Девушки по вызову, стр. 28

— Вам надо было стать поэтом, — заметил Блад.

— Простите мне мое упрямство, — пропищал Уиндхем, — но даже если бы вам удалось меня убедить, что эти странные явления действительно имеют место, я бы все равно не смог понять, какое это имеет отношение к стратегии выживания или к посланию городу и миру, которым должны завершиться наши бдения.

Тони вопросительно взглянул на Нико, но тот всего лишь пожал тяжелыми плечами. Тони пришлось искать лазейку.

— У меня нет даже подобия конкретного ответа на ваш четкий вопрос, — сказал он. — Будем надеяться, что нам удастся стабилизировать явления и научиться их контролировать. Но последствия такого прорыва пока что непредсказуемы. Вместо ответа я могу предложить вам разве что аналогию. Греки знали, что если потереть кусок “электрона”, то есть янтаря, шелковой тряпочкой, то у него появится занятное свойство: он станет притягивать мельчайшие предметы. Однако они считали это паранормальным явлением, не вписывающимся в рамки ортодоксальной физики Аристотеля и, следовательно, недостойным внимания. Посему на протяжении последующих двух тысяч лет об электричестве не имели представления. Только под конец восемнадцатого века оно было допущено в респектабельные научные лаборатории, а это, в свою очередь, вызвало революцию, перевернувшую мир. Но и в восемнадцатом веке никто не мог даже помыслить о таких грандиозных последствиях. Если бы доктор Уиндхем задал свой вопрос Гальвани или Вольта, те не знали бы, что ответить, и придумали бы отговорку: мы, мол, просто забавляемся с лягушачьими лапками и лейденскими банками… Им и в самом страшном сне не могло привидеться, что паранормальное явление, которое они изучают, превратится в основу всего сущего, в источник энергии и света…

— Значит, вас, молодой человек, окрыляет мечта, что этот ваш пси-фактор изменит мир и сдернет покров тайны с загадки Вселенной? — Казалось, волосы Хальдера трещат от статического электричества.

— Мечты, — ответил Тони кокетливо, — это частная собственность. Однако никто не может a priori исключить возможность того, что мы живем, погруженные в океан пси-сил, в своеобразном психо-магнитном поле, о котором ничего не знаем, как раньше не ведали об электромагнитным полях. Когда нас, наконец, осенит, это может оказаться эквивалентно новой революции Коперника. Мир это, положим, не изменит, но наш взгляд на мир — вполне. Мне казалось, что никто здесь не спорит: такая перемена — насущнейшая потребность.

— Может быть, — встрепенулся Джон Д. Джон, — вы намекаете, что это может привести к появлению новых систем коммуникационных каналов? С точки зрения теории информации это заманчивый проект, если он не окажется контрпродуктивным.

— Аминь, — сказал Тони. — Хотите видеть это так — ваше право.

— Я бы изложил это следующим образом, — начал Соловьев. — Наша главная беда в том, что мы более не имеем связного мировоззрения — ни религиозного, ни научного. Бог мертв, но и материализм не живее, раз материя превратилась в бессмысленное слово. Причинность, детерминизм, работающая, как часы, Вселенная Ньютона — все это без всяких церемоний предано земле. Возможно, друзья Тони безумны, но тем они мне и симпатичны. Вдруг эта их машинка с альфа-волнами окажется новой лейденской банкой?

— Значит, вы предлагаете, — сухо резюмировала Харриет, — запросить Конгресс о предоставлении средств на выяснение, действительно ли тот святой, забыла его имя, летал над головой испанского посла?

Преданность Харриет Николаю была общеизвестна, тем сильнее и болезненнее был ее сарказм: она выразила всеобщее неудовольствие Николаем, оказавшимся приверженцем безумных теорий.

— А что, не такая уж плохая идея, — спокойно парировал Нико. — Тем более что, как я уже сказал, военные держат нос по ветру. Что ж, кажется, пришло время коктейля.

Все разошлись в крайнем смущении, словно их заставили посмотреть до крайности непристойный кинофильм.

IV

Бруно Калецки отозвали в Вашингтон. Он отсутствовал на лекции Тони и провел почти все дневное заседание в стеклянной телефонной будке Конгресс-центра, дожидаясь звонка. Звонившие ему люди никак, впрочем, не могли к нему прорваться, а если прорывались, то их мгновенно разъединяли нервные телефонистки. Тем не менее, Бруно забежал в коктейль-холл, чтобы проститься, прежде чем Тустав отвезет его вниз, в долину, где он сядет на ночной поезд, а дальше — в самолет. Он умудрился с каждым попрощаться за руку, пожимая по две руки одновременно; при этом образовывались перекрестья, словно заимствованные из кадрили, однако набитый портфель все время оставался у него под мышкой, как приклеенный. Наконец, он убежал — маленький суетливый человечек, трогательный в своем наивном зазнайстве, невозможный и одновременно неотразимый.

Другие участники-американцы тоже получили телеграммы из консульства с рекомендацией не затягивать пребывание за границей ввиду обострения международной ситуации и возможных трудностей с транспортом. Деревня за окнами выглядела обезлюдившей и темной: после отъезда туристов местные жители экономили на электричестве. Один Конгресс-центр сиял под звездами, как одинокий маяк

“Девушки по вызову” растерянно бродили по коктейль-холлу, надеясь, что второй или третий мартини позволит им увидеть происходящее в радужном свете. Некоторые — в основном, персонал — слушали по радио новости, но большинству не было дела до новостей. Соловьевы стояли в углу одни. Их оставили в покое, так как никому не хотелось продолжать дискуссию о безумном Ордене Тони и о бегстве Нико в оккультную тьму.

— Ты считаешь, что на этот раз ситуация действительно серьезная? — спросила Клэр.

Соловьев выразительно пожал плечами

— Я задал тот же самый глупый вопрос Бруно перед тем, как он удрал. Знаешь, что он ответил? Схватил меня за руку выше локтя, как всегда делает, — сильно так схватил, — заглянул в глаза и говорит: “Как сказать… Это все, что я могу ответить”,

Соловьев взял с подноса у Ханси еще одни стакан с мартини, хотя так и не выпил предыдущий.

— Не помню, спрашивала ли я тебя когда-нибудь, серьезно ли ты относишься к Бруно?

Нико поморщился.

— Как сказать… В этих краях есть национальный герой — Малыш Мориц, этакий двойник Алисы из Страны Чудес, только гораздо более циничный. И поговорка: “История складывается так, как ее себе представляет Малыш Мориц”.

— Значит, все серьезно?

— Что ты! Зубная боль — вот это серьезно. Когда зуб вовсю разболится, человек перестает беспокоиться за судьбу человечества. Вот только наоборот никогда не бывает…

— В таком случае я — сторонница зубной боли. У тебя случайно не болит зуб?

Иногда с ним приходилось обращаться, как с ребенком. Они оба добросовестно исполняли свои роли — больного и сиделки.

К ужину настроение участников стало более приподнятым. Густав договорился с хозяином гостиницы “Пост”, где не осталось ни одного гостя, чтобы фольклорный ансамбль выступил там специально для “девушек по вызову”. Выступление всем понравилось; пожарная команда издавала оглушительные тирольские йодли и звонко шлепала ладонями по задницам. Фон Хальдер не выдержал и присоединился к танцорам, сорвав аплодисменты. Танец с притопом он исполнил как заправский профессионал; судя по всему, к танцам он относился серьезнее, чем к науке.

Пятница

I

Последнее утреннее заседание симпозиума было посвящено выступлению доктора Сезаре Валенти. Все ждали от него сочетания драмы и развлечения и не обманулись в ожиданиях.

От него веяло самоуверенностью, как от всякого опытного хирурга; к тому же он был изощренным шоуменом. Он был заносчив и одновременно внушал доверие пациентам-слушателям — от его бодрой улыбки все начинали ощущать себя пациентами.

Валенти начал с изящного комплимента в адрес Тони, чье владение такими невнятными материями, как альфа-ритмы и “волны намерений” внушило ему, Валенти, искреннее уважение. Он симпатизирует области исследований, избранной Тони, которая направлена, если он правильно понял, на достижение уровня сознания или состояния ума, возносящихся над рутиной повседневного существования. Его собственный труд на поприще нейрохирургии преследует гораздо более скромную цель: помочь пациентам, страдающим умственными нарушениями, вернуться к нормальности, к той самой рутине. Однако он считает необходимым с самого начала признаться в сильном подозрении, что самому роду человеческому свойственен некоторый умственный сдвиг. Так что если в самом ближайшем будущем не будет найдена какая-то форма массовой терапии, то сам вид Homo Sapiens не просто окажется под угрозой, а вообще угаснет. Впрочем, он хотел бы сперва продемонстрировать некоторые последние достижения в методах индивидуальной терапии, а уж после этого “поболтать о проблемах человечества вообще”. (Английский Валенти был таким же наманикюренным, как его ногти, однако в нем присутствовали некоторые шероховатости, как, например, неспособность провести различие между глаголами “обсудить” и “поболтать”.)