Малый драконий род, стр. 76

Вынув кинжал, я одновременно развернулась, но незнакомец уже отскочил подальше, чтобы я не смогла его достать. Это оказался Джеми собственной персоной, стоявший на почтительном расстоянии, и при свете, лившемся из дальней двери, я заметила, что глаза его светятся смехом. Не злым, но удивленным.

— Просто решил удостовериться, что ты не утратила своей сноровки, — сообщил он беспечно.

— Оказался бы поближе, плохо бы пришлось, болван! — огрызнулась я, пряча кинжал в ножны.

— Если бы я оказался поближе, то и впрямь был бы болваном. — Он стоял, держа руки за спиной. — Причем мертвым болваном, — добавил он с полуулыбкой.

Шутка была избитой и вовсе не такой уж смешной, но он улыбнулся шире, всем ртом. Будь прокляты его глаза. Мне не хотелось смирять свой гнев, поэтому я продолжала стоять посреди улицы, вперив в него взгляд.

— Чего хотел, мастер? — спросила я, уперши кулаки в бока. Боюсь, гнев в моем голосе звучал не вполне убеждающее: трудно одурачить того, кто сам занимался когда-то тем же, чем и ты.

— Извиниться, — сказал он и поклонился мне прямо среди улицы.

Я едва не была польщена, как вдруг до меня дошло, что к чему.

— Чудесно! — процедила я, вновь закипая от гнева. — Можешь возвращаться к Ланен и сказать ей, что помирился со мной. Просто оставь меня в покое.

Тогда Джеми улыбнулся — не кривой усмешкой или издевающейся ухмылкой, а обычной, простой улыбкой. О Богиня, какая у него замечательная улыбка!

— Ну нет, еще не все. Возможно, тебе это неизвестно, госпожа, но я, по большому счету мало знаком с женщинами.

— Да ну?

— Не то чтобы я не делил с ними постель, — уточнил он весело. — Делил и даже от души наслаждался этим.

— Можно себе представить.

— И при этом никто из них не жаловался, так что насмешки твои неуместны.

Он начал медленно приближаться ко мне, словно самодовольный серый кот, и клянусь, сердце мое заколотилось так громко, что я думала, он услышит. «Релла, ослиная твоя башка, тебе уже за сорок, прекрати эти глупости», — ругала я себя, однако и не думала прислушиваться к внутреннему голосу.

Он остановился меньше чем в пяди от того места, где я могла бы достать его своим кинжалом. Обычное дело для бойцов, когда они хотят поговорить друг с другом.

— Но я мало на кого обращал внимание с тех пор, как закончились наши с Маран странствия, — продолжал он.

Никогда не замечала, насколько у него приятный голос, с легким выговором на северный манер. Соберись, Релла, возьми себя в руки...

— До недавнего времени. Мы ведь вместе уже целых две луны. Меня восхищают твои навыки, твоя смелость, и, видит Владычица, ты ловчее меня. Но знаешь, я так и не сумел углядеть ни малейшего признака того, что у тебя что-то творится на сердце, вплоть до сегодняшнего вечера. — Его бархатные карие глаза неотрывно смотрели на меня. — Вышло неплохо, Релла, будь я проклят, — продолжал он, — но у меня есть, чем ответить.

И, ступив вперед, он оказался в пределах моей досягаемости.

Тысячи мыслей разом заметались у меня в голове, призывая к осторожности, и часть меня, вышколенная боевой выучкой, тревожно заголосила об угрозе, призывая взяться за оружие; но иногда лучше просто не замечать ни доводов разума, ни привитых боевых навыков, а довериться иной, более древней мудрости.

Не могу припомнить, кто кого первый начал целовать, но очень скоро это уже не имело значения.

Глава 12

ОБ ИСТИННЫХ ИМЕНАХ И ПАУТИНЕ СУДЬБЫ

Салера

В те дни я познала великое наслаждение. Никогда не думала, что на свете есть столько подобных мне созданий. Как радостно было просыпаться по утрам и летать в лучах рассвета вместе с братьями и сестрами, о существовании которых я прежде и не подозревала. Это было пищей для моего изголодавшегося сердца и бальзамом для моей одинокой души, и на какое-то время я даже позабыла о Нем. Но однажды, около полудня, через пролом с той стороны, где восходит солнце, появился один из двуногих. Был он сухопарым, а увидев нас, сейчас же издал громкий звук и кинулся наутек, распространяя за собой явный запах страха. Это меня озадачило. Что в нас такого страшного?

