Казан, стр. 18

И тут один из спрятанных Анри капканов не дал ему напасть снова и тем спас его от неминуемой смерти. Стальные челюсти защелкнулись на его передней лапе; он прыгнул, но цепь задержала его. В прежних схватках Серая Волчица иной раз вмешивалась в драку, если чувствовала, что Казан в опасности. И теперь, услыхав, как взвыл от боли ее друг, она забыла всякую осторожность и кинулась под завал. Анри спрятал недалеко от приманки пять капканов, и Серая Волчица ступила сразу в два из них. Она упала на бок, огрызаясь и рыча. В попытке освободиться Казан спустил пружины у двух оставшихся капканов: один щелкнул вхолостую, пятый, последний, поймал его за переднюю лапу.

Все это произошло вскоре после полуночи. К утру снег под буреломом был весь изрыт: волк, собака и рысь тщетно пытались вырваться на свободу. Когда настало утро, все трое лежали в полном изнеможении и тяжко дышали. Они ждали прихода человека и смерти.

Анри и Уэймен чуть свет вышли из хижины. Когда они свернули к бурелому, Анри показал своему спутнику следы Казана и Серой Волчицы; мрачное лицо его загорелось волнением и радостью. Дойдя до укрытия под упавшими деревьями, оба человека замерли, пораженные увиденной картиной. Даже такому опытному охотнику, как Анри, не доводилось видеть ничего похожего: два волка и рысь лежали в капканах, чуть не доставая друг друга зубами. Но удивление лишь ненадолго отвлекло его от дела — его охотничий инстинкт тут же проявил себя. Волки первыми лежали на его пути, и он поднял ружье, чтобы послать пулю в голову Казану. Вдруг Уэймен судорожно схватил Анри за руку, изумленно глядя перед собой: он заметил на шее Казана утыканный стальными гвоздями ошейник.

— Стой! — закричал он. — Это не волк, это собака!

Анри опустил ружье, удивленно разглядывая ошейник. А Уэймен уже смотрел на Серую Волчицу. Повернувшись к людям, она рычала, белые клыки ее угрожали врагам, которых она не могла видеть. Там, где должны были находиться глаза, росла серая шерсть. Уэймен не мог удержать восклицания:

— Смотри! — крикнул он. — Смотри! Неужели…

— Первый — это дикий пес, он перебежал к волкам, — проговорил Анри, — а другой — настоящий волк.

— И к тому же слепой, — еле смог проговорить Уэймен.

— Oui, monsieur 2, — поддакнул Анри, от изумления переходя на свой родной язык.

Он было снова поднял ружье, но Уэймен решительно положил руку на ствол.

— Не убивай их, Анри, — сказал он. — Отдай их мне живых. Прикинь стоимость рыси, которую они попортили, прибавь к этому премию за убитых волков, и я оплачу все. Живые они представляют для меня большую ценность. Подумать только — собака и слепая волчица!

Он все еще придерживал ружье Анри, а тот уставился на ученого-зоолога, словно никак не мог взять в толк, о чем это он говорит.

Глаза Уэймена горели, он был сильно взволнован.

— Собака и слепая волчица! Вот так пара! — снова и снова повторял он. — Это великолепно, Анри! Когда выйдет моя книга, станут говорить, что я преувеличил. Но у меня будут доказательства! Я сделаю десятка два фотографий сейчас же, прежде чем ты убьешь рысь. А собаку и волчицу я оставлю жить у себя. Анри, я заплачу тебе сотню долларов за эту пару. Согласен? По рукам?

Анри кивнул. Он держал ружье наготове, пока Уэймен доставал фотокамеру. Щелканье аппарата было встречено лязганьем клыков и рыси и волчицы. Казан же лежал смирно — не от страха, а потому, что по-прежнему признавал над собой власть человека. Закончив снимать, Уэймен подошел к Казану совсем близко и заговорил с ним — заговорил даже ласковее, чем тот мужчина, который жил вместе с Джоанной и ее ребенком в покинутой теперь хижине.

Анри выстрелил в рысь. Когда Казан понял, что произошло, он зарычал, он стал рваться к корчащемуся телу своего заклятого врага. С помощью шеста и ременной петли Казана извлекли из-под бурелома и отвели в хижину Анри. Потом люди вернулись с плотным мешком и ремнями и взяли в плен Серую Волчицу, не вынимая ее из капкана. Весь этот день Уэймен и Анри сооружали прочную клетку из нетолстых бревен; когда она была закончена, в нее поместили пленников.

