Портрет неизвестной в белом, стр. 41
– Майма! – объявил Саня. – Заправимся.
И тут же рядом с «Волгой» возник парень лет девяти, заинтересовавшийся в первую очередь огромной Тосиной головой у Жениных ног.
– Какая порода? – осведомился он.
– Сама толком не знаю. Вроде московская сторожевая.
И парень тут же переключился на другую тему.
– Ты заметила, сколько ночью звезд попадало? – хвастливо спросил он Женю, будто сам и организовал их падение.
– Заметила! А что – у вас тут всегда так?
– Не у нас, а у всех! Просто август – такой месяц. Комета Свифта – Туттля сыплется.
– Что? – растерянно спросила Женя. – Какого Туттля?
– Обыкновенного. Свифта – Туттля. Она распалась когда-то давно – ну, в поток частиц превратилась. Они падают все время. А Земля через этот поток каждый год проходит – с 20 июля по 29 августа. Ну и осколки кометы врезаются в слои нашей атмосферы, а скорость-то огромная…
– Какая? – спросила любознательная Женя.
– Ну примерно 70 кэмэ в секунду. Ну и раскаляются, конечно – становятся метеорами. Или, по-вашему, метеоритами. Мне лично метеор больше нравится. Точнее же! Вчера ночью, например, до ста метеоров в час падало.
И нехотя прибавил:
– Еще есть метеорный поток Каппа– Цитниц. Но он не такой интересный – три метеора в час всего. После Персеид на него и смотреть не будешь.
Тут Саня и Леша дружно с двух сторон сели в машину, и Женя еле успела помахать юному звездочету рукой.
– А что такое Майма? – спросила она.
– А это то, что давно уж по Горному Алтаю едем. Сейчас в столицу ихнюю въезжать будем.
И действительно – появившийся через двадцать минут указатель это подтвердил.
К тому времени Женя уже знала, что во всей Республике Алтай живет 200 тысяч жителей (но зато немало министров, замминистров, помощников тех и других и разных еще депутатов), а город в ней всего один – он же и столица.
Глава 46
Горно-Алтайск, Чуйский тракт и встреча закадычных друзей
Если бы Женю попросили описать ее впечатления при въезде в город Горно-Алтайск (практически – цель их путешествия), она ни за что не смогла бы этого сделать.
Женя смотрела и видела только – как же некрасиво! С чем она сравнивала? Ну, например, с некоторыми московскими домами, которые ей показывал папа. Эти дома были еще при Пушкине. Но папа говорил, что они много лет стояли облупившиеся и невзрачные: «Глаз не на чем остановить!» Привели их в порядок только в последние годы. И стало видно, какими же красивыми могут быть маленькие двухэтажные дома. Хотя много таких же домов тайком, ночами снесли.
Но даже если ни с чем не сравнивать дома этого впервые ею увиденного города, то все равно тоска брала от одного их вида. И высокие – четырех– и пятиэтажные, почти всегда серые, и двухэтажные желтые (в Москве такие дома, оставшиеся в некоторых старых районах, почему-то называли бараками) – все они были некрасивые. Не дома, а – пристанище, жилище… (Такими именно словами Женя, конечно, не думала, но ощущала нечто близкое к этому.) Она не знала, почему же построили для людей такие некрасивые дома.
Но ее папа, а тем более дедушка, если бы оказались здесь, могли бы много рассказать ей о том, как жила-была советская власть, уверяла всех, что она – власть самих трудящихся, а сама считала трудящихся людьми даже не второго и третьего, а совсем уж завалящего сорта. Власть считала, например, что они, в отличие от нее самой, вполне обойдутся без ванны и душа. Или же будут мыться в такой ванне, куда влезает одна нога большого мужчины… И будут – ничего с ними не сделается! – ходить каждый день домой с работы по улице, где ни один дом не радует взор. Власть не думала о детях, которые рождаются в таких домах. Конечно, всякая мама сумеет помыть своего ребеночка в любых условиях, это даже Женя уже понимала. Но впечатления детства ведь самые важные! И что будут вспоминать эти дети? Гадкие стены, страшенные балконы (там, где есть), жуткие дворы…
Совершенно неизвестно почему Женя вспомнила вдруг, как недавно у них меняли краны в ванной. И когда поменяли, она подошла помыть руки и спросила:
– Ой, а чего это из красненькой холодная идет?
