Казан, стр. 1

Джеймс Оливер Кервуд

Казан

1. УДИВИТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

Казан лежал неподвижно, полузакрыв глаза и положив серую морду на передние лапы. Ни один мускул, ни один волосок его не шевельнется, не дрогнут веки. Он словно застыл; казалось, что жизни в нем сейчас не больше, чем в немом северном валуне. А между тем каждый нерв его был напряжен, каждое волоконце его великолепных мышц натянуто, как стальная струна, и сердце мощными толчками гнало его звериную кровь. На одну четверть эта кровь была волчья, и все четыре года своей жизни он провел в суровых пустынях севера. Ему довелось узнать и голод и стужу; он привык к завыванию ветра над тундрой в долгие полярные ночи. Его не пугал рев весенних водопадов, он умел сжаться в комок под натиском свирепого урагана. Его шея и бока были в рубцах и шрамах — следы старых ран, полученных в жестоких схватках; его глаза покраснели от колючих снежных вихрей. Ему дали имя Казан, Дикая Собака. Он был великаном среди своих сородичей и бесстрашен, как те люди, что гнали его впереди себя через все опасности этого холодного мира.

До сих пор Казан не ведал страха. Никогда прежде он не испытывал желания обратиться в бегство — даже в тот день, когда схватился с большой дымчатой рысью и убил ее. Так что же пугало его теперь? Он не знал этого, он только чувствовал, что попал в новый, неведомый мир, где все внушало недоумение, тревогу. Казан впервые знакомился с цивилизацией.

Скорее бы вернулся хозяин! Зачем он оставил его, Казана, в этой непонятной комнате, заполненной такими пугающими предметами? На стенах — большие человеческие лица, безмолвные и неподвижные. И все они уставились на Казана. Еще никогда люди не смотрели на него вот так. Впрочем, нет, он вспомнил: такой взгляд был у его прежнего хозяина, когда тот, недвижимый, окоченевший, лежал на снегу. Казан тогда сел рядом с ним и завыл — запел Песню Смерти. Но эти люди на стенах не казались мертвыми, хотя и живыми они тоже не были.

Вдруг Казан слегка навострил уши. Он услыхал шаги, потом негромкие голоса. В одном он узнал голос хозяина. При звуке другого голоса по телу Казана пробежала дрожь. Ему почудилось, что однажды, очень-очень давно, должно быть когда он еще был щенком, он слыхал вот такой же молодой, счастливый женский смех. Он поднял голову и посмотрел на вошедших своими красными сверкающими глазами. Он сразу понял, что эта женщина дорога хозяину — его рука так ласково обнимала ее плечи. Яркое солнце било сквозь окно и светилось в ее белокурых волосах, щеки у нее розовели, глаза сияли голубизной лесных цветов.

Женщина заметила Казана и, не раздумывая, бросилась к нему.

— Стой! Что ты делаешь? — закричал ее спутник. — Берегись, он может… Казан!..

Но она уже опустилась перед Казаном на колени — руки ее вот-вот коснутся его шерсти. А Казан? Что ему теперь делать? Отползти назад? Огрызнуться? Может быть, она вроде тех, что смотрят со стены, может быть, она враждебна ему, Казану? Прыгнуть и вцепиться ей в горло?

Он видел, что хозяин рванулся вперед, вдруг побелев как снег. Но рука женщины уже легла Казану на голову, и от этого прикосновения он весь задрожал. Обеими руками она подняла голову Казана и заговорила — ее лицо было совсем близко:

— Так вот ты какой, Казан, мой славный Казан, мой герой! Это ты спас от смерти моего мужа, ты привез его домой, один дотащил тяжелые сани?

И тут — удивительное, неповторимое чудо! — лицо женщины прижалось к нему, и Казан почувствовал на себе ее человечье тепло.

Он не шелохнулся, он старался не дышать. Но вот прошло несколько долгих мгновений и женщина подняла лицо; в ее голубых глазах дрожали слезы. Муж стоял возле, сжав руки, стиснув зубы.

— Этот пес никогда и никому не позволял дотронуться до себя, — произнес он наконец сдавленным голосом. — Отходи осторожно, Изабелла. Ого! Ты только взгляни!

