Коплан открывает огонь, стр. 2

Жаклен подумал, аккуратно давя в пепельнице окурок.

— На мой взгляд, если бы саботажник пришел с улицы, он должен был воспользоваться сведениями, полученными от работников завода. А на заводе, напомню вам, работают несколько тысяч рабочих, техников, инженеров и служащих.

— Каково положение вещей на сегодня?

Жаклен соскочил со стола и, засунув руки в карманы, стал в трех шагах от собеседника.

— На заводе немецкие специалисты ремонтируют машину. А в расследовании — я копаюсь в прошлом примерно тридцати типов, знавших о назначении кабелей.

Коплан кивнул головой:

— Все-таки политическая природа акции кажется наиболее вероятной. Дирекция «Каблометалла» опасается этого и явно боится, что неуместная огласка заставит СССР разорвать контракт. Это было бы тяжелым финансовым ударом. Но виновный не обязательно француз. Количество воинствующих антикоммунистов в Германии намного больше, чем у нас!

Комиссар внимательно посмотрел на Коплана.

— Ну да... Там тоже есть несколько человек, знавших, что машина такого типа была установлена на «Каблометалле», — прошептал он. — Потому-то мы и занялись этим.

— В общем, до сих пор никаких следов? — заметил Коплан.

— Увы! Я сижу в глубокой луже, — признался Жаклен без ложной стыдливости. — Если у вас есть предложение, делайте, не стесняйтесь: оно придется кстати.

— У меня его нет, и вообще я очень сомневаюсь в результатах поисков, — заявил Коплан. — Отдельный акт саботажа из всех проблем, что возникают перед нами, самое сложное дело: порча машины не имеет ничего общего с другими правонарушениями. Плюс ко всему, при нынешних обстоятельствах, мы даже не можем рассчитывать на достоверную информацию. Так что выкрутиться мы сможем только с помощью колдовства... Он поднял голову и поправился:

— По крайней мере, пока... Жаклен пожал плечами.

— Я надеюсь только на рутину и случай, — сказал он. — Я посадил информаторов в бистро, куда ходят рабочие, велел наблюдать за людьми, ушедшими с предприятия после приобретения машины, собираю сведения о посвященных. Посмотрим...

Коплан задумчиво барабанил пальцами по подлокотникам кресла.

— Если немцы приезжали в Мец накануне саботажа и уехали после его свершения, то этот случай следует изучить.

— Давайте, — согласился комиссар, — я нисколько не возражаю. У вас, по крайней мере, есть возможность сгонять в Германию, если сочтете это нужным, а я...

Он с сожалением махнул рукой и спросил:

— Мы скоро увидимся?

— Как только я получу список путешественников с того берега Рейна, которые нас интересуют. Кроме того, я дам вам номер моего гостиничного телефона и попрошу ваш.

В эту секунду телефон комиссара зазвонил. Жаклен снял трубку. Лицо его выразило изумление.

— Да, я немедленно выезжаю, — сказал он наконец. Потом он посмотрел на Коплана. — Один из сторожей «Каблометалла» покончил с собой, — объявил он. — У него найдено письмо с признаниями.

Коплан был поражен.

— Вот это подарок, — сказал он. — Этот тип вытащил у нас из ноги огромную занозу.

— Еще бы, — согласился Жаклен, обрадованно потирая руки. — Вот видите, я был прав, рассчитывая на случай! Вы поедете со мной, да?

— Конечно! — ответил Коплан, вставая с кресла.

Они доехали на машине до здания департаментского управления полиции. Там их принял дивизионный комиссар Шабо и коротко сообщил, как ночной сторож — некто Жак Легрель — наложил на себя руки.

Прохожий обнаружил его висящим на суку дерева в маленьком лесочке на краю города.

Для самоубийства Легрель запасся прочной веревкой и складным стульчиком, на который встал, чтобы сунуть голову в петлю.

Смерть наступила примерно в четыре часа утра. Поскольку до трех часов Легрель работал на «Каблометалле», то следовало, что с завода он прямиком отправился в место, где рассчитывал осуществить свой зловещий план.

Недоверчивая городская полиция уступила место группе криминальной полиции, которая провела обычные мероприятия, прежде чем отправить тело в институт судебной медицины.

