Тайна воцарения Романовых, стр. 109
Перемирие заключили 16 февраля, а 19-го русские полки выступили из лагеря. Без музыки, со свернутыми знаменами. По условиям договора, проходя мимо короля, их положили на землю. Знаменосцы отступили на 3 шага и вновь взяли знамена, когда гетман Радзивилл разрешил это от имени Владислава. А Шеин с командирами должны были возле короля сойти с коней и поклониться до земли. Вывел он из лагеря всего 8 тыс. воинов — все, что осталось от его армии. А из 2 тыс. наемников (оставшихся от 6–7 тыс.) половина сразу перешла к противнику. Полякам достались “107 пушек, некоторые из них удивляли величиною и художественной работой”, в лагере взяли трофеи стоимостью в 600 тыс. злотых.
Полководцам Тридцатилетней войны вообще не везло. Тилли, Густав Адольф, Паппенгайм погибли в боях, Валленштайн от руки убийц. Участь Шеина и Измайлова тоже была трагичной. Поначалу все шло, вроде, хорошо. Михаил Федорович выслал навстречу стольника Глебова узнать об условиях перемирия и сказать воеводам ободряющие слова от имени государя: “Служба их и радение, и нужда, и крепкостоятельство против польского короля и против польских и литовских людей, и что с ними бились, не щадя своих голов, государю и всему Московскому государству ведомо”. Но затем все резко переменилось.
Сказалось то, что перед походом Шеин оскорбил бояр — теперь это ему припомнили. Как указывает “Хронограф”, “начали клеветать на него”. Впрочем, русские источники в данном плане очень немногословны, и о причинах драмы можно лишь догадываться с той или иной степенью вероятности. Возможно, Шеин, забывшись, что его покровителя Филарета больше нет, попытался катить бочки на тех, кто по его мнению вовремя ему не помог. Возможно — искали “козла отпущения” за неудачу. Хотя не исключено, что интрига завязалась в рамках все той же борьбы боярских партий, претендовавших после смерти патриарха на первенство у трона.
Никогда, ни до того, ни после того — вплоть до XX в., в России не судили проигравших военачальников. Шеин стал исключением. Он еще ехал к Москве, когда на него завели “судное дело” и создали комиссию из бояр Ивана Шуйского, Андрея Хилкова, окольничего Василия Стрешнева, дьяков Бормосова и Прокофьева. Состряпали обвинение. И в неумелых действиях, и в том, что еще в прошлом плену он Владиславу “крест целовал”, и даже в том, что под страхом кнута запрещал воинам обижать местных жителей и разорять Смоленский и Дорогобужский уезды. Которые должны были вернуться в состав России — а выходит, сохранил их для поляков. Короче — “измена”. 18 апреля состоялся суд, приговоривший Шеина, Артемия Измайлова и его сына Василия к смертной казни с конфискацией имущества. И очень поспешно, 28 апреля они были обезглавлены.
Народ и служилые возмутились. По словам летописи, в день казни в Москве “за то учинилась рознь великая”, дошло до уличных столкновений и пожаров. То же самое произошло в Можайске. Среди ратных людей начались беспорядки, они в знак протеста стали разъезжаться со службы. А окольничий Волынский, герой рейда на Украину, совершил преступление, по тем временам куда более тяжкое, чем мнимые вины Шеина — прилюдно говорил “поносные слова” на самого царя. Но с ним обошлись не в пример мягче. Всего-навсего сослали в его собственное имение, чтобы “сидел там безвылазно”.
А до масштабной междоусобицы дело не дошло — война-то продолжалась. Владислав, окрыленный победой, получил за счет трофеев средства на оплату войска и перешел в наступление. Поляки обложили крепость Белую, где гарнизон насчитывал всего тысячу человек. Но успехи короля этим и кончились. Все атаки русские воины отразили, а осада и бомбардировка не принесли результата. Можайскую дорогу прочно перекрывала усилившаяся рать Черкасского и Пожарского. И идти на столицу король даже не пытался. Силы России отнюдь не были исчерпаны. Олеарий, посетивший Москву как раз этим летом, описывал стрельцов и конницу — “отряды разодетых русских”, “стоящих в очень хорошем строю четырьмя рядами в дорогих одеждах и на лошадях”. А на Пушечном дворе вовсю развернулась работа, чтобы компенсировать утрату артиллерии — и голштинскому посольству специально демонстрировали стрельбу десятков новых пушек.
