Королева мести, стр. 12

— Как ты обо всем этом узнал? Расскажи мне.

Эдеко рассмеялся.

— Ну, письменность не такая уж и редкость, как тебе кажется. На земле много народов, которые пользуются этим мастерством, подобно римлянам. Например, гауты.

— Я ни с чем подобным не встречалась. А Аттила умеет писать?

— Этому мастерству сложно и долго учиться. У Аттилы нет на это ни времени, ни нужды. В стенах его города живет достаточно людей, способных сделать это для него. Например, есть один епископ, который…

— Епископ?

— Да, человек, который утверждает, что знаком с богами.

— Продолжай.

— Этот епископ как-то пришел в Паннонию, чтобы разграбить могилы гуннов и похитить их сокровища. Аттила поймал его и собирался уже убить, но передумал. Враги иногда бывают куда более полезны, чем друзья, Ильдико. Аттила заключил с ним сделку. Он отпустил епископа, взяв с него обещание открыть ворота родного города, когда Аттила подойдет с войском. И тогда у Аттилы не только появился повод нарушить границы римлян, но и уверенность в собственной победе. Он взял город, много золота, много пленных и епископа, в качестве благодарности за сдержанное слово. Аттила оказал ему милосердие, потому что римляне могли бы растерзать епископа, узнав, что именно он открыл ворота врагу. Теперь этот епископ — один из самых доверенных писарей Аттилы. Есть и другие, некоторые пришли из далеких земель, умоляя, чтобы им позволили стать писарями Аттилы.

— Неужели Аттиле так много нужно записать?

— Разумеется! Такой великий человек, как Аттила, говорит множество вещей, которые необходимо записывать. Он рассылает свои требования в Западную империю. Посылает им имена людей, которых захватил, и дает возможность решить, сколько золота они готовы уплатить за них в качестве выкупа. Записываются даже его сны, потому что оказывают большое влияние на решения, которые он принимает. — Эдеко взмахнул рукой. — Ну и все остальное — тоже.

— Понятно, — сказала я.

Когда Эдеко ушел, я сидела, дрожа от холода и размышляя о том, каким полезным для меня могло бы оказаться это мастерство. Несколько следующих дней я только и делала, что представляла себе, как научилась писать, а потом использовала свое умение, чтобы рассказать правдивую историю о мече войны. В этих мечтах я сочиняла историю Сигурда снова и снова, изменяя лишь слова, чтобы точнее описать отвагу героя и его падение. Эта мысль настолько захватила меня, что все мои силы уходили на то, чтобы удержаться от разговора об этом с Эдеко.

Однако во время своих следующих визитов он не мог не заметить, как заинтересовала меня сама идея письменности, поэтому однажды вечером принес мне образец — символы, записанные на свитке из шкуры.

Эдеко по обыкновению вошел молча. С серьезным и важным выражением лица он протянул мне свиток. Я впилась глазами в то, что он держал в руках, и встала, чтобы принять его дар. Затем быстро развернула свиток, и перед моими глазами предстали красивые округлые символы, о которых рассказывал Эдеко. Они были начертаны чернилами фиолетового цвета. Я так внимательно и долго рассматривала свиток, что напрочь забыла о присутствии Эдеко. Опомнившись, я подняла на него глаза и, к своему изумлению, увидела, что он разглядывает мое лицо так же пристально, как я — свиток.

Я пришла в ужас от выражения нежности в его глазах.

— Что здесь записано? — спросила я.

— Сон, — тихо сказал он.

— Сон Аттилы? Откуда он у тебя?

Его глаза словно источали нежность.

— Спустя некоторое время Аттила проверяет свитки и оставляет лишь те, которые считает важными для своего будущего. Остальные записи сжигаются. Этот свиток я взял из отложенных для сожжения. Можешь оставить его себе.

Он стоял совсем близко. Так близко, что я слышала его дыхание, и если бы не свиток, то он подошел бы еще ближе. Мне стало страшно.

— А Аттила знает, что ты его взял?

— Какая ему разница? Свиток выбросили за ненадобностью.

Я прикусила язык. Мне уже представлялось, как по ночам, когда ко мне мало кто мог прийти, я бесконечно долго переписываю символы палкой на земляном полу. Пальцы мои, истосковавшиеся по занятию, теперь горели от нетерпения.

