Портрет неизвестной в белом, стр. 15

Двух лет, проведенных в Афганистане, вполне хватило Мобуте, чтобы к клятве этой он и столько лет спустя отнесся очень, очень серьезно. И даже с холодком, ощутимо пробежавшим по всему хребту.

…Он только встал было на дыбы, когда узнал, что девчонка-заказчица требует, чтобы Анжелике еще живой испортили лицо! Это додуматься надо… Недаром в зоне говорили, что опытные следователи по почерку определяют: если убийство совершено с особой жестокостью – значит, участвовала женщина.

Харон все это тогда уладил. Для него это были семечки. Никого из людей – старых, молодых, малых детей, больных, инвалидов – он за людей не считал.

Сейчас, идя по своей улице догорающим, но душным августовским днем, – дождь собирался, да все никак не мог собраться, – Мобута почему-то вспоминал и вспоминал все подробности того мартовского дня и нескольких последующих. К чему бы это?

Во всяком случае, мы можем заверить читателя: погрузившись в тяжелые воспоминания, он не знал и даже не подозревал, что Скин, он же Денис Скоробогатов, уже взял его след.

Глава 18

В Оглухине и неподалеку

Нита Плугатырева ходила от окна к окну и поливала цветы.

Из своего дома она все горшки с цветами перенесла на лето в Мячиков дом – чтоб не бегать туда-сюда. Сейчас, когда Мячик уехал, она жила в основном у себя, но бросить их дом совсем все равно было нельзя, так что пока она все оставила как есть. Тем более предполагалось, что Мячик вернется быстро, через неделю. На всю операцию недели должно было хватить – три дня до Горного Алтая, там день-два на розыски Федьки, запихивают его в машину – и обратно. Ну, в Омске остановка на полдня – для разговора с адвокатом. И обратно, в Оглухино. Ну, дней восемь – край. Там уж и школа на носу. Директрисе не скажешь: «А нам не до учебы – мы преступников ловим!» Сама Нита ездила уже в гимназию, в 10-й класс, но директрису Егорьевну не забыла.

В деревне над любовью Ниты к домашним цветам смеялись: «Ей на огороде поливки мало! Тут к ночи спины не разогнешь от огурцов проклятых, а еще ходи от горшка к горшку». Но она к цветам своим относилась как к живым. Когда уезжала – они ее терпеливо ждали. Не сохли, хотя вроде и должны были засохнуть: больше-то они никому не нужны, и поручить некому их поливать. Уезжая, она говорила им: «Потерпите!» И уверена была, что они ее слышат. Многие удивлялись, как это цветы у нее не засыхают и вообще – цветут как бешеные. Она-то знала, в чем секрет, – просто любит их, и они это чувствуют.

Сейчас Нита поливала цветы рассеянно, думая совсем о другом. Скин развил тут такую деятельность, что она теперь боялась за него и особенно – за Славика, которого Скин подбил на участие в своей авантюре. «Только Женька за порог – так и началось!» – думала Нита расстроенно. Ей совладать с парнями не удалось.

Когда оба Ивана собрались улетать в Москву, Женя предлагала лететь с ними и Скину – многое из того, ради чего она собрала их всех, уже было сделано.

– А в Москве ты поможешь Фурсику – надо же как-то понять, почему у этой неизвестной девочки оказался негатив фотографии убитой Анжелики?

Дело в том, что в последний день перед Жениным отъездом до Оглухина докатились новые факты, относящиеся уже не к алиби Олега, а к самому убийству.

Как выяснил координирующий всю операцию в Москве Фурсик, возможно, к преступлению имела отношение одна московская девчонка. Она передала негатив знакомому в фотоателье и попросила отпечатать фотографию. А Фурсик, увидев отпечаток, по фотографии, оставленной ему Женей (она скопила кое-какие документы еще весной, когда мать Олега вместе с адвокатом готовилась к суду), узнал Анжелику.

– Понимаешь, ведь Нита говорит – на похоронах никто не фотографировал.

– А может, следователи? – предположил Денис. – Еще до похорон…

– Возможно, – задумчиво сказала Женя, – возможно… Но как они к девочке-то попали? А вообще – ты не думаешь, что такие снимки могли сделать убийцы?