Казан тихо скулил, не отрывая налитых кровью глаз от лица женщины. Ему так хотелось еще раз почувствовать ее руку, притронуться к ней! Но, если он решится на это, что тогда? Его, наверное, изобьют палкой? А ведь теперь он и сам был готов кинуться на ее защиту и, ее ли нужно, убить врага и даже умереть за нее. Он медленно тянулся к ней, глядя ей в лицо немигающими глазами. Услышав голос хозяина, он вздрогнул. Но удара не последовало, и он продолжал ползти вперед, пока его холодный нос не коснулся ее тонкого платья. Женщина не отодвинулась.

— Посмотри, — прошептала она, — посмотри!

Еще дюйм, два, еще полдюйма — большое тело Казана выгнулось, он весь подался вперед, к ней. Его морда коснулась сперва ее ноги, затем коленей и наконец теплой маленькой руки. Он по-прежнему не отрывал глаз от ее лица и видел, как дрогнули ее губы. Она взглянула на мужа. Тот тоже опустился на колени рядом с ними, обнял женщину и потрепал собаку по голове. Казану не понравилось это прикосновение. Суровый опыт научил его не доверять мужским рукам. Но он все же позволил хозяину дотронуться до себя и почувствовал, что это приятно женщине.

— Казан, старина, — ласково проговорил хозяин, — ты ведь не обидишь ее, правда? Мы с тобой оба любим ее, дружище. Она, Казан, наша — твоя и моя. И мы будем беречь ее всю жизнь. А если понадобится, будем драться за нее до последнего — верно, старина?..

Они уже давно отошли от него, а Казан все лежал на прежнем месте и не спускал глаз с женщины. Он следил и прислушивался, и в нем все сильнее росло желание подползти к ней, коснуться ее руки или ноги, или хотя бы платья. Но тут хозяин сказал что-то, женщина со смехом вскочила и подбежала к большому блестящему ящику, который стоял в углу, оскалив ряд огромных белых зубов. Эта пасть была длиннее туловища самого Казана. Для чего только нужны такие зубы? Но вот пальцы молодой женщины коснулись их, и тотчас из ящика послышались удивительные звуки. Ни шепот ветерков, ни пение водопадов и речных порогов, ни весенние трели птиц — ничто не могло сравниться с этими звуками. Казан впервые в жизни слышал музыку.

Сперва она поразила и напугала его, но потом страх исчез, и только ноги подрагивали от непонятного возбуждения. Ему захотелось сесть и завыть, как выл он зимними ночами на луну и на бесчисленные звезды, сверкающие в холодном небе. Однако присутствие женщины удерживало его. Он стал медленно красться к ней. Взгляд хозяина остановил его, но только на мгновение. Казан снова пополз, прижимая к полу морду и шею. Он был уже на полпути к цели, когда удивительные звуки стали затихать.

— Продолжай, — проговорил хозяин быстро и вполголоса. — Играй, не останавливайся.

Изабелла повернула голову, увидела Казана, распластавшегося на полу, и снова заиграла. Хозяин не сводил глаз с собаки, но это уже не могло остановить Казана. Он подползал все ближе и ближе, пока его вытянутый вперед нос не коснулся складок ее длинного платья.

И вдруг женщина запела. Он замер, дрожа всем телом. Ему приходилось слышать унылый напев индианки у порога вигвама и дикий мотив Оленьей Песни охотников, но никогда еще его ухо не ловило таких мягких и ласковых звуков. Казан совсем забыл про хозяина. Осторожно, украдкой, так, чтобы она не заметила, Казан приподнял голову. Он увидел, что женщина смотрит на него. Этот взгляд внушал ему доверие, и он положил голову ей на колени. Опять прикосновение женской руки… Закрыв глаза, Казан глубоко и протяжно вздохнул.

Музыка смолкла. Казан расслышал над своей головой слабый звук. Смех? Или плач? Хозяин кашлянул.

— Я всегда любил этого старого бродягу, — проговорил он, и голос его прозвучал как-то совсем непривычно, — но никогда не думал, что он способен на такие нежности.

2. НА СЕВЕР

Для Казана наступили замечательные дни. Правда, он тосковал по лесным чащам и глубоким снегам, ему будто недоставало ежедневной грызни с собаками — не так-то легко подчинить всю упряжку своей воле. Ему хотелось опять услышать их лай за своей спиной. Он скучал по долгой езде напрямик, через равнины и тундры, Скучал даже по окрикам погонщиков и по ненавистному щелканью двадцатифутового бича, свитого из оленьих кишок. Ему хотелось вновь ощущать подергивание постромок, слышать, как повизгивают бегущие позади собаки. Но нечто другое заменило ему теперь все это давнишнее и привычное.