Королева мести, стр. 45

готов, в котором сообщает, что собирается выступить на Равенну, и просит не вмешиваться. Честно говоря, я и не вижу причины, по которой Теодорик захотел бы встрять между Аттилой и его жертвой. Тем более что Аэций и Теодорик одно время враждовали. Просто Аттила не может допустить, чтобы эти две силы объединились. Ах да, я еще должен сказать тебе о франках. Правда, не знаю, зачем тебе это, разве что занять твой ум…

— Ближе к делу, — потребовала я, пожирая глазами быстро приближавшегося охранника.

— Опустошив Западную империю, мы направимся в земли франков, чтобы…

— Письма надо поменять местами! — перебила я Эдеко. Он с изумлением уставился на меня. — Письма! — снова нетерпеливо воскликнула я. — То, что предназначено вестготам, и в Равенну. Когда Теодорик и Валентин поймут, что получили письма, предназначенные друг другу, они…

— Объединятся…

— Да. Ты сможешь это организовать?

— Я?

— Ты должен.

— Но письма уже отданы посланцам.

— Они были сегодня на ужине?

— Да, но…

— Тогда они оба должны крепко спать.

— Один спит в одиночестве, но у другого есть жена.

— Тогда тебе нужно придумать предлог, чтобы ее разбудить.

— А если она скажет Аттиле…

— Станет ли жена посланника искать встречи с трупом?

— Ильдико!

— Твои сыновья едут с тобой? — Охранник был уже так близко, что я слышала его бормотание.

— Нет. Они еще не готовы для такого серьезного похода. Но армия будет велика. В городе останутся единицы. Если ты думала когда-нибудь сбежать отсюда, то…

— Я останусь до тех пор, пока не узнаю, как завершилась кампания… и жив ли ты. Я буду молиться Водену о том, чтобы с тобой ничего не случилось, потому что полюбила тебя гораздо сильнее, чем считала возможным.

— Ильдико, — прошептал Эдеко, сжав руку на моем плече.

Я с трудом подавила желание сказать ему что-нибудь ласковое.

— Если ты не вернешься, я найду твоих сыновей и расскажу им обо всем, что было между нами…

— Старший знает о твоем видении. Он очень вдохновился им.

— Если Аттила падет, возможно, они согласятся пожить со мной до тех пор, пока один из сыновей Аттилы не объявит себя правителем.

— Если мы не одержим победу, у тебя будет достаточно времени, потому что сыновья Аттилы перегрызут друг другу горло в борьбе за власть. И тогда наше государство исчезнет. — Сказав это, Эдеко внезапно замолчал и посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

— А теперь оставь меня, — приказала я.

— Но Ильдико, что если…

— Меня зовут не Ильдико. Я Гудрун, — торопливо сказала я. — И я гораздо выше валькирии. Я — бургундка. — С этими словами я заторопилась прочь.

Следующим вечером, хромая в сторону дома Аттилы, я услышала позади себя голос Эдеко. Обернувшись через плечо, я увидела, как он идет рядом с Орестом и Эллаком. Проходя мимо меня, Эдеко коснулся меня плечом и выдохнул:

— Дело сделано.

Сабаудия

12

Брунгильда быстро вошла в открытую дверь. Она плотно сжимала губы, словно что-то задумала. Я хотела встать, чтобы подать ей чашу для омовения, но увидела, что валькирия сама направилась к ней. Она торопливо окунула руки в воду и вытерла их о свою тунику. Проходя мимо Гуннара, чтобы сесть за обеденный стол рядом с ним, Брунгильда не преминула наклониться к нему и коснуться щекой его щеки. Б ответ он схватил ее пальцы и прижал к губам, по-прежнему не отрывая взгляда от Сигурда. Я, мать и Хёгни тоже не сводили с него глаз. Сигурд же уставился в свою миску, будто надеясь, что это удержит Брунгильду от ее ежевечернего представления, а нас — от напряженного ожидания реакции Сигурда. Мы все превратились в стражей, встревоженных поведением Брунгильды.