Теперь и Денис ответил:

– Возможно…

Но ехать в Москву решительно отказался, сказав загадочно: «У меня здесь дела». Был он все-таки новенький. Все остальные очень даже прислушивались к Жениным – ну уж никак не приказам, а, скажем, рекомендациям. Причина проста – аналитические свойства ее ума, прирожденные или развившиеся посредством постоянных тренировок, всем были очевидны. И это еще больше повышало ее авторитет среди друзей.

Услышав такую многозначительную фразу, Женя обеспокоилась. Но виду не подала, не желая задевать самолюбие и стеснять свободу личности. Успев заметить, что Денис о чем-то шептался с Нитой, она тоже потихоньку переговорила с ней. Поручила, как старшей, присматривать за ним, чтоб не наделал глупостей. О том же попросила и Витька, проницательно полагая, что тот глупостей не любит и в случае чего найдет способ их пресечь.

…В то самое время, когда расстроенная Нита поливала цветы, Скин и Славик сидели в березняке в пяти километрах от Оглухина, а точнее – вблизи Заманилок и сосредоточенно рассматривали некий блестящий предмет. Точнее, рассматривал Скин, потому что Славик давно рассмотрел его во всех деталях.

Было безветренно, хотя страшный ураган прошумел по лесу всего неделю назад. Кипенно-белоснежные березы, высоченные и стройные, как на подбор, застыли, будто любуясь своею же красотой. Тишина стояла в сквозном березняке, и гулко раздавался мерный стук в глубине рощи. Это пестрый дятел стучал своим длинным клювом, вцепившись крепкими коготками в ствол и упершись хвостом.

Ветви берез, с едва-едва тронутыми желтизной листочками, свисали сквозной завесой, щедро пропуская солнечные лучи. Августовское солнце разливало мягкое тепло по лужайке, где виднелись из травы не замеченные никем три замшевых головки подберезовиков, и нежно пригревало стриженые затылки Дениса и Славика.

Им сегодня было не до березок и птичек. Даже не до грибов.

Они склонились над маленькой пулей на ладони Славика. Верхняя половина ее необычно блестела не то серебром, не то никелем, а нижняя была медной. Тот самый вещдок, который еще в марте Славка-байкер нашел в снегу. Он тогда специально вернулся утром на то место, где ночью на полном ходу разглядел в свете фар двух мужчин и мертвую девушку. Вернулся, чтобы что-нибудь найти. И нашел.

Поступок был, прямо скажем, рискованный. Если бы кто-нибудь его увидел там или же позже, когда появилась милиция, идентифицировал на рыхлом и влажном снегу отпечатки его обуви – вряд ли удалось бы доказать, что он к убийству Анжелики совсем непричастен. Но Славик поступил с умом – он туда пошел на лыжах. А лыжи у большинства оглухинских одинаковые – в одном месте куплены. И вообще – шел по лесу на лыжах, нормально. Это другое дело, чем неизвестно зачем топтаться на месте убийства по колено в снегу.

Скин рассматривал пулю, а Славик пояснял:

– Это афганский такой сувенир. Мне дядька мой рассказывал. Они там брали патрон и вытаскивали осторожно пулю из гильзы…

– Взорваться ж могло!

– Это если по капсулю бить – он в гильзе, посередке дна. По пуле бить вообще никогда нельзя! А если гильзу с боков пальцами держать и пассатижами пулю тянуть – ничего. Вот, значит, пулю вынимают, высыпают из нее порох. А пустую гильзу, ближе ко дну, высверливают тоненьким сверлом и вдевают проволочку или сразу – кольцо. Потом пулю обратно в гильзу вставляют. Пуля – медная. А гильза – зеленой краской покрашена. И вот они иголкой чистят-чистят – и головку пули, и гильзу – пока она вся вот такая не станет: видишь, как блестит!

– И что с ней делают?

– Да что хочешь! Проволочка если – то с двух концов загибают – кольцо получается. И цепляй на него что хочешь.

– Брелок, что ли?

– Ну да. Дядька говорит – там многие это делали. Такой получался настоящий афганский сувенир. По нему «афганцы» даже друг друга в первые годы узнавали. Ну, потом многие их порастеряли, конечно, – сейчас это уже редкость. Вот у этого мужика, видно, гильза-то разболталась с годами – и пуля выпала. Если он, когда заметил, выбросил гильзу, – тогда ничего не докажешь. А если пожалел брелок – память все-таки, – то это улика серьезная. Я тебе главное забыл сказать – в прошлом еще году я у него этот брелок видел. И уж наверно не я один. Так что вещдок законный.