Малый драконий род, стр. 108

А потом еще одна голова настойчиво ткнулась мне в плечо: опять требовалась наша помощь... Временами я словно проносился через каждый год своей тысячелетней жизни, подобно старому дереву, которое, погибая, порождает новую жизнь; иногда я словно возрождался телом и духом благодаря почтению и признательности, что оказывали мне эти существа, вновь обретшие душу.

Я не замечал ни времени, ни тьмы, ни холода, ни усталости. Знаю лишь, что когда последняя душа обрела свободу и обладатель ее, преисполненный благодарности, раскланялся мне, прежде чем радостно присоединиться ко всей стае, приближался уже рассвет. Я глянул на небо, словно впервые за все время прозрел.

— Во имя Ветров, Ланен, неужели прошло так много времени?

— С какого момента? — откликнулась она устало.

— Салера обрела свою истинную сущность после полудня...

— Да, это было вчера, — со вздохом подтвердила Ланен и улыбнулась мне. — Ты был точно одержимый, любимый мой. Но все хорошо. — Как и я, она окинула взглядом небо, дивясь первому рассвету новой жизни Малого рода. — Мы ведь не могли прекратить своих действий, пока последняя душа, томившаяся в безмолвном мраке, не была освобождена, — прошептала она.

Я встал и потянулся: тело мое затекло сразу в нескольких местах, я тут же это почувствовал, едва попробовал выпрямиться. Ланен рассмеялась — чистым смехом, идущим от самого сердца, и я присоединился к ней. Иначе нельзя было дать волю глубочайшему изумлению, сильнейшему ликованию, что охватило нас. Мы смеялись, осыпали друг друга поцелуями, обнимались, вновь смеялись — пока даже камни, казалось, не начали вторить нам.

Так что теперь Шикрар узнает куда больше новостей.

Майкель

К ночи я достиг лишь внешнего кольца скал. Демон внутри меня был уверен, что Ланен находится по ту сторону, и понукал меня рыскать среди камней в поисках прохода. Уже стемнело, и это было мне на руку. Я по-прежнему боролся, а теперь и вовсе почувствовал едва ли не ликование — но тут посыльник вооружился последним средством, однако таким, что хуже некуда.

Отчаянием.

Он начал являть мне ужасные картины смерти. Моей смерти. Я узрел во тьме огненный ливень, хлынувший на красу, так меня прежде радовавшую: все, что я когда-либо любил и лелеял, в один миг обратилось в пепел. Потом я увидел собственный труп, гниющий на склоне горы: некому было позаботиться о нем, предать его земле — плоть моя была поживой червям и воронью...

Таковой была борьба. В полном одиночестве, среди холодных камней, забыв обо всем, что творится там, в круговороте жизни, я направил всю силу своего одинокого духа на борьбу с отчаянием, когти которого были острее мечей, а дыхание обжигало огнем из Преисподней. И едва я начинал одолевать, как демон сейчас же принимался заново мучить меня мрачными картинами смерти и разрушения. Уже было я сдался, уже было прекратил борьбу — но вовремя понял, что именно борьба укрепляет мою волю, которая все еще способна сопротивляться.

Затем внимание мое привлек какой-то шум, и я поднял голову вверх. Там, над острым каменным гребнем, я увидел парящих драконов. Они изображали в небе некий крылатый танец и каким-то непостижимым образом сверкали, точно отражая собою лунный свет, объятые всеобщей радостью. Демон воспользовался моим замешательством и нанес новый удар, но я этого даже не заметил, ибо радость, охватывавшая этих существ, передалась и мне, их благодарственная песнь точно эхо отразило всю мою жизнь — и в эти мгновения боль утратила надо мною всякую власть.

Однако, объятый божественным трепетом, я позабыл о том, что боль может иметь и иные последствия. Я просто лишился чувств — но последним, что я видел, были драконы, кружившие и реявшие в небесах, предаваясь восторгу, и сердцем я до последнего мгновения парил вместе с ними, пока разум мой не поглотила тьма...

...Когда я вновь очнулся от боли, оказалось, что я куда-то бреду. Демон незаметно провел меня через проход в скалах, и сейчас я осторожно пробирался вдоль южного края горной долины. Казалось, невозможно было пройти столько и остаться незамеченным, ибо на лугу было полно всевозможных и самых разных существ: лошади, люди, драконы — причем последние в таком количестве, какого я себе и представить прежде не мог. Их, наверное, было тут не меньше двух сотен, и все их внимание оказалось приковано к чему-то такому, что происходило посреди луга.