На ручке крана, как известно, пупочка такая цветом обозначает – какая вода.
– А, да я наоборот нечаянно поставил – теперь из синей будет горячая идти, – беззаботно пояснил слесарь.
И еще добавил:
– Да не все ли равно? Привыкнете!
Вот это добавление было большой его ошибкой.
– Нет, не все равно! – неожиданно резко сказал Женин папа, обычно очень вежливо разговаривавший со слесарями. – Не все равно! Если здесь все наоборот, то и в головах все наоборот.
Жене запомнился этот разговор.
Тут она вспомнила о главной их цели и растолкала Мячика. Он таращил заспанные глаза и озирался.
– Мя-ач!! Ты же говорил, что теток у Федьки твоего три! Так куда мы едем сначала?
– Сначала в Акташ.
Леша и Саня переглянулись. Тихо о чем-то переговорили, оба согласно мотнули стрижеными головами и тронулись в путь.
А переговоры их, оставшиеся не расслышанными ни Женей, ни тем более Мячиком, были о том, что никак нельзя покинуть Горно-Алтайск, не повидав их командира сержанта Василия. («Не поймет», – коротко подытожил Леша.) Но оба они не привыкли совать свое впереди общезначимого. И потому решили сначала изловить Федю Репина, погрузить его в машину, а уж потом исхитриться и как-то решить собственные дела.
…Так как ночь упала гораздо быстрей, чем Женя рассчитывала, она мало что увидела на этой изумительно красивой – как и все, что относится к природе в Горном Алтае, – дороге. Успела только увидеть главное – ярко-зеленую воду Катуни, которая теперь все время бурлила внизу, справа от дороги.
Разбудив Федькину тетку ночью, они узнали, что он – в Чемале, и двинули обратно. Саня и Леша только ума не могли приложить, почему сначала-то не заехали в Чемал – по дороге ж было – от Усть-Семы влево, там Чепош, Узнезя и вот тебе Эликманар – 30 с небольшим километров, еще ближе Чемала. Ну не застали бы – так не больше 70 кэмэ общего крюка. А тут 150 туда, 150 обратно!.. На этот их вопрос Мячик вразумительного ответа дать не смог.
«Волга» опять мчалась по ночной дороге. Теперь шумела слева невидимая в темноте Чуя, а не Катунь, а до Катуни – самой красивой, конечно, реки Горного Алтая, а может быть, и вообще Сибири, а может, как полагали сами жители Горного Алтая, и всего мира – было еще ехать и ехать, не меньше трех часов, спасибо Мячику!
Вдруг оглушительно залаяла и вслед за тем заскулила Тося – и в ответ ей хохотнул Саня, сидевший справа.
– Что, почуяла?..
– А что она почуяла?
– Да ты оглянись, Женя!
Леша резко затормозил. И в заднем окошке Женя увидела метрах в тридцати хорошо освещенного луной большого рыжевато-пегого зверя. Волк! Он спокойно сидел у скалы почти на дороге, не боясь ни шума машины, ни света фар, ни Тосиного лая.
– Нам ребята на заправке сказали – их тут сейчас видимо-невидимо развелось. Раньше за убитую волчицу жеребенка давали. А сейчас – деньгами, и немного. Охотники и перестали их стрелять. И волки теперь за лето сотни тонн мяса изводят – на скот нападают. Видишь, у них скот-то как пасется?
И действительно – Женя хоть и была городской девицей, но откуда-то знала, что в России коровы вечером идут с пастбищ домой, в стойла. А тут они паслись всю ночь – безо всякого видимого присмотра.
Какие высокие горы обступали дорогу с обеих сторон! И над их вершинами ярким чуть голубоватым светом сияла луна. Нет, никогда не светит она так ярко, казалось теперь Жене, по ту, европейскую сторону Уральского хребта!
Темные величественные кедры вздымались по склонам гор.
Но возвышенное настроение, в которое погрузилась Женя, было прервано трезвоном – вернее, нежным перезвоном – ее мобильного. И она услышала взволнованный, запинающийся голос Димы.