У Владислава стали иссякать деньги, наемники расходились. Шляхта “наслужилась”, поняла под Белой, что побед больше не обломится, и стала разъезжаться по домам. Но и на Россию поражение под Смоленском произвело тяжелое впечатление. Собранные на войну финансы и ресурсы были израсходованы. Государь и бояре изъявили готовность к миру, король без колебаний согласился. И после переговоров, которые провели с поляками Федор и Иван Шереметевы, 3 июня 1634 г. был заключен Поляновский мор. Уже не на 14,5 лет, а “вечный”. Из захваченных территорий Польша уступила лишь г. Серпейск с уездом, но Владислав отказался от прав на русский престол, признал Михаила “царем и братом” (т. е. равным себе) и вернул полученную в 1610 г. избирательную грамоту.
33. ОТ ЛЕНЫ — К ОХОТСКОМУ МОРЮ…
Россия была уже настолько обширной страной, что в некоторых местах о начале Смоленской войны узнавали после ее окончания. Посмотрите-ка на карту Восточной Сибири… Попробуйте учесть масштаб и воочию представить себе эти тысячи километров тайги, тундры, величественных гор и могучих рек. И еще попробуйте представить, что эти пространства от Енисея до Тихого океана, были пройдены — в прямом смысле, на “своих двоих”, да еще и не по одному разу — исследованы и включены в состав России не просто одним поколением, а относительно небольшой группой людей. Которые хорошо знали друг друга и служили в одних и тех же гарнизонах. Например, в Енисейске оказалась в свое время сослуживцами целая плеяда знаменитых землепроходцев — Иван Галкин, Василий Бугор, Петр Бекетов, Парфен Ходырев, Михайло Стадухин, Семен Дежнев, Посник Иванов, Максим Перфильев, Василий Поярков…
Другой центр землепроходцев, Мангазея, в связи с запретом морского сообщения с Архангельском в 1630-х начал приходить в упадок. Центр уезда переместился в Туруханск — его называли Новая Мангазея. Зато стало интенсивно развиваться внутрисибирское судоходство, ведь на восток плаваний никто не запрещал. На мангазейских верфях строились те же поморские кочи. Это было собирательное название для русских морских судов. Они делались двух основных типов. Были сравнительно небольшие плоскодонные парусно-весельные корабли — такие применялись для прежних походов из Белого моря в Мангазею, потому что полуостров Ямал поморы пересекали по внутренним рекам и волокам. Такие же суда строились для путешествий из притоков Енисея в реки Таймыра. А для плаваний в открытом море служили кочи более крупные. Длина их достигала 18–24 м, ширина — 5 м, водоизмещение 35–40 тонн. Они изготовлялись из сосны или лиственницы, а особенностями их конструкции была малая осадка, позволяющая идти в прибрежной полосе, очистившейся от льда, и выпуклая округлая форма корпуса — если судно все же попадало во льды, его выжимало на поверхность, и оно могло, не погибая, дрейфовать со льдами. Именно эти преимущества кочей объясняют, почему английским и голландским кораблям никак не удавалось проникнуть в районы, хорошо освоенные поморами. И когда в XX в. Нансен создавал для полярных экспедиций свой “Фрам”, он выбрал конструкцию, сходную с кочем.
Коч имел одну мачту с парусами, крепившуюся с помощью “ног” (ванты), вдоль днища киль в виде колоды, рулевое управление на корме, по бортам на креплениях располагались весельные лодки-карбасы. Если корабль был военным, ставилась пушка. Команда составляла 6 — 12 чел. во главе с кормщиком-вожем, а всего могло перевозиться до 50. Имелись 1–2 каюты для хозяина и кормщика и трюм под палубой. Там размещались припасы, товары и остальная часть команды — жилая часть отделялась от грузовой перегородкой. На борту были специальные приспособления для стаскивания с мели (кочна — род ворота) и водоотливные устройства — гидравлические насосы, приводимые в действие ветряками. Существовали навигационные приборы — они обнаружены при раскопках Мангазеи и при находках следов погибших экспедиций на берегах залива Симса и на о. Фаддея у Таймыра. Компасы были корабельные — “вставные”, и портативные, в костяной оправе — “матка в кости”, ее диаметр составлял 4 см при высоте 1,9 см. Они получили очень широкое распространение — так, по росписи приказчиков купца Гусельникова, для одной экспедиции было взято “13 маток в кости”. Также употреблялись глубинный лот и солнечные часы — все эти приборы изготовлялись поморскими мастерами. При попутном ветре коч проходил до 250 км в сутки.