Что удивительного в благодати?, стр. 51

Был момент, когда Америка чуть не превратилась в жесткую теократию наподобие кальвинистической Женевы. Так, коннектикутские законы включали в себя следующие статьи: «Никто не смеет бегать в день воскресный или прогуливаться в саду или где–либо еще. Дозволяется лишь с достоинством пройти на молитвенное собрание и вернуться домой. Никто не должен путешествовать, готовить пищу, стелить постель, подметать дом, стричь волосы или бриться в день воскресный. Если в день Господний муж поцелует жену или жена мужа, виновный будет наказан по усмотрению совета магистратов». Правившие Мэрилендом представители англиканской церкви требовали от католиков обращения, прежде чем допустить их к участию в гражданской ассамблее. В некоторых областях Новой Англии право голоса предоставлялось лишь верующим, которые имели свидетельства личного спасения.

Наконец, колонии решились отказаться от единой государственной церкви. И весь народ получил свободу вероисповедания. То был беспрецедентный в истории шаг, но риск окупился. По словам историка Гэрри Уиллса, первый народ, отделивший церковь от государства, стал в итоге самым религиозным народом.

Иисус пришел основать новое Царство, которое могло бы существовать параллельно с Римской империей и завоевать Иерусалим, Иудею и Самарию и дойти до самых отдаленных краев земли. В притче Он напоминал, что чересчур усердные земледельцы вместе с плевелами (образ «сынов зла») подчас выдирают и пшеницу. Оставьте суд единственному истинному Судье, призывал Иисус.

Апостол Павел имел что сказать по поводу аморальности отдельных членов церкви, но редко осуждал аморальность языческого Рима, мало что говорил о его заблуждениях, о рабстве, идолопоклонстве, гладиаторских играх, политическом угнетении и алчности, хотя политика Рима сказывалась на христианах не менее болезненно, чем нынешний упадок морали на современных христианах.

Когда я собирался в Белый Дом на встречу с президентом Клинтоном, я хорошо знал: его репутация среди консервативных христиан зависит от его позиции по двум вопросам — аборты и права секс–меньшинств. Безусловно признаю, что обе эти проблемы чрезвычайно важны, и христиане должны уделять им внимание. Но в Новом Завете не так уж много сказано об абортах и гомосексуализме, хотя обе практики имели место уже тогда, причем в более жестокой форме. Женщины рожали детей, а потом бросали их при дороге на растерзание хищникам. Римляне и греки поощряли однополый секс, причем мужчины постарше держали молодых мальчиков–рабов.

Итак, во времена Иисуса и Павла обе эти проблемы существовали, причем в виде порочной практики, которая сейчас в любой цивилизованной стране была бы признана преступной. Ни в одной стране сейчас не дозволяется убивать доношенного, родившегося на свет ребенка. Ни в одной стране закон не разрешает иметь половые сношения с детьми. Иисусу и Павлу, несомненно, многое было известно об этих прискорбных обычаях. Тем не менее, Иисус не обмолвился о них ни словом, а Павел лишь мимоходом упоминает однополый секс. Обоих проповедников интересовало не столько окружавшее их языческое царство, сколько альтернативное Царство Божье.

Вот почему мне жаль, что сегодня церковь затрачивает столько энергии, пытаясь восстановить мораль Соединенных Штатов. Не больше ли внимания мы уделяем царству мира сего, нежели тому Царству, которое не от мира сего? Сегодня «имидж» евангельской церкви складывается из позиции по двум пунктам, о которых Иисус даже не заговаривал. А вдруг историки будущего, вспоминая дела евангельской церкви 1990–х годов, скажут: «Они храбро боролись за решение проблемы абортов и прав секс–меньшинств», но в то же время отметят, что мы позабыли об осуществлении Великого Поручения и не смогли донести до мира благоухание благодати?!

