Расчудесный Хуливуд, стр. 24

– Прошу прощения. Мне, наверное, не следовало этого говорить.

– Все-то вы знаете, а на самом деле ничегошеньки не знаете. Мой муж всего-навсего оказал ей услугу, отвезя ее вместе с мальчиком в Калифорнию, чтобы ей не пришлось тратиться на дорогу.

– Это произошло два с половиной года назад. И он с тех пор не вернулся, не правда ли?

На мгновение Свистуну показалось, что она сейчас заплачет. Она покраснела, щеки предательски поникли. Но тут же решительно тряхнула головой, как могла бы тряхнуть собака, и сказала:

– Не ваше дело.

– Я ведь скоро там окажусь. Разве вам не хочется, чтобы я навестил Шарлотту? И спросил у нее, не знает ли она чего-нибудь про Босли? – Искушение оказалось для нее слишком сильным. -Но, конечно, вы должны дать мне адрес вашей сестры. Если он у вас есть.

Она полезла в похожую на седло сумку и извлекла оттуда клочок бумаги и обломок карандаша. Написала адрес. При этом она облизывала губы, сосредоточившись, и морщила лоб, как ребенок.

– И попросите ее написать мне, договорились? – сказала она, отдавая адрес Свистуну. – Передайте Шарлотте или Босли, если он там случайно окажется, что я ни на кого не держу зла. Просто попросите написать, как им там живется, чтобы у почтальона появился повод заглянуть ко мне.

– А вы не могли бы рассказать мне про мальчика еще что-нибудь?

– Он вечно думал про своего отца. Таскал с собой книгу, которую написали про Дюйма. И там были иллюстрации. Он вечно разглядывал эти иллюстрации и у всех спрашивал, похож ли он на отца.

– А он похож на Дюйма?

– Да ничего подобного! Ну, может, глаза такие же. У Дюйма, знаете ли, очень красивые глаза.

– Знаю. Как у дикого зверя.

– Вот именно.

Она откинулась в кресле. Судя по всему, она вошла во вкус и собралась поболтать с ним как можно дольше.

Из своей огромной сумки она извлекла пачку сигарет и пьезозажигалку, вытряхнула сигарету из пачки, закурила, даже не подумав о том, чтобы предложить сигарету Свистуну. Сделала чрезвычайно глубокую первую затяжку.

– Что ж, Дюйм сам приговорил собственного сына, не правда ли? Я хочу сказать, если у тебя отец – убийца, то ты от этого уже ни в жизнь не избавишься. Рано или поздно, но это все равно скажется.

Вновь порывшись в сумке, она достала оттуда пакетик драже, положила конфету в рот, вопросительно посмотрела на Свистуна, словно не зная, угостить его или нет. И решила, что не стоит.

– А у вас нет фотографии мальчика?

– Конечно, есть. Мы ведь его, знаете ли, баловали!

И она вновь – на этот раз с чрезвычайной гордостью – принялась рыться в сумке, как будто фотографировать маленького мальчика и баловать его означает одно и то же. Она гордилась тем, как хорошо они к нему относились.

Нашла фотографию и передала ее Свистуну. Закатанный в пластик снимок был сделан на сельской ярмарке.

Это была отличная фотография: лица мелким планом, но чрезвычайно четкие. Кэт Тренчер восседала в кресле-каталке, обнимая за плечи хрупкого мальчика, лицо которого казалось старше, а тельце младше его лет. Вид у него на снимке был такой, словно он с трудом переносит материнское объятие Кэт, но понимает, что избежать его бессилен. С другой стороны рядом с Кэт стоял мужчина. Он улыбался, причем чувствовалось, что эта улыбка стоит ему великих трудов. У второй сестры, Шарлотты, и впрямь была прекрасная фигура, сотрудница местной почты на сей счет не солгала. Она стояла подобравшись и в то же время как-то напряженно – подобно человеку, вынужденному присутствовать на похоронах малознакомой персоны.

Свистун поднес фотографию ближе к глазам.

Ему показалось, будто он знает этого мальчика, будто он видел его где-то на бульварах в толпе малолетних преступников, торговцев собственным телом и бродяг. Да, это лицо было ему знакомо, он опознал бы его из сотни других. И в этом не было ничего удивительного: слишком уж часто ему приходилось с ними сталкиваться. А Канаан – тот вообще узнал бы любого в миллионной толпе. И тут же вспомнил бы этого мальчика по имени и по уличной кличке и назвал бы все его прегрешения, зафиксированные в полицейском досье. Свистун и сам попытался припомнить имя, но у него ничего не вышло. И все же он не сомневался в том, что этот мальчик часто попадается ему на глаза на бульварах.

