Заколдуй меня, стр. 56

Он набрал домашний номер Джорджа, но никто не снял трубки. Он перестал звонить и принялся укладывать вещи. Он сохранил за собой номер в «Паллингзе» на время возвращения в Лондон. Он больше не думал ни о деньгах, ни о повседневных хлопотах. Словно чужак в незнакомой стране, он путешествовал, предав забвению свою прежнюю жизнь.

Он потолкует с Роксборо, когда приедет в Лондон. И с Чарли Сингером тоже.

Глава 28

Они сидели на высоких табуретах у окна паба, не обращая внимания на наплыв посетителей, обычный в эти часы. Кто-то ткнул Паскью локтем в бок, потом еще раз — уже грубее. Он обернулся и увидел у себя за спиной молодого человека с вьющимися волосами, в мешковатом шелковом костюме. Рукава пиджака были закатаны до локтя. Он стоял с тремя приятелями и рассказывал историю о том, как надул своих конкурентов, уговорив их вложить деньги в одно очень сомнительное предприятие. В этой истории он выглядел просто героем. Рассказывая, он по-дурацки гоготал и размахивал руками.

Снова Паскью получил тычок в ребра. Он придвинул свой табурет чуть ближе к Роксборо, одновременно плеснув пива в карман пиджака молодого человека.

— Не знаю, что происходит в твоей жизни, Сэм. И не уверен, что хочу это знать. — Роксборо наблюдал, как пятно расползается по карману, почти достигнув полы пиджака. Он улыбнулся. — Пожалуй, нелегко будет сохранить за собой место. Мы не можем постоянно испытывать нехватку в сотрудниках.

Паскью пожал плечами:

— Что же, очень жаль... Говорят, кто-то звонит мне. Сюзан Харт, да? Сюзан Ларкин?

— Да, это была она. Я подписывал чеки Робу Томасу. По предоставленным им счетам. Это показалось мне странным, поскольку он не делал для меня никакой работы.

Паскью фыркнул:

— Только не говори, что тебя это беспокоит... Неужели передо мной тот самый Джордж Роксборо, чьи расходы уже стали легендой? Только стоимость ленчей в твоих годовых счетах превышает зарплату учителя.

— Я просто известил тебя.

— Ну да, а я принял к сведению. Но зачем я тебе понадобился?

— Энтони Стюарт предстанет перед судом раньше, чем через неделю.

— И у тебя появились проблемы.

— И да, и нет. Я очень волнуюсь и искал возможность переговорить с тобой.

Паскью жестом предложил ему начать разговор.

— Вообще-то все по-прежнему. Ничего важного не случилось. Он и его мать дают те же самые показания. Оба точны в каждом своем слове. И именно это вызывает беспокойство.

— Но ты ведь не это имеешь в виду.

— Нет. За Стюарта я не беспокоюсь — с ним проблем не будет. Обвинитель знает: он может расспрашивать его о подробностях дела хоть тысячу раз, и Стюарт выдаст стопроцентное алиби. Если мать поддержит его показания, я не вижу у обвинения никаких шансов. Но вот что не дает мне покоя: она неплохо рассказывает свою историю, и, кажется, совсем не боится. Но держится враждебно. Я ей не нравлюсь. Это слишком заметно и может выявиться также в суде — мне кажется теперь, что действия ее непредсказуемы.

Паскью объяснил.

— Ей никто не нравится. Ее расположение нужно заслужить. Взятками. Она ожидала от тебя этих взяток, а ты ничего ей не дал.

— Что еще за взятки?

— Шоколадные конфеты, — сказал Паскью, — и цветы. Она любит розы. А конфеты предпочитает с ликером.

Роксборо ошалело уставился на него, даже рот приоткрыл. Под его долгим взглядом Паскью засмеялся.

— Так вот оно что! — никак не мог прийти в себя Роксборо. — Значит, исход дела зависит от того, преподнесу я этой эгоцентричной, выжившей из ума старухе цветы или не преподнесу.

— И шоколадные конфеты тоже, — добавил Паскью. — Беда твоя в том, Джордж, что, будучи толковым адвокатом, ты забываешь о людской натуре. У каждого человека есть свои странности, своя слабая струнка. Взять даже грабителей банков, угонщиков машин, убийц — ведь все они, не считая преступлений, ведут вполне нормальный образ жизни. — Только он это произнес, как по телу пробежали мурашки.