Прочие не выглядели озадаченными. Казалось, их вполне устраивало то, что он скрылся, они даже были довольны. Я же вновь почувствовала горькую сокрушенность, какой не знала уже многие годы. Как же мне хотелось знать, о чем думают мои родичи, отчего они так довольны, что двуногий убежал в страхе!

Мне отчаянно хотелось поговорить с ними. Если бы я только могла!

Вновь мне вспомнился голос того, кого я любила больше всех на свете. Глубокий, приятный, он облекал звуки в особую форму. Воспитатель мой был не слишком искусным певцом, но его голос казался мне невероятно сладким, и мне его недоставало. Я помню два отдельных звуковых сочетания, которые Он повторял чаще других, снова и снова — до тех пор, пока я не поняла их значения.

Пожалуй, не совсем верно будет сказать, что в то время я не могла говорить. Я знала произношение звуков и свято хранила их в памяти, даже пыталась сама проговаривать их, когда поблизости никого не было. Звук покороче казался мне сложнее: он был предназначен не для моего рта, хотя я этого и не осознавала. А второе сочетание звуков Он использовал, когда говорил со мной, и я знала, что оно относится ко мне.

Са-рэй-ра. Так Он это произносил, и я долгие годы снова и снова старалась воспроизвести это звучание, пока наконец у меня не стало получаться почти так же. И я все время думала о Нем.

Произношение мое было не слишком правильным, но в то время на большее я была не способна.

Берис

Меня разочаровало, что они не воспользовались лошадьми, но все же это не имело большого значения. Эрфик с Кайлином были найдены мертвыми, шума борьбы никто не слышал — стало быть, убийц не нужно долго искать.

К утру Арал и Велкаса уже объявили вне закона. Это ведь было не просто убийство двух человек, пусть даже и магистров, — негодяи предали смерти саму Эрфик, великую сподвижницу, незаменимую наставницу! Это казалось чудовищным.

Надо полагать.

Больше всего хлопот на Собрании доставил, как ни странно, Рикард. Он рассудил, что с виду не ясно, отчего они погибли, и, может быть, стоит воспользоваться вызовом духов. Остальные сейчас же подняли крик, будучи убежденными, что это нечестивый обряд. Я не стал утруждать себя участием в споре, ибо в отличие от прочих знал, что вызов духов может быть успешен лишь в первые часы после смерти, а сейчас время было уже упущено. С радостью попытался бы вызвать духа — все равно никто не явится.

Когда, повесив на Велкаса с Арал убийство, Собрание разошлось, я отправился в свои покои, преисполненный скорби, попросив, чтобы меня не беспокоили: хочу, мол, погоревать в одиночестве. Простившись с сотоварищем-магистром, я закрыл за ним дверь, запер ее, после чего наложил на комнату заклятие, не позволяющее услышать ничего, что бы я ни делал.

Лишь после этого я позволил себе рассмеяться. Ах какой славный выдался день! Бесполезно сейчас посылать следом Майкеля, поскольку сил Велкасу не занимать. Он настолько силен и так привык иметь дело с рикти, что одного ему одолеть раз плюнуть, — что ж, я послал за ним два десятка этих тварей. Это не займет много времени и не слишком дорого мне обойдется (благодаря лансипу), а мне необходимо знать, что он наконец-то мертв. Я заплатил им за то, чтобы мне доставили его голову. Я уже приготовил для нее особый ящик.

И в довершение всего я наконец-то получил приятные вести, в которых давно нуждался. Посредник-рикти доставил от кайбарских целителей кое-какие сведения и обрывок ткани — тряпки, оставленной ею в трактире, где она останавливалась.

Бедная, у нее, должно быть, сильно шла кровь: вся тряпка пропиталась ею.

Кровь той, которую я искал. Вот что мне действительно было необходимо. Теперь Ланен у меня руках, у меня уже и орудие действия наготове. Сегодня же ночью пошлю к ней Майкеля. Скоро я заполучу ту, которую искал так долго. Придется сказать Марику, что дочь его вскоре будет здесь.