Я попытался закричать, но голос мой точно пропал. Это было похоже на зловещий ночной кошмар, когда время замедляется, и, вместо того чтобы бежать, ты ползешь, а если пытаешься звать на помощь — из горла вырывается лишь слабый писк. Будь у меня голос, мне, может быть, удалось бы призвать кого-нибудь на помощь, чтобы он убил чудовище, сидевшее внутри меня.

Но я не мог произнести ни звука, и некому было мне помочь. Теперь демон спешил, так что я всеми силами старался, чтобы шаги мои были как можно мельче, медленнее, из-за чего все происходящее стало лишь больше походить на кошмар. Я по-прежнему боролся за каждый шаг, но теперь тварь находилась ближе к цели, и мешать ее продвижению стало еще труднее. Я ощущал, как одежда моя пропитывается потом оттого, что приходится напрягать все мышцы, противясь посыльнику. К тому времени как он... вернее, как мы с ним достигли голого каменистого выступа, я уже боролся с ним без передышки добрых десять часов и вконец измотался. Мы уже миновали две трети пути: похоже, демон направлялся к противоположной стороне долины, где темнело что-то похожее на лес.

После этого мне пришлось немного уступить враждебной воле и терзавшей меня боли, ибо утомление давило непосильным бременем. Я уже не исчислял победу шагами, а перешел на вдохи. Вот на этом вдохе я не сошел с места... На следующем тоже удалось воспротивиться, и демон продвинулся лишь самую малость... На третьем я передохнул, и тварь заставила меня сделать полшага, но на четвертом вздохе я вновь остановил ее...

Ночь тянулась бесконечно долго, пока демон не пронзил меня вспышкой новой, мучительной боли — и тут я не выдержал. Лишь на какое-то мгновение я расслабился, только чтобы перевести дух, вздохнуть полной грудью, прежде чем вновь вступить в борьбу. Но за это время я покрыл половину оставшегося расстояния. Прежде чем ступить под своды деревьев, я ухитрился поднять голову и вознес хвалу Владычице: небо начинало светлеть, бесконечная ночь все-таки закончилась.

Я решил вступить в последний бой. Позволив демону беспрепятственно вести меня к намеченной им цели, я начал взывать к своей силе. Он почувствовал это и пытался помешать мне, но теперь решимость моя была железной, и боль для меня ничего не значила, ибо я знал, что нахожусь уже на пороге смерти. Я призвал всю свою волю, до последней капли, все свое мастерство и всю силу, которой только обладал, и, вверив душу Владычице, обратил это все против твари, сидевшей у меня внутри.

Я услышал, как демон завопил, когда мощь Владычицы Шиа обрушилась на него подобно карающему копью. Волну за волной устремлял я в него силу, топя его в священном свете Богини. Будь я посильнее или же более сведущ в природе демонов, мне, возможно, удалось бы убить его — но он достиг-таки того, к чему стремился. Я был больше не нужен.

Я был благодарен тому, с какой быстротой он порвал мне спинной мозг, ибо боль сейчас же прекратилась — внезапно, будто задули пламя свечи. Я ничего не чувствовал, пока он выползал наружу, и до последнего мгновения вокруг меня держалось сияние Владычицы. Последним, что я видел в жизни, были первые лучи рассвета, озарившие высокие вершины вокруг, сверкая на великолепной чешуе прекрасных драконов, и последним отблеском мысли я возблагодарил Владычицу за то, что она позволила мне унести эту красоту с собой в мрачное царство смерти.

Шикрар

После разговора с Вариеном я передохнул несколько часов, но едва в небе появились первые признаки рассвета, я взмыл ввысь, воспользовавшись восходящим потоком воздуха — того самого, что не дал мне разбиться о скалы. Крыло ныло, однако еще было способно нести меня, а воздушный поток помог подняться на приличную высоту. Чтобы отыскать то, что мне было необходимо, пришлось довольно долго лететь на север, но я сразу понял, когда достиг нужного места: представшую перед моим взором реку нельзя было спутать ни с какой другой — только ее и было видно на таком большом расстоянии. Горы темнели к западу от меня, не слишком далеко.