Северный цветок, стр. 36

Она поднялась с места, и Филипп остановился рядом с ней. Легкий туман застлал ее глаза, и она протянула молодому человеку руку.

— Я хотела бы, чтобы вы… взглянули на этот портрет!

Филипп не вымолвил ни слова. Он пожал протянутую руку и не выпускал ее все время, пока они проходили по длинному, слабо освещенному коридору. Они остановились на пороге его комнаты, и Филипп почувствовал, что Жанна дрожит.

— Вы можете сказать мне всю правду? — замирающим голосом произнесла она. — Вы можете сказать мне ваше мнение об этом портрете? Да?

Она прошла вперед и повернула портрет так, что он предстал перед их взором во всей своей обворожительной красоте. Филипп уловил что-то патетическое в облика Жанны. Она стояла под изображением красавицы и с напряженным, почти умоляющим видом смотрела на Филиппа, и, казалось, с великим трудом удерживала крик души, которая в этот момент возносилась в пределы, где жизнь замирает между страданием и блаженством. Жанна, постаревшая Жанна, смотрела на него из рамы, смотрела и улыбалась, и наивно приглашала его любоваться ее беспримерной красотой! И Жанна, юная, почти ребенок, Жанна живая, полная силы и соков, стояла под рамой, тяжело дышала и с волнением ждала его слов. Ее глаза казались больше и темнее, чем когда-либо. От волнения она спрятала руки под кружевом на груди.

Филипп произнес что-то совсем тихо, а затем так же тихо рассмеялся. Это был смех, который, быть может, человек со стороны и не расслышал бы, но в нем выразилась радость и такой душевный подъем, который никакими словами нельзя было бы передать.

Жанна странно реагировала на него. Казалось, какая-то страшная рана раскрылась в ее глазах, две крупные слезы медленно потекли по ее бледным щекам, и она вдруг с мучительным криком закрыла лицо руками и низко опустила голову.

— И вы ненавидите его! — с рыданием воскликнула она. — Все они, и отец, и Пьер ненавидят его! Он, вероятно, очень плох, и я должна также ненавидеть его, но я не могу! Я не могу вам передать, до чего он дорог мне!

От тяжких страданий все ее стройное тело тряслось, как в лихорадке. На один момент Филипп замер на месте, словно изваяние. Затем подбежал к Жанне и крепко прижал ее к своей груди.

— Послушайте, Жанна! — вскричал он. — Послушайте же, что я скажу вам! Не надо так огорчаться. Сегодня вечером, до того, как я встретился с вашим отцом, я взглянул на это лицо и полюбил его с первой же минуты, потому что оно так поразительно напоминает мне вас! Жанна, дорогая моя девочка, разве же вы не видите, не понимаете, что я люблю вас так, что уж больше и сильнее нельзя любить? Я люблю, люблю вас!

Вздрагивая всем телом, она прижалась к его груди, и он покрыл ее лицо поцелуями. Она уже не отворачивала от него своих нежных губ и так глядела на него, что он сам готов был зарыдать от радости, выше которой он никогда до сих пор не испытывал.

— Я люблю вас, девочка моя! — повторял он снова и снова, повторял без конца, словно не находил других слов.

Она стояла еще несколько минут, обвив руками его шею, но вдруг, неведомо по какой причине, оттолкнула его, освободилась из его объятий и с мучительным, душераздирающим криком выбежала из комнаты.

ГЛАВА XVIII

Филипп долго стоял на том месте, где его оставила Жанна. Он протянул руки по направлению к открытой двери, только что поглотившей девушку, раскрыл было рот, словно для того, чтобы позвать ее, но продолжал стоять недвижный и немой. Еще секунду тому назад он был полон такой радости, что боялся за свое сердце и разум. Он держал Жанну в своих объятиях, он глядел в ее глаза и вдруг…

Ее отчаянный крик поразил его, словно тяжелый удар, и еще продолжал звучать в ушах. Он только что пережил радость, счастье, ответную любовь, прекраснее которой нет ничего на свете — и все это мертвым, страшным грузом лежало в прошлом. Он еще чувствовал ее сильный толчок, он видел испуг и горе в ее широко раскрывшихся глазах, видел, как она стремительно отпрянула в сторону, словно его прикосновение оскорбляло ее.

