Охотники на волков, стр. 15
Мукоки попытался открыть дверь, навалившись на нее. Но она устояла против его напора. Было ясно, что внутри она прочно закрыта на задвижку.
Тут было чему удивляться. Каким образом дверь могла быть заперта изнутри, если в хижине никого не было?
В течение нескольких минут друзья стояли в полном недоумении, напрасно напрягая свой слух.
— Вот так странная история! Не правда ли, Муки? — тихо сказал Ваби.
Мукоки, опустившись на колени перед дверью, продолжал прислушиваться, прижав ухо к щели. Так как он по-прежнему ничего не слышал, то он встал и, отвязав свои лыжи, двумя ловкими движениями отбросил их в сторону.
Потом, вынув топор из-за пояса, направился к окну.
После десятка ударов ему удалось прорубить в ставне небольшое отверстие. И снова, полный недоверия, старый индеец стал прислушиваться, приложив к нему ухо. По-прежнему ни одного звука! Он втянул в себя воздух. Разреженная и в то же время затхлая, почти удушливая атмосфера достигла его ноздрей. Он чихнул. Потом начал кусок за куском отбивать ставню от окна. Когда отверстие было достаточно велико, он просунул в него голову и плечи и посмотрел. Но в первый момент не мог ничего разглядеть в темноте хижины.
— Ну, Муки? — с нетерпением спрашивал Ваби, стоя за его спиной.
Мукоки все еще оставался безмолвным. Его глаза начинали привыкать к темноте, он издавал не больше звуков, чем камень; он был нем как мертвец.
Наконец, очень медленно, с тысячью предосторожностей, как будто боясь разбудить кого-то, кто спал, он вылез назад и спустился на землю. Когда он обернулся к двум своим спутникам, у него было такое выражение лица, какого им еще не случалось видеть.
— В чем дело, Мукоки? — спросили они.
Старый индеец глубоко вдохнул струю свежего воздуха.
— Хижина… — пробормотал он. — Хижина… В ней целая армия мертвецов!
Глава IX. Что заключал в себе мешочек из оленьей кожи
Ваби и Род удивленно переглядывались, не зная, как им понять это странное заявление. Между тем с дрожащего лица индейца не ходило выражение мало свойственного ему волнения.
— Армия мертвецов, да! — повторял старый охотник.
И, когда он поднял руку, частью чтобы придать больше веса споим словам, частью чтобы снять паутину, которая облепила все его лицо, юноши заметили, что эта рука дрожала.
Через несколько минут Ваби в свою очередь просунул голову и плечи через ставню и посмотрел внутрь, как сделал раньше Мукоки. Когда он вытянул голову обратно и повернул к Роду свое лицо, искаженное странной усмешкой, видно было, что он потрясен. Но его волнение было меньше, чем волнение старого индейца, который получил первое впечатление от ужасного зрелища, впечатление, подобное неожиданному выстрелу из ружья, поражающему человека прямо в грудь.
— Посмотрите и вы тоже, Род! — сказал он.
Затаив дыхание, Родерик приблизился к темному отверстию. Сердце его трепетало, но не от страха, а от какого-то таинственного, неосознанного волнения. Жуткое чувство, владевшее им, было так сильно, что он невольно отшатнулся, прежде чем просунуть голову через ставню.
Когда это было сделано, он тоже вначале ничего не мог разглядеть. Хижина была погружена в абсолютную темноту. Потом ему показалось, что мрак рассеивается, и он начал различать противоположную стену. Потом посреди хижины выступил плохо обтесанный стол. А возле стола лежало кучей что-то неопределенное. Поверх же этой кучи находился перевернутый стул, наполовину покрытый каким-то тряпьем. Глаза Рода продолжали блуждать по хижине.
Вдруг Ваби и Мукоки услышали вырвавшийся у него и быстро подавленный крик ужаса. Они увидели, как он уцепился руками за край отверстия, проделанного в ставне. Он смотрел как зачарованный.
У внутренней стены, так близко, что он мог достать рукой, стояло то, что пятьдесят лет тому назад, казалось, было живым человеком. Сейчас это было не больше чем скелет, страшный и в то же время смешной. Пустые орбиты слабо освещались тонким лучом света, просачивавшимся в хижину, рот корчил гримасы и зиял прямо против Рода сквозь окутывавший его мрак.
Родерик почти свалился на землю. Он был бледен и дрожал.