Прежде чем впустить в клетку собаку, Уэймен тщательно рассмотрел рваный, со следами зубов ошейник. На медной пластинке было выгравировано только одно слово: «Казан». С чувством необъяснимого волнения Уэймен занес это имя в свой дневник.

С того дня Уэймен часто оставался возле хижины, пока Анри уходил осматривать свои капканы. Уже на третий день Уэймен осмелился просунуть руку между деревянными прутьями клетки и дотронуться до Казана, а еще через день Казан принял из его рук кусок сырой оленины. Но Серая Волчица при одном только приближении человека пряталась под кучей пихтовых ветвей в углу своей тюрьмы. Многовековой инстинкт говорил ей, что человек — самый страшный ее враг. Но вот этот человек не причинил ей вреда, и Казан его не боялся. Сначала Серая Волчица пугалась, потом стала удивляться, и, наконец, над всем взяло верх чувство всевозрастающего любопытства. После трех дней неволи она иной раз высовывала свою слепую морду из-под веток и нюхала воздух, когда Уэймен стоял подле клетки, разговаривая с Казаном. Но она ни за что не принимала еды. Уэймен пытался соблазнить ее самыми лакомыми кусками оленьего или лосиного жира, но безрезультатно. Прошло пять дней, шесть, целая неделя, а она не проглотила ни кусочка. На боках ее уже можно было пересчитать все ребра.

— Не выживет, — заверил его Анри на седьмую ночь. — Да, скорее подохнет с голоду, чем съест что-нибудь в этой клетке. Ей нужен лес, дичь и свежая кровь. Ей года два-три, такую уже не приручить.

В тот день, когда Анри отправился спать, обеспокоенный Уэймен еще долго сидел у горящей печки. Он написал длинное письмо девушке из Норт-Бэтлфорда, потом задул лампу и в красных отсветах пламени в печи стал ловить образ далекой своей подруги. Она рисовалась ему прежней девочкой, которую он знал в те времена, когда останавливался в маленькой хижине на Саскачеване, где стоит теперь большой город. Он видел ее блестящую косу и яркий румянец прерий на ее щеках. Она тогда ненавидела Уэймена, по-настоящему ненавидела; ведь он любил убивать. Уэймен тихо засмеялся, вспомнив об этом. Девушка сумела произвести в нем чудесное превращение.

Он встал, бесшумно открыл дверь и вышел. Инстинктивно глаза его обратились на запад. Небо все сверкало от бесчисленных звезд. При их свете он мог различить клетку. До него донесся какой-то скрип — Серая Волчица грызла стены своей тюрьмы. Еще через мгновение он услышал, как тихо повизгивает собака: Казан оплакивал свою свободу.

К стене хижины был прислонен топор. Уэймен схватил его и невольно улыбнулся. Он испытал неизъяснимое счастье, зная, что в тысяче миль отсюда, в городе на Саскачеване, вместе с ним радуется еще одно сердце. Уэймен направился к клетке. Десяток ударов — и два бревна из нее оказались выбиты. Тогда он отошел в сторону.

Серая Волчица первая обнаружила отверстие в своей тюрьме и проскользнула сквозь него, как тень. Но далеко она не убежала. Она дождалась Казана, и оба они стояли несколько мгновений, обернувшись к хижине. Потом бок о бок понеслись навстречу свободе.

Уэймен глубоко вздохнул.

— Вдвоем, — прошептал он, — всегда вдвоем, пока смерть не настигнет одного из них.

12. «КРАСНАЯ СМЕРТЬ»

Казан и Серая Волчица брели на север, в сторону Фон-дю-Лака, и были уже совсем недалеко оттуда, когда с юга в форт пришел гонец компании и принес первые достоверные сведения о страшном бедствии — эпидемии оспы. Уже несколько недель отовсюду ползли слухи, что надвигается «красная смерть». Слухи росли, множились, и холод великого страха, словно северный ветер, леденил сердца людей на всем пространстве от границ цивилизованного мира до самого залива. Девятнадцать лет назад с юга тоже пришла такая молва, а вслед за ней явилась и «красная смерть». Ужас перед ней не изгладился из памяти людей, населявших леса, потому что повсюду от бухты Джеймс до озерной страны Атабаски были раскиданы сотни безвестных могил — страшные последствия этой болезни.