И будем живы, стр. 28

— Ну, на посошок!

— А вам — ни пуха, ни пера!

— К черту!

И снова все пойдет к черту!

— Ну, ты будешь есть, или нет! — в сердцах повысила голос Хажар.

Что случилось с мальчишкой? Сегодня с раннего утра завился куда-то без разрешения. Мать чуть с ума не сошла. В городе стрельба. Убьют ведь запросто. А он, вернувшись, наконец, домой, невозмутимо выслушал ее нотации, но так и не сказал, куда бегал. Отмолчался и под суровым, укоризненным взглядом главы семьи. А теперь вот, как юла вертится. Что-то неймется ему. Что он задумал?

Абдул-Малик посмотрел на сердитую мать, засмеялся, стремительно расправился с нехитрым и, прямо скажем, скудным обедом. И выскочил во двор дома.

Чем бы заняться, чтобы хоть как-то успокоиться?

Гордость и радость распирали его, как воздух из соломинки — пойманную безжалостными пацанами лягушку. Так хотелось выплеснуть наружу ту бурю эмоций, что бушевала сейчас в нем. Но, нельзя. Ни в коем случае нельзя. Он и так уже вышел за разумные пределы, позволив матери увидеть, что с ним происходит что-то необычное. Несолидно это. Надо держать себя в руках.

А обсудить происшедшее он успеет. Завтра встреча с Ахмедом.

Как здорово его новый друг все продумал и организовал! И почему тетя Мадина и мать всегда упоминают его имя с таким презрением? Женщины! Что с них взять? Они ведь даже не представляют, кто такой на самом деле их сосед. Это — не угрюмый бородач Ризван, который держит его за сопливого мальчишку. Он все понимает. Разговаривает с ним просто, как близкий товарищ, как старший брат. И он сделал так, что сегодня Абдул-Малик сам лично заплатил долг кровной мести.

Никому и никогда не узнать, как колотилось его сердце, когда он, затаившись на крыше, ждал появления попавшихся на удочку Ахмеда федералов. Конечно, не расскажет он другим, и как тряслись его руки, пока он, вспомнив слова своего наставника, не сделал три глубоких вдоха и не подвел мушку к цели на плавном выдохе.

Но, когда-нибудь, он обязательно расскажет всем родным и друзьям, как сумел убить одного русского спецназовца (спецназовца!) и ранить второго. Он сам лично видел сраженных врагов на корме бэтээра. И с трудом удержался, чтобы не закричать от восторга победное «Аллах акбар»! Теперь-то ему нет причин завидовать тем пацанам, которые вместе с отцами успели принять участие в разгроме первых русских колонн.

Ахмед говорил, что когда враг-кровник погибает, отомщенная душа освобождается от горького груза и возносится в рай. Так что, его отец Иса уже знает о подвиге сына. И наверняка гордится им.

Очень здорово и то, что федералы так и не нашли автомат, который он, отстегнув магазин, сбросил в бочку с грязной водой в соседнем дворе. Русские обыскивали дом и сарай, возле которого стояла эта бочка. Но никто не догадался пошарить в ней. Им и в голову не пришло, что кто-то будет хранить оружие в воде. Но автомату там недолго лежать. Завтра же он заберет его, приведет в порядок и вернет Ахмеду. И тот не пожалеет об оказанном ему доверии. А значит, не за горами и осуществление главной мечты Абдул-Малика: пройти подготовку в тренировочном лагере и стать настоящим бойцом, грозой русских оккупантов.

А сейчас все же главное — успокоиться. Ахмед просил ни в коем случае ничего не говорить ни матери, ни тетке, ни деду. Конечно, в том районе его видели и узнали многие знакомые. Но, мало ли куда забираются любопытные пацаны. Вот и он: пошел к друзьям, а попал в омоновскую облаву. С кем не случается… Никто из родных ничего не должен даже заподозрить. Это — требование боевой конспирации. И это — их тайна. Тайна настоящих мужчин.

Магадан

Малыш плакал.

Нет, конечно, он не рыдал взахлеб, как институтка. Но соленая влага на сей раз текла не только из-под раскисшей и почерневшей подбивки «Сферы», но и из зажмуренных в отчаянии глаз. Зеленый флаг с грубо намалеванным волком торчал из отдушины чердачного окна. Ледяной февральский ветер колыхал его и казалось, что волк нагло подмигивает и пощелкивает пастью, как бы говоря:

— Ну что, съел?