— А если свиток увидит здесь одна из служанок? Я беспокоюсь, Эдеко. Ведь сон — это личная тайна каждого. Я очень благодарна тебе за то, что ты его принес и позволил своими глазами увидеть чудо, о котором так много рассказывал, но если кто-нибудь найдет этот свиток в моей хижине… скажем, когда мы уйдем в купальню… не истолкуют ли это так, будто мы?..

Внезапно взгляд Эдеко стал тяжелым.

— Сговорились? — закончил он за меня.

Эдеко вырвал свиток у меня из рук и стал быстро его сворачивать. Он уже повернулся, чтобы уйти, когда я схватила его за плечо.

— Я всего лишь беспокоюсь о тебе, — взмолилась я.

— Ты думаешь, Аттила, ни разу не усомнившись в моей преданности, сочтет меня способным на подобное? На сговор с тобой, женщиной из гаутов?

— Нет, я так не думаю. Я только представила, как это может выглядеть со стороны…

— Хватит! — крикнул он.

Его крик словно застыл в воздухе. Я сняла руку с плеча Эдеко и молча смотрела на покрывавшие его шею легкие завитки волос, чей цвет так походил на цвет моих собственных.

Момент был упущен. Теперь я слышала только, как охранник ездил взад-вперед перед моей хижиной. Мне подумалось, что, может, мне стоило попросить у Эдеко прощения и принять свиток, потому что я желала этого всем сердцем. Но не успела я решить, надо ли так поступать, как Эдеко снова повернулся ко мне, и в следующее мгновение я оказалась в его объятиях. Как же я была поражена, когда поняла, что глаза мои наполнены слезами. Он крепко прижимал меня к себе, касаясь губами моей шеи, и я ощутила волну давно забытого чувства.

И тут же перед моим взором предстали лица чех, кого я любила, моих родных. Я видела их так ясно, будто они находились прямо передо мной.

Я была ошеломлена и потрясена тем, какую страсть пробудило во мне объятие моего врага.

Эдеко заговорил, но в оглушительном хороводе собственных мыслей и чувств я не слышала его. Когда лица любимых растаяли, я попросила Эдеко повторить то, что он сказал. Он отстранился.

— Я сказал… Ильдико, умей я писать, начертал бы в свитке то, что отказывается произносить мой язык.

Он выпустил меня из объятий прежде, чем я успела ответить. На лице Эдеко я заметила то же выражение полуиспуга, которое видела у его сына, когда тот выглянул из-за холма. Эдеко коснулся пальцами моей шеи, задержав их под подбородком. Затем резко убрал руку, сжав пальцы в кулак, и вышел в ночь.

Сабаудия

Мы находились в Сабаудии почти целый год, когда туда прибыли франки. Они стали нашими первыми гостями за все это время. В Вормсе, до нашествия, к нам приезжало много гостей. Дом моего дядюшки был открыт для многих королей. Но после нападения крепость бургундов превратилась в руины, а мертвых в нашем роду стало настолько больше, чем живых, что у нас недоставало ни сердечных сил, ни крепких рук, чтобы всех похоронить надлежащим образом. И большинство наших гостей, королей и знатных вельмож, отправилось со своими сказаниями и подарками в другое место.

Мы их за это не осуждали. Если бы они поступили иначе, то осознанно сделали бы шаг навстречу смерти. Римляне использовали нас, чтобы преподать урок всем племенам гаутов. Покорив нас, они надеялись держать остальные племена в повиновении. Поэтому, лишь избегая нас, наши братья гауты могли показать римлянам, что жестокий урок усвоен. Если бы римляне сами пришли к нашим стенам, чтобы уничтожить нас, то гауты бросились бы к нам на помощь со своими боевыми топорами и копьями. Но хитрые римляне хорошо это понимали и поэтому заплатили гуннам, а те сделали за них черную работу.

Только франки, Сигмунд, отец Сигурда, и Грипнер, его брат и дядя Сигурда, чья ненависть к римлянам превосходила страх перед гуннами, продолжали навещать нас в Вормсе до тех пор, пока мы не переселились в Сабаудию. После смерти Сигмунда Грипнер приезжал столь же регулярно, привозя с собой Сигурда. Так что мы дружили с Сигурдом с самого детства.