— Я видел только одного… — прошептал он, намекая на восклицание Мукоки.
Ваби, который уже вполне овладел собой, дал Роду, смеясь, два или три шлепка по спине, чтобы вывести его в чувство, в то время как Мукоки удовольствовался своим ворчанием.
— Вы плохо видели, Род, — сказал Ваби насмешливым тоном. — Ваши нервы помешали вам посмотреть подольше. Впрочем, черт побери, кто не придет в содрогание от такого зрелища. Идем, я открою дверь!
Молодой индеец пролез через ставню, и Родерик, к которому уже вернулось самообладание, поспешил вслед за ним. Мукоки снаружи налег на дверь всей своей тяжестью, а Ваби одновременно колотил по ней изнутри топором. Дверь поддалась сразу и так неожиданно, что старый индеец полетел вслед за ней и растянулся на полу.
Волна света проникла в хижину. Инстинктивно глаза Рода обратились на скелет, который он заметил снаружи. Он был прислонен к стене в позе человека, который дремал. Рядом с этим первым мрачным обитателем хижины находился второй скелет, вытянувшийся на полу во всю длину.
Близ стола и перевернутого стула лежала кучка костей, по-видимому принадлежавших какому-то животному.
Род и Ваби подошли несколько ближе к скелету, который опирался о стену, и стали рассматривать его, в то время как Мукоки, опустившись на колени, склонился над вторым скелетом.
Вдруг старый охотник испустил возглас изумления, и молодые люди, обернувшись к нему, увидели, что он указывает им пальцем на какой-то предмет, валяющийся на земле среди костей.
— Нож! — сказал он. — Борьба! Его убить!
Рукоятка ножа сгнила от времени, а лезвие было изъедено ржавчиной, но оно все еще торчало в том месте, куда всадил его, между живыми мышцами и костями своей жертвы, его обладатель. Длинный нож с крепким лезвием был погружен до дерева в грудь того, кто некогда был человеком.
Род стал на колени рядом с Мукоки, и лицо его сделалось иссиня-бледным. Он с трудом разжал зубы, чтобы спросить:
— Кто… сделал это?
Мукоки издал свое напоминающее смех кудахтанье и указал кивком головы на мрачный предмет, прислоненный к стене.
— Он!
Как по команде, все трое вернулись к первому скелету. Одна из его длинных рук опиралась на предмет, когда-то бывший ведром, и проходила через железные обручи, которые одни только и уцелели. Кисть этой самой руки сжимала костями своих пальцев кусок свернутой в трубку коры, напоминавшей кору старой березы. Вторая рука оторвалась и упала рядом со скелетом, который Мукоки тщательно осмотрел с этой стороны.
Любопытство его было немедленно удовлетворено открытием короткого пореза, который шел наискось по ребрам.
— Этот умер здесь, — пояснил он. — Удар ножом в ребра. Плохая смерть. Много страдать и умирать медленно. Плохой удар.
— Брр… — произнес Род с дрожью. — Выйдем отсюда. Тут можно задохнуться. Можно подумать, что воздух в этой хижине не проветривался по крайней мере столетие.
Мукоки, уходя, поднял череп из груды костей, валявшейся около перевернутого стула.
— Собака, — проворчал он. — Дверь на задвижке, окно закрыто. Люди драться. Оба убиты. Собака умереть с голоду.
Пока охотники поднимались обратно к тому месту, где Волк охранял их сани, Род, дав волю своему воображению, старался восстановить ужасную трагедию, разыгравшуюся в хижине много лет тому назад. Он мысленно видел этих двух мужчин в их смертный час, вступающих между собой в дикую схватку. Ему казалось, что он видит их борьбу, слышит, как они подстрекают друг друга и снова сцепляются. Ему казалось, что он присутствует при двойном ударе, который одновременно убивает первого наповал, а второго, победителя, оставляет в муках агонии пригвожденным к стене. А собака? Какова была ее роль в битве? И что было с ней потом, когда она, одинокая и обезумевшая, страдая от голода и жажды, кидалась на стены своей наглухо замурованной могилы, пока не скорчилась на полу и в свою очередь не издохла. Эта жуткая картина жгла мозг Родерика. Воспитанный в городских условиях, он никогда не представлял себе даже возможности чего-либо подобного. Это было самое сильное переживание за всю его жизнь, если не считать нападения на Миннетаки в Вабинош-Хоузе.