Тайна гибели Анжелики, стр. 22
Глава 24
Короткая, но многое объясняющая
– Прошу всех сесть, – торжественно сказала Женя.
Все расселись на стульях, табуретках и на полу и затаили дыханье. Один Том все уже понял.
– Слушайте же, что на самом деле произошло – по моему разумению, – добавила Женя свою любимую формулу, перенятую ей у дедушки. – Олег, уходя по каким-то делам, вдруг в последний момент решил написать записку Лике – и оставить у нее в двери: он знал, что сейчас ее дома нет и еще долго не будет. В этот момент он уже выходил из своей комнаты через кухню, торопился, а под рукой у него бумаги не было. Тогда он пошарил в карманах, а там – авиабилет. Он же по нему уже слетал к матери – билет уже ненужный. Он оторвал от него верхний листок и присел к кухонному столу, на котором, заметьте себе, лежала газета! И прямо на газете – это же удобней, чем на голом столе, – написал коричневым фломастером на этом оторванном листке записку Лике. И выбежал с этим листком из дому. И не заметил, когда выбегал, что весь текст записки отпечатался на газете, только красным…
Когда пришла Анжелика – тоже через кухню, – она сразу увидела: на столе газета и прямо на ней – записка! Обращения-то там нет, вы же видите! А она все время думала об Олеге. И сразу решила, что записку он ей написал. Кому же еще, раз в их кухне оставил?!
– Круто… – прошептал Мячик.
– А что она еще могла думать в такой ситуации? И в назначенный в записке час радостно пошла к мостику!
– Навстречу своей гибели, – тихо добавил Том.
– А Олег, вернувшись домой, – продолжала Женя, и все слушали ее не шевелясь, – уже не увидел газеты с отпечатавшейся запиской, которую не заметил и раньше, убегая. Не увидел потому, что Анжелика, прочитав, естественно, отнесла ее в свою комнату. Там потом и нашла записку милиция. Экспертиза была неряшливая (Женя повторила слова адвоката), и эксперты не увидели, что это копия. Хотя должны были увидеть.
Женя замолчала. В комнате стояла тишина.
– И что же теперь будет? – пискнула Нита.
– Записку надо срочно передавать адвокату, – сказала Женя.
– Пусть пишет надзорную жалобу, – добавил Ваня-опер.
– А я, – продолжала Женя, – срочно еду на Алтай разыскивать Федю Репина.
– А чего его разыскивать, – подал голос Мячик. – Он у какой-то из своих теток.
– А адрес?
– Я всех троих адреса знаю, они все в разных районах живут. А между районами километров по триста, а то и побольше. А у какой тетки он сейчас – я не знаю. Он там у них нарасхват.
Тут все неожиданно заметили, что за окнами давно уже утро.
Голубел выцветший ситчик августовского неба. Березовые косы едва колыхались и слабо шелестели своей свежей зеленью, еще почти не тронутой золотом. И птицы робко пробовали заспанные голоса.
В комнату вошли Саня и Леша, одетые и умытые.
– Ну, куда едем? – бодро спросил Калуга.
Была его очередь садиться за руль.
Глава 25
Женя готовится к борьбе
Женя распределяла функции – кому ехать, кому оставаться и что делать.
– Первое и главное – полная тайна. Те, кто хочет, чтобы Олега освободили, пусть зарубят себе на носу (так всегда говорила Женина бабушка – «И заруби себе на носу!..»; Женя так и не поняла, что это значит, но в нужных случаях охотно повторяла) – сейчас все зависит от того, сумеем ли мы держать язык за зубами. Поймите – дело считается закрытым: вина доказана, человек отправлен в тюрьму. А мы опрокидываем…
– …всю доказательную базу, – продолжил Ваня-опер.
– Да! И это значит – кто-то грязно работал, кому-то за это попадет. Станет известно про пытки в милиции, про то, как выбивали у Олега признание. Ясно же – те, кто в этом виновен, будут изо всех сил стремиться помешать отмене приговора.
Главное – записка. Исчезнет записка – все кончено. Про нее никто, кроме всех нас, кто сейчас здесь находится, и адвоката, не должен знать. Если бы у нас был сейф – надо было бы хранить ее в сейфе.
На этом знакомом им слове Саня и Леша встрепенулись. Во все подробности дела, которым была занята Женя, они не вникали, но на ключевые, так сказать, слова реагировали.
К тому же записку они уже рассмотрели, подивились на ее хитрую изнанку, из-за которой человек отправился на пожизненное, и успели сказать Жене, что если надо будет подтвердить, откуда эту записку сейчас взяли, – они свидетели. Значение этой записки они осознали сразу и сполна.
– А чего сейф? – сказал Леша. – Наш барда…
Тут Леша вспомнил, как Женя говорила им, что слово, которое он привычно хотел произнести, – не очень-то приличное, и просила заменять его каким-нибудь другим.
– …Шкафчик-то наш – ну, напротив переднего сиденья, – чем он хуже сейфа? Любой сейф открыть можно. А тут прежде нам с Саньком надо бошки отвернуть. Причем обоим.
Они переглянулись, и всем присутствующим сразу стало ясно, что отвернуть головы им обоим – очень и очень непростое дело, и не всякому, и даже не всякой большой компании оно под силу.
– Ну что же, – сказала Женя, – спасибо, Леша! Да, наша машина для этой записки – не худшее место. По пути с ней как раз к адвокату заедем.
Женя повернулась к Тому.
– Я хотела бы, чтоб ты со мной поехал – будем вместе говорить с адвокатом. И ты, Мячик – поможешь разыскать Федю Репина в этом Горном Алтае. Там что, одни горы?
– Да нет, – Мячик, еще не отошедший от своего огорчения, дернул плечом, – почему горы? Там и речки есть.
– Мы будем работать, таким образом, над оправданием Олега, – продолжала Женя. – У нас для оправдательного приговора есть две очень важные вещи: два свидетеля, подтверждающие алиби Олега, и вещественное доказательство того, что Олег не писал записку Анжелике, не вызывал ее в тот вечер к мосту – то есть к месту убийства. Он вызывал – вернее, собирался вызвать – совсем другую девушку. Мы только не знаем, кто же убил Анжелику…
– Да это ведь не наше дело, а дело нового следствия! – вмешался Ваня-опер.
– Не скажи, Ваня. Было бы очень важно, если б что-то мы узнали об этом. Я тебя, Ваня, прошу организовать здесь, на месте, группу по расследованию обстоятельств преступления. То есть начать готовить второй этап операции. Собрать все, даже незначительные, детали, все свидетельства очевидцев – всё, мимо чего милиция прошла.
Она ведь только одной версией занималась – ложной. А нам нужно найти убийцу или убийц!
Женя говорила сухими формулировками, как строгая учительница, но щеки ее пылали, а глаза – особенного, редкого темно-зеленого цвета, напоминавшего цвет бутылочного стекла старых дорогих вин, горели. Она приготовилась к тому, что было, может быть, главным ее призванием, – к борьбе за правду.
В этот самый момент послышался странный звук – будто дверь в сени кто-то царапал когтями, скребся.
Леша и Саня встали одновременно, Леша осторожно приоткрыл дверь.
И в нее протиснулся маленький человечек.