18. Мудрые как змеи

В 1950–е годы, в пору моего детства, директор школы начинал учебный день с молитвы, которую читал нам по системе внутренней связи. Мы присягали на верность народу, «руководимому Богом», а в воскресной школе клялись в верности обоим знаменам — американскому и христианскому. И в голову не приходило, что однажды христиане в Америке столкнутся с новой проблемой: как нести благодать обществу, где все более возрастает враждебность по отношению к ним.

До недавнего времени американская история, по крайней мере, ее официальная версия, смахивала на изящный вальс двух партнеров, государства и церкви.

Религия пустила здесь настолько глубокие корни, что о Соединенных Штатах отзывались как о стране, сердце которой — вера. Пилигримы, вступая на борт «Мейфлаура», подписывали договор, согласно которому их плавание предпринималось «во славу Божью, для распространения христианской веры и к чести короля и страны». Отцы–основатели США считали веру необходимым элементом демократии. По словам Джона Адамса, «наша конституция рассчитана исключительно на порядочных и верующих людей. Для всякого другого правительства она оказалась бы совершенно непригодной».

Почти на всем протяжении нашей истории даже Верховный суд руководствовался христианскими убеждениями. В 1931 году этот суд подтверждает: «Мы — христианская нация, в которой каждому человеку предоставлены религиозные свободы и за каждым закреплен долг послушания воле Божьей». В 1954 году Эрл Уоррен, Верховный судья, нелюбимый многими консерваторами, произнес такую речь: «Невозможно, читая историю нашей страны, не заметить, что с самого начала нами руководили Святая Книга и дух Спасителя». В том же духе, по его словам, составлены хартии колоний: «христианские земли, управляемые по христианским принципам».

Все вокруг ежедневно напоминает нам о нашем христианском наследии. Даже в названиях правительственных департаментов звучат отголоски церковной лексики. Американцы сразу отзываются на катастрофы, спешат защитить права ущемленных людей, останавливаются помочь попавшим в аварию автомобилистам, жертвуют миллиарды долларов на благотворительность. Эти и другие нормы поведения — суть проявления культуры, выросшей из христианских корней. Стоит съездить за море, чтобы убедиться, что подобные следы благодати присутствуют отнюдь не в каждой цивилизации.

(Разумеется, в нашей истории есть и темные пятна. В «христианской» стране едва ли не поголовно были истреблены коренные обитатели — индейцы. Женщин лишали элементарных гражданских прав. «Добрые христиане» юга без зазрения совести избивали рабов. Я тоже рос на юге и могу засвидетельствовать, что афроамериканцы в целом безо всякой ностальгии оглядываются на «христианскую» пору нашей ранней истории. «В те времена я был бы рабом», — напоминает Джон Перкинс. На «меньшинства» благодать не распространялась.)

Ныне в Соединенных Штатах люди больше не склонны отождествлять церковь и государство. Эти перемены произошли с такой захватывающей дух поспешностью, что рожденным в последние тридцать лет, пожалуй, и невдомек, о каком–таком христианском консенсусе я рассуждаю. Кажется невероятным, что в 1954 году к военной присяге добавлялись слова «руководимый Богом», а в 1956 году официальным лозунгом стали слова «На Бога уповаем». С тех пор Верховный суд успел запретить обязательную молитву в школе, некоторые преподаватели отговаривают учеников писать сочинения на религиозные темы. В кинофильмах и на телевидении христианство упоминается редко и насмешливо, христианская символика решением суда удаляется из публичных мест.

Этот культурный сдвиг самой своей внезапностью вызывает ярость правых христиан. Верховным судом были вынесены решения — о «праве на смерть», о новом определении брака, о снятии запрета на порнографию, — которые выбили почву из–под ног консервативных христиан. В их глазах государство из союзника церкви превратилось во врага. Джеймс Добсон достаточно выразительно высказывает это мнение: «В Америке разразилась гражданская война за моральные ценности. Два принципиально разных, непримиримых мировоззрения сошлись в яростной схватке, и их противостояние отражается во всех сферах общественной жизни».