Больше всего на свете хотелось завыть, как воет лунными ночами этот зверь. Но сзади, тяжело дыша, попадали на обледенелый рубероид его друзья. Стыдно. И уж если выть, то всей стаей.

А еще он очень-очень, прямо-таки страстно хотел бы сейчас увидеть рядом с собой Пушного. Или Змея. А еще лучше — обоих. Подняться во все свои могучие сто девяносто пять сантиметров, схватить эту парочку за шкирки и, треснув лбами, спустить с крыши проклятой пятиэтажки без парашютов.

В понедельник, привычный уже утренний марш-бросок в полной боевой выкладке закончился не в расположении отряда, а рядом с незавершенным пятиэтажным домом, недалеко от городской тюрьмы. Эта новостройка на шестьдесят квартир так и не приняла изнывавших в бараках и коммуналках родного города потенциальных новоселов. Незадолго до начала отделочных работ она вдруг стала оседать и пошла трещинами. Оказалось, что дом умудрились поставить на огромной ледяной линзе. Строительство прекратили, и пятиэтажная громадина стояла пустой, пока ее не облюбовали для своих тренировок собровцы и омоновцы.

Не очень-то и уставшие, отсвечивающие жизнерадостными улыбками бойцы построились лицом к зданию и ждали, что же им скажет по поводу этой экскурсии Змей — новый командир отряда. Бежал командир вместе со всеми, и народ с интересом посматривал: долго ли пыхтеть будет, прежде чем сможет говорить? Но, ничего, голос ровный, уверенный.

— Сегодня мы начинаем занятия по штурмовой подготовке. Работаем пятерками. В доме четыре подъезда. В каждый идут две пятерки и посредник из офицеров. На крыше здания укреплен чеченский флаг. Побеждает и отправляется отдыхать снявшая его группа. Остальные работают, пока не сумеют выполнить задачу. Напоминаю, что в любом здании, даже недавно зачищенном, могут оказаться боевики. Также напоминаю о минной опасности и требую соблюдать все меры предосторожности. За неправильные действия посредники имеют право объявить любого убитым или раненым. Командирам групп произвести расстановку личного состава и дополнительный инструктаж, определить маршруты скрытого выдвижения к зданию. Начало штурма по сигналу голосом: «Атака!»

Народ слушал и ухмылялся. Кто про себя, а кто и явно. В войну командир играет: «духи», мины… Сейчас как рванем, и добежать не успеет, чтобы свои замечания сделать.

А тот ласково улыбнулся и добавил:

— Группа, в которой есть раненый или убитый, выносит тело на исходный рубеж и начинает все сначала.

Змей он и есть Змей. Это потом до всех дошло, что дело не только в его любимом ругательстве: «Ах ты, Змей Горыныч!», и не только в шуточках ядовитых. Коварства улыбчивого у него не меньше, чем у того искусителя библейского, что Еве голову заморочил…

Понятное дело, далеко от здания исходную позицию никто не выбирал. Броник, шлем, оружие, полный боекомплект — двадцать кило металла по легкому варианту. Каждый лишний метр потом силы отберет. Выстроились перед подъездами.

— Атака!

— Ура!!! — ломанулись с грохотом, как боевые слоны. Первые бойцы уже в подъезды влетели.

— Отбой!

Что такое?

— Обращаю внимание посредников: в результате тупой лобовой атаки, без использования особенностей местности и огневого прикрытия, в каждой пятерке имеется двое убитых. Провести эвакуацию «груза двести» на исходный. Ну-ка, весело подняли, весело понесли! Подготовиться к повторному штурму.

Во вторник вечером одна из пятерок первого взвода без потерь ворвалась в подъезд. Тяжелый ботинок второго номера РПГ, обвешанного запасными выстрелами к гранатомету, с размаху опустился на порог.

Ба-а-бах! Из-под порога фуганул сноп огненных брызг.

— Подрыв на противопехотной мине. Ранение ног. Эвакуация.

Так вот куда так загадочно исчез еще позавчера сапер отряда Пушной! Вот для чего он накупил на выделенные командиром деньги разную китайскую пиротехнику, резко обесценившуюся после Нового Года! А старшина еще прикалывался, что, мол, у Змея бзик, деньги тратит на разную хренотень, салют на двадцать третье февраля затевает что ли? Та-ак! Ну, посмотрим, кто кого!