Отношение валькирии к моему брату разительно переменилось на следующий же день после возвращения Сигурда от франков, поэтому я была уверена в том, что по приезде между Сигурдом и Брунгильдой что-то произошло. Но в тот день я внимательно за ними наблюдала и не видела, чтобы Сигурд украдкой бросал взгляды на валькирию или чтобы она искала встречи с ним. Что бы ни изменилось в их отношениях, это случилось незаметно — с помощью взглядов, брошенных походя, или пары слов, которые мне не удалось расслышать. Теперь каждый раз, оказываясь рядом с Гуннаром, Брунгильда обязательно касалась его лица или руки и каждый вечер после ужина просила его сесть рядом с собой. Гуннар, которого должны были бы радовать подобные перемены, выглядел смущенным и озадаченным не меньше всех нас. Он сразу же отвечал на ее прикосновения, явно сгорая от желания, но когда валькирия звала его присоединиться к ней на длинной скамье, замирал в некотором сомнении. Его задумчивый и пристальный взгляд в такие минуты часто обращался к Сигурду, и я понимала: Гуннар тоже думал, что возвращение Сигурда непонятным образом вызвало перемены в поведении Брунгильды. Может, он, как и я, подозревал, что Брунгильда изображает безразличие к Сигурду и нежность к Гуннару, чтобы отвести от себя подозрения в любовной связи с моим женихом. Судя по всему, Сигурд и Брунгильда не предполагали, что такое поведение произведет обратный эффект.

— Это должно случиться завтра, — объявила Брунгильда, потянувшись за своим рогом для питья.

Она имела в виду свое предсказание, что тепло, до сих пор стоявшее на дворе, несмотря на давнее окончание сезона сбора урожая, предвещает несчастье. Это пророчество не выходило у нас из головы вот уже несколько дней, но Брунгильда так и не объяснила, о каких именно несчастьях идет речь. Моя названная сестра говорила, что дар всегда проявляется неожиданно. Иногда предсказатель может вглядеться в огонь или тень человека и ясно рассмотреть будущее, а иногда все усилия заканчиваются лишь туманными очертаниями грядущего.

— Ты все еще не знаешь, что именно это будет? — Сигурд отважился посмотреть на валькирию.

— Нет, но я написала защитные руны на всех четырех стенах нашего дома. Здесь нам ничто не угрожает.

Гуннар быстро поднял глаза, уже готовый выказать свою радость, как заметил, что Брунгильда все еще не сводит взгляда с Сигурда, и отвернулся.

Сигурд покраснел.

— А что же будет с остальными? — спросила я. С того времени, как мы вместе ходили на реку, я заговорила с валькирией впервые. — Ты написала руны на стенах домов наших работников?

— Я собираюсь сделать это утром, — ответила Брунгильда, отвернувшись от меня и протянув свой рог моей матери, чтобы та наполнила его.

— Я поеду с тобой, — предложил Гуннар. — Мне будет приятно посмотреть, как ты делаешь то, ради чего рождена.

— Буду рада твоей компании, — ответила валькирия.

— Может, вам стоит отправиться туда уже сегодня вечером, — настаивала я. — Если это гунны или…

— Нет, не гунны. — Она обожгла меня взглядом. — И не римляне.

— Но ты же сказала, что не знаешь наверняка…

— Я не знаю, что именно случится. Но я знаю, чего не будет.

— Оставь Брунгильду в покое, — велел Гуннар. — Ей виднее.

Хёгни встал и пошел к двери, чтобы взглянуть на небо. Он поступал так каждый вечер, с тех пор как вернулся в дом. После полудня на горизонте стали собираться облака, и вдалеке послышался рокот грома. Теперь облака приблизились и стали еще ниже и тяжелее, приобретя зловещий зеленоватый оттенок. К столу Хёгни вернулся с улыбкой.

— Погода скоро переменится, — сказал он. — С чем бы нам ни пришлось встретиться завтра, это произойдет в прохладе, слава богам! — Из нас именно Хёгни меньше всех верил предсказаниям валькирии.

В этот момент Гуннар резко оттолкнул от себя тарелку.

— Ты не доел! — воскликнула мать. Будто стараясь отвлечь себя от напряжения, повисшего в доме после возвращения Сигурда, она с головой погрузилась в домашние хлопоты.

— Это все проклятая жара, — воскликнул Гуннар. Он встал из-за стола и принялся ходить из угла в угол. Его пухлое лицо было угрюмо, а туника отяжелела от пропитавшего ее пота. — Боги специально наслали на бургундов это… испытание, которое нас ждет, — добавил он. — Я чувствую это.