Комиссар Шабо достал письмо, написанное покойным.

Коплан и Жаклен прочли его одновременно:

Полиция все равно меня найдет, а я не могу вынести мысль, что отправлюсь в тюрьму. Я сделал ошибку, ввязавшись в эту махинацию. Меня обманули, когда сказали, что расследования не будет. Я предпочитаю уйти, чтобы не навлечь позора на себя и на свою семью.

Подняв глаза, Жаклен пробурчал:

— Не много же мы поняли. Нам известен виновный, но мы не знаем, почему он совершил преступление.

— И кто были эти подстрекатели, — дополнил Коплан. — Этот мужик, по всей вероятности, был наивным.

— Вам и карты в руки, — заключил дивизионный комиссар. — Вдове Легреля сообщили, тело она уже опознала. Трагедия в том, что покойный оставил трех детей...

— Кретин, — выругался Жаклен.

— Да, — задумчиво проговорил Коплан. — Чем он рисковал, этот придурок? Провести два-три месяца за решеткой? Да и то имел много шансов выкрутиться!

— Очень много, — подчеркнул комиссар ДНТ. — Он отлично держался, когда я его допрашивал. Я его совершенно не подозревал.

— Если я правильно помню, это он дежурил ночью, когда был совершен акт саботажа?

— Да, но это не совсем точно. Инженеры не могут ничего утверждать. Поскольку температура машины не была замерена, когда коллега Легреля поднял тревогу, они не знают, сколько времени она нагревалась. Их подсчеты очень приблизительны.

Повисла долгая пауза.

Коплан обвел своих собеседников задумчивым взглядом.

— Что, если нам начать с обыска дома у Легреля? — предложил он.

Глава 2

Женщина пригласила их в бедное, не слишком ухоженное жилище, где витал запах стирки. На полу и на кухонном буфете лежали старые игрушки.

— Это опять по поводу вашего мужа, — сказал Жаклен с озабоченным видом. — Не проявлял ли он в последние дни признаков депрессии?

Жена Легреля выглядела очень усталой. Ее каштановые волосы жалко свисали по сторонам хмурого лица. Одета она была в старый, изношенный халат сомнительной чистоты.

Слабым голосом она произнесла:

— Нет... Я не понимаю. Конечно, он был невеселым из-за случая, происшедшего на заводе, но не настолько, чтобы...

Коплан задумчиво посмотрел на нее, потом бросил взгляд на фотографию Легреля в военной форме.

— Он интересовался политикой? — неожиданно спросил Жаклен.

— О нет. Он даже не хотел вступать в профсоюз.

— Он навещал своих друзей?

— Очень редко. К этому не располагали часы его работы. Его единственным развлечением была рыбалка. Или он гулял с детьми.

Комиссар вздохнул.

— Сожалею, мадам, но, принимая во внимание обстоятельства, мы вынуждены произвести у вас обыск. Где ваш муж хранил свои вещи?

Женщина вдруг испугалась. Сухие губы едва пошевелились:

— Вы будете... все обыскивать?

— Так надо. Вот наш ордер.

Жена ночного сторожа опустила голову и спрятала лицо в ладонях. Ее плечи сотрясали беззвучные рыдания. Коплан и Жаклен удивленно переглянулись.

— Успокойтесь, мадам, — твердым тоном посоветовал офицер полиции. — Мы только хотим прояснить обстоятельства этого самоубийства, которое остается необъяснимым, несмотря на оставленную вашим мужем записку.

Она сделала усилие, чтобы успокоиться. Подняв полное отчаяния лицо, она вздохнула:

— Лучше я отдам вам сама... Иначе вы можете меня арестовать.

Не пропадая из поля зрения посетителей, она прошла в соседнюю комнату — спальню довольно жалкого вида — и открыла нижний ящик гардероба. Она извлекла оттуда небольшой полотняный, сильно раздутый мешок, распрямилась и решительно протянула его Жаклену.

— Вот... Но мой муж не был вором. Клянусь вам.

Комиссара удивила тяжесть мешка. Он развязал шнурок, а вдова, чувствовавшая одновременно облегчение и горечь, не сводила с него глаз.

Жаклен и Коплан увидели внутри одинаковые золотые монеты и взяли себе по одной для образца. Это были американские монеты в десять долларов.