Два угла (СИ), стр. 28

— Что? Что… ты сказал? — в услышанное не верилось.

— Ты еще не готова. Я скажу, когда.

— Что ты сказал?!! — вдруг перестала сдерживаться Латиса и закричала во весь голос. — Ты собираешься мне указывать, когда мне заниматься подобными… отношениями? Не слишком ли разошелся? Этого никогда не будет по твоему слову! Подобные вещи я буду всегда решать сама! И плевать мне на все ваши ритуалы, вместе взятые! Понял?

Высказав все, она резко дернулась назад, но он удержал. Она подалась назад еще сильнее. И он еще сильнее потянул ее на себя, даже взглядом не отпуская. Минута молчаливой борьбы и неудивительно, что она оказалась слабее.

Прижимаясь к нему, сдаваясь, тут же закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Только рука на голове, такая привычная, но как же ее не хватало…

— Знаешь, — негромко сказал Шалье. — Все не так. Просто я… не занимался никогда самоконтролем, цели такой не было. Так что могу и не сдержаться. Не хотелось бы, чтобы ты… пострадала.

Он говорит про огонь, поняла Латиса, и сделалось так тоскливо…

— Значит, это ты не готов, — обречено прошептала.

— Нееет, — в его голосе появилась улыбка. Шалье медленно проводил ладонью по ее спине. — Это ты. Но уже скоро.

И они молча сидели, а когда его рука безвольно сползла вниз, Латиса собралась с силами, поднялась и отправила его спать. Он тут же ушел, сонно улыбаясь. И даже один раз оглянулся.

Глава 9

Всю ночь ему снилась Латиса. Она билась в его руках, как бьется рыбка, сжатая в ладони, и ее стоны были лучшим, что он когда-либо слышал.

Когда сон ушел, оставив после себя ноющее напряжение, Шалье сел и стал стряхивать мысли о Латисе, как собака отряхивает мокрую шерсть. Его нюх кричал об опасности. Шалье не стал ему мешать и выслушал все, что тот пожелал сообщить. Чутье выдергивало нитки прошлого, сплетая в тугой узел.

'Слишком близко', — тяжело сказал голос Каинни.

Это ловушка, самая хитрая из всех, которые на тебя ставили и потому самая опасная. Предотврати неизбежное прямо сейчас или проиграешь.

'Я найду твою слабость', — клятвенно заверял Карасан.

'И эта девочка… зачем?' — спросил Аелла, но в его голосе затаилось удовольствие, старый хитрец точно знал, зачем, и делиться своим знанием не собирался. Просто ждал, когда сможет управлять его, Шалье, поведением и был уверен, что это время уже совсем близко.

'Опасность, — равнодушно подвел итог внутренний голос. — Действуй, пока не поздно. Избавься'.

Шалье никогда не спорил со своим чутьем. Оно позволило обойти множество подводных камней, мешающих плыть его кораблю: законов, личных привязанностей, этических принципов, общественного мнения. Позволило делать все необходимое, ни с чем не считаясь.

Оно позволило пережить смерть брата, свое в этом участие и найти единственное занятие, ради которого стоило продолжать жить. По большому счету именно оно его и спасло.

Опасность? Латиса, с ожиданием заглядывающая в глаза, теплые руки на щеках. Легкие губы, от которых захотелось замереть и навсегда запомнить, что даже к нему все еще можно так нежно прикасаться.

Тяжелый, запутанный узел намеков и явных предостережений.

Опасность? Шалье выслушал все, что ему хотела сказать интуиция. И впервые за долгое время ей не поверил.

Опасности нет.

На завтрак Шалье не пошел, спрятался в синей комнате раньше, чем Латиса проснулась.

Гууар был очень вялым. Сидел под одним из деревьев, разглядывая шипучие волны у заросшего кораллами берега, и усиленно над чем-то размышлял. На приветствие лишь слегка кивнул.

— Откуда появилась Кровавая богиня, если был только Раан?

Шалье так поразился вопросу, что просто обмер. Гууару удалось его удивить. Он оказался куда более сообразительным, чем привык думать о ярицах Шалье. Он был смел, и умен, и… влюблен. Это была уже не просто картинка на экране, неожиданно изображение перелилось в по-настоящему живое существо, такое же реальное, как сам Шалье. В тот день он говорил с Гууаром почти на равных. Даже смешно стало, как, оказывается, сделалось важно, чтобы Гууар поверил и понял, а ведь когда Шалье все начинал, даже не рассчитывал, что ему попадется хотя бы мало-мальски смышленая особь, способная на что-то большее, чем просто послушно следовать указаниям бога.

Жил воин по имени Курик. И был он смел и силен. И однажды встал он перед своим племенем и заявил: я самый лучший воин и потому Раан любит меня больше, чем вас. И удивились остальные ярицы и склонились, признавая его право быть любимым.

Гууар послушно кивал головой, подтверждая, что слышит всем известную истину.

— Ты и правда сильнее любишь воинов? — спросил, почти не сомневаясь в ответе.

Раан любит все свои создания одинаково. И тебя, говорящего с духами. И твою мать, старую и слабую. И Лини, третью жену. И синекожего Каерри, ее мужа.

Гууар отвернулся к воде. Нервно дернулся кончик хвоста, выбивая на земле чечетку.

— Вот как… Говори, прошу тебя.

И стали воины соперничать — кто лучший добытчик? Кого Раан любит больше остальных?

У одной матери родилось два сына. И были они одинаково сильны и отважны. Но один из них хотел доказать, что он лучше и вызвал брата на состязание. Целый день охотились братья и встретились перед ночным туманом на выступе у воды Рождения. Первый, гордясь, принес пять зверей, и увидел, что его брат принес шесть. И появилась тогда в его сердце ненависть, расцвела ярость, поднял он на брата копье и убил его.

В бесконечной воде Раан проснулся от непоправимого. И увидел, что случилось на выступе, и выдохнул беззвучный крик отвращения. Смешался крик с кровью убитого и полился в воду Рождения.

Думайте, как вам следует жить дальше, сказал Раан и ушел от своих созданий в недосягаемые глубины.

Через луну из вод Рождения вышла Кровавая богиня, суть которой — оживленная божественным дыханием кровь первого безвинно убитого.

Пришло сообщение. Шалье мельком увидел, что оно от Воплощенной и напрягся, почти силой заставляя себя сидеть на месте и не дергаться. И даже в ту сторону не смотреть.

Гууар методично шевелил ушами, отгоняя мелких летающих насекомых. Разглядывал покрытую мелкой ряской воду, словно хотел увидеть саму скрытую глубину, недоступную никому, кроме богов.

— Я должен думать, — твердо сказал Гууар и просил его не беспокоить до тех пор, пока он не разберется в своем внутреннем мире. Иногда ярицы впадали в некое подобие медитации, Шалье очень интересовался этим процессом, но не смог выяснить его причин и назначения. Мешать он не собирался, если Гууару нужно время примириться с новой историей мира или прийти к согласию со своей духовной половиной, он это время получит.

И ведь еще… сообщение касательно Латисы. Шалье отвернулся от экрана почти с облегчением, включил просмотр — перед ним появилась серая безжизненная маска, ни единым мимическим движением не сопровождая проговариваемые инертным тоном слова — ответы на заданный им вопрос.

Чем дольше говорила Воплощенная, тем несдержанней вел себя Шалье, дергаясь, словно порываясь что-то ответить.

Гууар переместился в тень хижины и, судя по позе, обосновался там надолго.

Как же сообщить Латисе новости? Маска распрощалась, мгновенно исчезая с экрана: ответ дан и дальнейшие действия спросившего не в ее компетенции. Хотя Шалье знал, что даже будь на месте Латисы женщина тайтов, Воплощенная не сделал бы больше того, что сочла нужным сделать, но ведь Латиса просто человек! Как она примет… такое? Что подумает… о нем?

Впрочем, выхода нет, мертвая должна уйти навсегда, независимо от того, поймет ли Латиса. 'Но ведь она не может не понять, правда?', — спрашивал себя Шалье и боялся услышать ответ.

Он нашел в базе, оставленной прилетавшей экспедицией, информацию по религии и стал изучать, как складываются отношения людей с и их богами.