Он медленно опустил руку и побрел в коридор. Там никого не было. Не уловив ни малейшего звука, Филипп закрыл дверь.

Вокруг было так тихо, что он мог, казалось, при желании уловить биение своего сердца. Он снова взглянул на портрет, и ему внезапно почудилось, что лицо уже не улыбается ему и что глаза красавицы повернулись к двери, через которую только что вышла Жанна. Он отклонил портрет в сторону, и иллюзия исчезла. На него снова смотрела Жанна, но более старая и счастливая, чем та, которую он любил. Впервые за все время он внимательно присмотрелся к полотну. В углу он нашел фамилию художника, Бурре, а под ней год — 1888.

Уж не рисовал ли художник мать Жанны? Филипп тотчас же понял, что это невозможно, так как мать девушки была найдена мертвой в снежных сугробах пять лет спустя после того, как был закончен портрет. Несомненно, Пьер похоронил ее где-нибудь в Барренах и, следовательно, она никоим образом не могла позировать Бурре. Даже нынешний хозяин форта никогда не видел той женщины, на похолодевшей груди которой была найдена маленькая Жанна.

Нервно дрожащими руками он повесил холст на прежнее место и начал расхаживать по комнате, спрашивая себя, пригласит ли его сейчас Д'Аркамбаль? Он надеялся, что ему еще удастся сегодня вечером увидеть Жанну. Несомненно, она отправилась в свою комнату, и, таким образом, ее отец, может быть, не знает, что гость в настоящее время находится в полном одиночестве. Если это так, то ему угрожает бесконечная ночь, полная самых мучительных и безотрадных мыслей…

Он прождал три четверти часа и, наконец, решил, что может найти какой-нибудь предлог для того, чтобы дать знать о себе хозяину дома. Он готов был уже привести в исполнение задуманный план, как вдруг услышал тихий шорох в коридоре, вслед за которым раздался робкий, но довольно явственный стук в дверь. Мужчина не мог так стучать, и, надеясь на то, что Жанна вернулась, он поспешил к двери и открыл ее.

В тот же миг до его слуха донесся шум торопливых шагов: кто-то убегал по коридору; свет, падавший из комнаты, не давал возможности уловить очертания того, кто только что стучался в дверь. Но тот же свет помог ему разглядеть нечто, лежавшее у его ног. Он наклонился и поднял с пола небольшой квадратный конвертик. Вернувшись в комнату и взглянув на адрес, он увидел свое имя, выписанное рукой девушки, с которой недавно расстался.

Его сердце исполнилось надежды, когда он стал вскрывать письмо, но то, что он прочел, снова повергло его в невыразимое отчаяние. Вот что писала ему Жанна:

«Мсье Филипп!

Если вы не в состоянии забыть то, что я сделала, то приложите все старания и простите меня. Вряд ли на свете есть еще одна женщина, которая так, как я, могла бы оценить вашу любовь. События последних дней достаточно убедили меня, какими нравственными силами вы обладаете. И все же я не в состоянии, не вправе ответить вам на ваше прекрасное чувство, ибо я должна была бы пожертвовать для этого Божьим Фортом, моим отцом, братом и сестрой. А этого я не могу сделать! Не спрашивайте меня о причинах: я не отвечу вам. Впрочем, я знаю, что вы не станете расспрашивать меня. После всего того, что случилось сегодня вечером, мы не можем больше встречаться с вами. Я вынуждена просить вас как можно скорее оставить Божий Форт. Об этом прошу я — человек, который ценит вашу любовь превыше всего на свете. Никто не должен знать, что произошло между нами. Я надеюсь, что завтра на заре вы оставите наш край. Я никогда не забуду вас, и мысли мои всегда будут с вами.

Жанна».

Ослабевшие пальцы Филиппа выпустили бумагу, которая медленно упала на пол. Три-четыре раза в жизни он получал чисто физические удары, которые причиняли ему страшнейшую боль. И теперь ему казалось, что на него снова упал такой же удар, который совершенно затмил свет в его глазах. Он кое-как дотащился до большого кресла и свалился в него, причем ни на минуту не отрывая взгляда от белой бумажки, лежавшей на полу.