Он подумал и о том, что лицо Шарлотты тоже кажется ему знакомым, но тут же вспомнил всегдашний оптический обман: стоит тебе опознать на групповой фотографии одно лицо, как начинает казаться, что опознаешь и другие.

– Я могу взять у вас эту фотографию?

– А чего ради?

– Показать ее отцу.

– Ну ладно, – неуверенно сказала она. Ей явно не хотелось расставаться ни с чем из своих немногих сокровищ. – У меня есть и другие.

Свистун поднялся на ноги, положил снимок в карман.

– Не уходите, – сказала она. – Просто посидите в кресле рядом со мною. Мой пес вас теперь не обидит.

– Мне предстоит дальняя дорога.

– Ну, еще пять минут, – попросила она. – А я, может быть, вспомню еще что-нибудь из того, что может вам пригодиться.

Она даже немного кокетничала. Это выглядело гротескно и жалко, но жажда элементарного человеческого общения ощущалась так сильно, как будто она кричала об этом в голос.

Свистун присел еще на пять минут.

Какое-то время спустя она сказала:

– У мальчика есть мета Дьявола.

– Мета Дьявола?

– Родимое пятно в форме лягушачьей лапки.

– И где же оно у него?

– Такие пятна всегда бывают в укромных местах. С изнанки века или в паху. А у этого мальчика оно под мышкой.

Глава двадцать вторая

Янгер был не из тех, кого страшит необходимость работать. Да он и работал – тем или иным образом – начиная с шести лет. Но сейчас, на автомойке, оглядевшись по сторонам, он поневоле чувствовал себя полным ничтожеством. Негры, латинос, женщины и наркоманы – вот кто работал рядом с ним, норовя огрести парочку лишних баксов.

– Я на тебя надеюсь, – сказал ему управляющий в то утро, когда Янгер вышел на работу впервые.

– В каком смысле?

– Смотри. У меня тут работают шестнадцать человек, не считая бухгалтера и кассира. Шестнадцать человек моют машины. К концу дня я наверняка недосчитаюсь одного или двух. К концу недели – троих или четверых. Как знать? Но со стопроцентной гарантией могу поручиться: к концу месяца здесь не останется и половины. Люди приходят и уходят. И эта чехарда меня раздражает и утомляет. Понимаешь, о чем я? Половину времени я трачу на то, чтобы обучить новичков на конвейере тому, как надо мыть машины. Как протирать сиденья. Как следить за уровнем масла. Сечешь? А на тебя и без того всех собак навешали. Хозяин не хотел брать досрочно освобожденного. Он сказал: а что, если этому сукиному сыну внезапно шлея под хвост попадет? И он расколотит новый мерседес, а то и «мазератти»? И как на это посмотрят в страховой компании? Я ответил: этот парень не из таких. Он не угонял машин и не грабил банков. Он самый настоящий убийца.

Янгер уставился в точку на переносице управляющего – в аккурат между глаз, – но на того это не подействовало.

– Когда почитаешь книжки о преступлениях и о преступниках, то поймешь, что убийцы – люди чрезвычайно зависимые. Тюремная администрация использует их в качестве домашних работников, позволяя иметь дело с собственными женами и детьми. Я всегда говорю: на убийц можно положиться. Именно так. Поэтому я переубедил хозяина. Ясно? В общем, одно могу сказать: ты парень неразговорчивый. Ладно, пошли, покажу тебе, как приниматься за дело.

Весь день Янгер, стоя в самом конце конвейера, вытирал свежевымытые машины. Весь день то залезал в салон, то вылезал оттуда, забирался на заднее сиденье со спреем и с ветошью в руках, протирал стекла. Весь день драил крылья, капоты и бамперы.

Физическая нагрузка воздействовала на него хорошо. Приятно было наклоняться и распрямляться во весь рост, забираться в салон и вылезать из него, складывать ветошь, покончив с очередной машиной, сигналить заказчику, выдвигать и протирать антенну в надежде на чаевые. Прилаживать зеркальце заднего обзора, когда владелец машины уже уселся за руль. Не произнося при этом ничего, кроме "спасибо, сэр" или "спасибо, леди". Никак не реагируя на то, что все они пялятся на него так, будто им известно, кто он такой. И только раз пожав плечами, когда один из клиентов задал ему вопрос: "Откуда я тебя знаю?" А газета с его портретом сплошь и рядом лежала здесь же, на пассажирском сиденье.