Зено... В остальном они ведут нормальный образ жизни.

— Дари ей цветы и шоколадные конфеты, и тогда она скажет все, что требуется, жюри присяжных поверит ей, и ты прославишься. Хорошо? Ну а пока продолжай подписывать счета Роба и дай мне телефон Сюзан Харт.

Роксборо передал Паскью листок бумаги.

— Я давно сообщил бы тебе, у меня и в мыслях не было его зажать. Просто хотелось посоветоваться с тобой. — Он понюхал виски, как будто проверяя, не подменили ли напиток, и сделал глоток. — Она просила звонить только в вечернее время.

— Интересно, почему?

Роксборо удивленно вскинул брови.

— Полагаю, днем ее просто нет дома.

Паскью взглянул на номер телефона, но код был ему совершенно не знаком.

— А что именно она сказала?

— Что сказала?

— Ну да. Сюзан Харт — Ларкин. Она просила что-нибудь передать?

— Нет, просто просила позвонить. — Роксборо допил виски, слез с табурета и, взяв пивную кружку Паскью, приготовился окунуться в толчею у стойки. — Она, видимо, деловая женщина? Быть может, занимается фьючерными сделками. Или чем-то еще, приносящим быстрый доход?

— Не знаю. А почему ты так думаешь?

— В голосе у нее металл, а напористость такая, как у машины с ядром для разбивания стен.

Паскью постарался уйти побыстрее. Роксборо был всего лишь коллегой, но не другом. Кроме того, Паскью сейчас любому обществу предпочитал свое собственное. Он вернулся в квартиру; за дверью его ждали разные бумаги, ставшие неотъемлемой частью повседневного бытия: письма, счета, журналы. И, словно эта сторона жизни все еще оставалась существующей, реальной, он сел к столу и выписал чеки на счета.

На южной окраине первой зоны сирена слышна большую часть суток; и кажется, что дикие звери бродят по парку, начинающемуся сразу за окном Паскью, бродят и завывают: «У-у-у-у-у... у-у-у-у-у...» Он обошел холодные комнаты, глядя на все чужими глазами.

«Тут все, что принадлежало уцелевшему во время катастрофы человеку, — подумал он, — кусочки, вынесенные волной на берег обломки». После того как Карен ушла от него, он упростил свое существование, выбросив все лишнее за борт. И что же он оставил? Часть ее вещей, часть своих. Вначале он собирался поступить иначе. Оставить только свое, но потом обнаружил, что есть вещи, с которыми он просто не в силах расстаться. Возможно, он пытался изготовить некий сплав, вобравший в себя то лучшее, что было в них обоих. «Но в этом случае... — Он улыбнулся, поглядевшись в одно из зеркал Карен. — В этом случае здесь следовало оставить больше ее вещей, чем моих».

Комнаты — пыльные, нежилые. Тянет затхлостью — похоже на запах застарелого пота — это удушливый городской воздух просачивается в квартиру. Он бродит по комнатам, словно гость, предоставленный самому себе, охваченный странным, потаенным любопытством, выдвигая ящики, читая некоторые письма, перебирая фотографии.

Значит, вот как ему жилось тут...

* * *

Доехав до отеля «Шекспир», Паскью, не останавливаясь, двинулся дальше, потом развернулся и повторил свой маневр. Девицы на тротуаре напоминали покалеченных птиц — яркое оперение, вихляющая походка. Он поставил машину за один квартал от отеля и вернулся туда пешком, сопровождаемый шепотом и улыбками одуревших от наркотиков людей.

Потом стал наблюдать за отелем из автобусной будки. «Может быть, сегодня он вообще не выйдет, — размышлял Паскью. — Может быть, уже поел, или не голоден, или уже успел напиться». Он пропустил уже пять автобусов, девицы не сводили с него глаз, уверенные, что знают, чего он хочет. Он отбивался: «Потом, потом». Девицы смеялись, ожидая, пока он надумает. И вот наконец Чарли вышел из отеля и направился к железнодорожной станции. Он шел быстро, словно застигнутый дождем.

Вот он: проворный Чарли, нервный Чарли. Такой скрытный. Человек с секретами. «Человек, достающий кролика из шляпы», — как сказала про него Софи.