей, накопленных за прожитые годы навыков все же хватало.

Если судить по количеству крови, пуля, скорее всего, попала в голову или шею, —подумал он. Похоже, что несший раненого перекинул его себе через плечо, поскольку размах брызг довольно значительный. Кровь не только окропляла тропу, но также поблескивала на листве соседних кустов и даже на стволах деревьев.

Питерс посмотрел на часы – значит, он пролежал примерно час с четвертью, а может, и больше.

Дерьмо.

Он подошел к краю вершины холма. Внизу по-прежнему поблескивали горевшие в доме огни. Теперь к ним примешивались лучи фар патрульных машин – пар семь или восемь, – и сине-красные мигалки. Однако навстречу ему, насколько он мог судить, никто не шел. Впрочем, трудно было сказать наверняка, поскольку макушки деревьев затрудняли обзор. Скорее всего, сейчас они там, причем относительно недалеко. Вряд ли далеко.

Питерс задумался над тем, что делать дальше.

С того места, где он находился, и вплоть до самых скал тянулась почти сплошная равнина, и он подумал, что, этот путь ему вполне по плечу. Спуститься же к дому, чтобы встретиться с ними, или идти через поле оказалось бы сложнее! Намного сложнее. Не просто спуститься – с этим он как-нибудь справился бы, – но и снова подняться. Даже в нормальном состоянии, не истекая кровью, ему и тогда было бы довольно трудно преодолеть такой путь.