Малый драконий род, стр. 79
Некоторое время мы брели в тишине, а потом Арал спросила то же самое, что и у меня вертелось на языке: А как в другом случае?
Велкас вновь заговорил, все с тем же вялым оттенком в голосе, который уже начал меня пугать; за этот день я узнал о своем друге больше, чем за все два года, что был знаком с ним. Когда он не был уверен, что способен совладать с собственными чувствами, он стягивал их железными полосами и упрятывал подальше, в непроницаемую темную пещеру, после чего говорил так, словно обсуждал с другими погоду.
— В другом случае я — Погибель для мира, — произнес он так, точно называл нам свой титул. — Происходит это всегда одинаково. Я бьюсь с неким ракшасом, владыкой одной из Преисподних, и он наносит мне удар в самое сердце, однако я не умираю. Я сейчас же превращаюсь в демона в тысячи раз ужаснее, чем тот, с которым сражаюсь. Я сокрушаю его лишь малой частицей своей мощи, ибо к тому времени могущество мое уже достигает небывалых пределов. А потом... потом я убиваю всякое живое существо в мире, а в довершение всего протягиваю руку к солнцу и разрушаю его в своем кулаке.
На миг он приумолк, вновь не давая воли голосу. «Святая Владычица, — подумал я, — как он может держать в себе все свои бурные страсти?» Никогда мне не доводилось видеть, чтобы человек с таким отчаянием пытался убежать от самого себя.
— И хохот. Все время. Убивая демонов и людей, я разрушаю горы, а когда лишаю мир солнца, то все время хохочу, — сказал он и вновь двинулся вперед; на этот раз, несмотря на все его попытки скрыть это, в голосе его все же сквозило отвращение.
Я не отставал от него ни на шаг и потребовал ответа. Не раздумывая, не задумываясь над глубиной его чувств, я потребовал от него ответа:
— Почему, Велкас?
— Что почему? — сердито переспросил он.
— Это важно: почему ты хохочешь?
Когда он ответил, голос его потряс меня — он извергал слова так, точно глубоко ненавидел сам себя:
— Потому что мне при этом хорошо. Нет, просто здорово, будь я проклят. Нет никакой разницы — небесный ли ты бог или Погибель для мира, Уилл. Никакой разницы! Во сне, что бы я ни избрал, чувства мои одинаковы: совершеннейшее высвобождение, потворство собственным желаниям и... судьба.
Я отступил, чтобы быть поближе к Арал, которая, сказать по правде, и так стояла не более чем в шаге от меня.
И тут Велкас вновь удивил нас. Казалось, поведав нам обо всем, он тем самым предал себя проклятию — за то, что, обладая такой могучей силой, оказался слишком слабым и подвергся неотвратимому влиянию зла. И тем не менее он тут же вновь попытался предстать перед нами более или менее обычным человеком. Мы понимали, что это стоит ему огромного усилия воли, однако ни я, ни Арал и не думали развеивать этот призрачный образ.
— Ну вот, — сказал он, — сгодится это для уплаты твоей цены?
— Велкас, я...
— Будем считать, что ответ утвердительный. По крайней мере, мы позабыли об усталости, — он хмыкнул и вздохнул. — Зубья Преисподней, до чего ж длинный выдался денек! Сколько еще топать до этой твоей корчмы?
— Боюсь, еще с час, если не больше, — ответил я.
Пока Велкас говорил, солнце зашло, и сейчас последний свет покидал небосклон, со всех сторон опускалась темень. Мы были измотаны, однако быстрая ходьба позволяла согреться. Вдалеке на западе виднелись резкие очертания Сулкитского нагорья, обрамленные тающим светом сгущавшихся сумерек. В небе зажигались звезды: иные с охотой, иные робко; месяц недавно народился, и ночь была безоблачной. Деревья по обеим сторонам дороги обратились в темные тени, то и дело затмевающие звездную россыпь; путь наш лежал на север, и горы слева медленно приближались, становились все выше. Вид их радовал мне сердце. Я уже забыл, как сильно скучаю по дому.
— Тогда, во имя Шиа, расскажи нам свою историю, — потребовал Велкас. — И лучше бы что-нибудь позанимательнее, будь я проклят. Меня уже холод до костей пробирает.
Я улыбнулся сам себе во тьме.
— Ну что ж, моя история не хуже других, да к тому же все в ней чистая правда. — Я сделал глубокий вздох. — Салеру встретил я в объятьях пламени — снедаемое горем, сирое, печальное дитя...
...Едва я завершил рассказ о своей жизни вместе с Салерой, как впереди показался свет. На много миль в округе не встречалось иных поселений, так что это, вне всякого сомнения, была деревня Волчий Лог, где нас ждала корчма «Голова Дракона». Я выпрямился и взъерошил рукой волосы, сожалея, что не захватил с собой побольше серебра. Я надеялся, что пятна крови на моем плаще были не так заметны, как на суконнике Велкаса.
В ночном воздухе мы учуяли запах горячей еды, и это придало нам всем бодрости.
— Вкус будет не хуже, чем запах, клянусь, — проговорил я оживленно.
— Да пусть даже это окажется тушеная кошачья печенка, я все равно не откажусь, — отозвалась Арал. К моему удивлению, она взяла меня в темноте за руку и легонько сжала ее. — Надеюсь, ты отыщешь Салеру вновь, раз уж ты покинул Верфарен, — произнесла она вполголоса.
— Я тоже на это надеюсь, — откликнулся я. Ее рука в моей ладони лежала настолько естественно, и мне было так приятно... Но Арал уже отпустила меня. Я решил держать свои дурацкие мысли при себе, и мы прибавили шагу, чтобы поскорее оказаться в теплой и хорошо освещенной зале корчмы «Голова Дракона».
Шикрар
Дхрейтан быстро, насколько мог, показывал мне дорогу — мы летели к северу. Миновали старый вех-чертог Акхора и уже приближались к южным склонам гор и Старику, когда Дхрейтан начал снижаться. Мне было трудно держаться все время позади него, чтобы ненароком не обогнать, и нелегко было лететь так низко, но бедняга старался изо всех сил.
"Ну вот, — сказал он мне на Истинной речи, кивнув головой в сторону. — Пещера вон там, где небольшая полянка перед входом".
«Лети вперед, Дхрейтан, и предупреждаю: я сейчас собираюсь взывать к ней», — ответил я.
Я начал на Языке Истины.
«Никис! Никис! Пробудись!» — прокричал я что было сил. Я продолжал выкрикивать ее имя, а когда мы приземлились и Дхрейтан показал мне вход в пещеру, я поспешил внутрь и начал кричать вслух:
— Никис, это Хадрэйшикрар! Ты должна пробудиться, твоя жизнь под угрозой! Нет ответа.
— Никис, дом наш вот-вот будет уничтожен, мы должны улетать отсюда!
Точно эхо, слова мои сопроводил глухой рокот, и земля коротко вздрогнула.
От Никис ответа не было.
— Подойди поближе и позови ее по истинному ее имени, — велел я Дхрейтану. — Я выйду. Кричи что было мочи, не бойся, я удалюсь на достаточное расстояние, чтобы ничего не слышать.
Я отправился в лес и отыскал там ручей, присутствие которого учуял еще до этого; он питал своей водою маленькое озерцо, и я решил напиться, пока Дхрейтан будет занят своим делом. Я прилагал все усилия, чтобы случайно не услышать, что он там кричит.
"Старейший, она не просыпается! - вдруг донеслось до меня.— Она даже и ухом не ведет!"
"Дотронься осторожно до ее кожи, - сказал я, отправившись назад к поляне.— Проверь, насколько она затвердела, чтоб хотя бы иметь представление, сколько еще предстоит ей провести времени во сне".
Я услышал его вскрик прежде, чем он вновь обратился ко мне мысленно:
«Увы! Кожа почти не затвердела. Чешуйки свободно прогибаются, господин!»
Словно подхватывая его смятение, глухо прокатился повторный рокот, и земля вновь начала дрожать; но теперь дрожь длилась несколько дольше. Сердце мое бешено колотилось, и каждая частица моего существа вопила мне, что нужно убираться отсюда; однако раз уж я явился сюда, то не мог ее теперь бросить.
Я поспешил в пещеру, на этот раз подметив, что крылья мои, хоть и плотно прижаты к бокам, все же задевают за стены. Нам не удастся вдвоем вытащить ее наружу — развернуться будет просто негде.
Дхрейтан, должно быть, тоже это заметил, ибо когда я подошел к Никис, он спросил: