Алиса в Хуливуде, стр. 29

– Ну и что? – спросил он у Нелли.

– Ага, вы снова со мною, – ответила она, и что-то в ее голосе подсказало ему, что она и сама какое-то время провела, витая в облаках.

Они проехали мимо недостроенного дома, свернули на подъездную дорожку. Свистун выключил двигатель и остановился у самых ворот.

Она повернулась к нему, поглядела на его лоб, потом на глаза, потом на рот. Грудь ее была ослепительно белой, лишь темными пятнышками там и тут мелькали веснушки.

Он притянул ее к себе.

– Это прощальный поцелуй перед дверью, Уистлер. Это не означает, что мы продолжим с того места, на котором остановились накануне ночью.

Он поцеловал ее. Ее губы и язык не воспротивились.

– Но когда мы войдем в дом, мы разойдемся по своим комнатам. Вы человек, принятый мною на временную работу.

Он вновь поцеловал ее. И вновь она отозвалась Щедро – но на этот раз не столь щедро, и это подсказало ему, что дальнейшие попытки окажутся бессмысленными.

Когда они вышли из машины, навстречу рванулись Бип и Бонго.

– Мальчики, мальчики, мальчики, – высоким и чуточку грустным голосом позвала их Нелли.

Уже в доме она сказала:

– А вам не хотелось бы посмотреть «Полуночную Америку»?

– Но он же на дне рождения у дочери! Она рассмеялась.

– Сегодня покажут повтор.

Они решили обойтись без «Полуночной Америки» и вместо этого выпили горячего шоколаду. Затем разошлись по комнатам. И на этот раз Свистун услышал, как она заперла дверь на ключ.

Глава шестнадцатая

Апартаменты в новом здании на Шерман-Оакс стоили кучу денег.

В рекламе подобный тип квартир именовали «кухня на ранчо». Длинная стенка из стилизованного кирпича опоясывала и кухню, и гостиную. Все было огромным, чистым, все деревянное – словно только что выструганным, в том числе и гигантский кухонный стол, половина которого находилась на кухне, а половина – в гостиной.

Спиннерен и Савода посиживали здесь вечерами за чашкой кофе. Савода рассказывал голливудские байки, а Спиннерен слушал.

В одном из первых дел, которые поручили Спиннерену Перчик с партнером, Савода оказывался «любовницей», на которую пало подозрение законной супруги. Тогда Спиннерена еще не привлекали к куда менее афишируемой, но гораздо более выгодной работе по проведению заказных убийств. В процессе слежки он выяснил, что Савода на самом деле мужчина. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы муж, богатый промышленник, щедро откупился от жены, лишь бы она держала язык за зубами. Одним из ее требований – предъявленным, как она заявила, из заботы о собственном здоровье и о здоровье своих детей, хотя, скорее всего, речь шла о чистой злобе, – стало изгнание поганого трансвестита из снятого для него любовного гнездышка.

Но прежде чем изгнание состоялось, Спиннерен честно предупредил Саводу, дав ему возможность спасти из огня все, что еще можно было спасти.

Поскольку Саводе стало негде жить, а у Спиннерена была такая шикарная квартира, они заключили сделку. Саводе предоставили жилье и стол в обмен на заботы по дому и – от случая к случаю – стряпню. Вдобавок ко всему, рассудил Спиннерен, Саводу держать веселее, чем кошку, а с учетом его работы в книжном магазине он являлся потенциальным источником важной информации обо всем, что творится на улице.

И все у них заладилось. Никто не предъявлял другому эмоциональных или плотских претензий, хотя Савода порой впадал в депрессию, горько оплакивал свою одинокую участь и угрожал самоубийством. Спиннерен терпел это, потому что понимал: даже здесь, в мире, населенном одними изгоями, они с Саводой – изгои, каких поискать.

Савода сейчас сидел за столом в халате и шлепанцах, сняв парик и натянув на голову носок. Вид у него был как у актера или танцовщика, готового в любую минуту начать накладывать грим.

На Спиннерене был легкий шелковый японский халат.

– Может, тебе следовало бы подумать о новой машине? – сказал Спиннерен.

– Да ты что, дорогой, откуда же мне взять деньги?

– Можно подыскать работу, за которую будут платить больше, чем в книжной лавке.

– И чем прикажешь заняться? Нет, скажи, чем ты мне прикажешь заняться? Пойти на панель и начать путаться с кем попало?

– Я же не говорю, что ты путался с кем попало.

– А мне уже приходилось заниматься этим и откладывать каждый грош, когда надо было скопить на операцию. Но работать по сорок восемь часов в сутки я не могу.

– В книжной лавке тебе платят три сорок пять в час, – задумчиво сказал Спиннерен. – А ты покупаешь себе туфли за полтораста.

– Так что ж, прикажешь мне одеваться как дешевой потаскушке?

– Я обращаю твое внимание лишь на одно обстоятельство: три сорок пять в час.

– В книжном магазине я завязываю знакомства. Думаешь, мне хочется стоять на панели? О Господи, только представить… И кроме того, уличная конкуренция становится все безжалостней. И сутенеры не терпят независимых людей вроде меня. Трижды в неделю мне угрожают все то время, которое нужно, чтобы пройти от магазина до остановки автобуса. О Господи…

– Вот мы и приехали. Тебе нужна новая тачка. Та, что у тебя в гараже, – ее сзади подталкивать нужно. Да и зачем тебе вообще «ягуар»?

– А зачем тебе «БМВ»?

– Мы говорим о десятилетнем «ягуаре», который каждую минуту ломается.

– Нет, мы говорим о том, что мне надо отсасывать у прохожих, как последней потаскушке.

– Не говори такого.

– Вот в том-то и дело. Речь идет о моем человеческом достоинстве. О моем стиле жизни.

– М-м-да… Так вот, что касается твоего стиля жизни…

– Я хочу сменить его.

– Да слышал я это, черт тебя побери!

– Не ори на меня.

– А разве я орал?

– Только что!

– Ну, это не нарочно, – сказал Спиннерен. – Я знаю, что тебе хочется все изменить.

– И я надрываюсь изо всех сил, чтобы этого добиться. Коплю каждый грош, который могу выклянчить, одолжить или обменять на любовь, и откладываю на операцию.

Они помолчали, каждый из них пил свой кофе.

– Значит, все-таки операция? – в конце концов спросил Спиннерен.

– Для меня это единственный способ изменить жизнь. Я хочу сказать: мне противно быть педерастом. Я… – Он запнулся, на глаза ему накатились слезы, грозя вот-вот выплеснуться наружу. – Я женщина. Вот я что такое. Создав меня, Бог совершил ошибку при выборе пола.

Спиннерен, поморгав, отвернулся, чтобы не глядеть на этого слабака.

– Слишком много вложил в меня одного, слишком много другого, – продолжил Савода. – И я получился женщиной, у которой есть болт и пара яиц, зато почти нет молочных желез.

– По крайней мере, бороды у тебя тоже нет.

– Все дело в гормонах. И вот, погляди-ка. – Он распахнул халат. Кроме трусиков, на нем ничего не было. И грудь у него оказалась как у десятилетней девочки или у толстого мужика, хотя сам Савода был худощав. – Мне кажется, я могу похвастаться кое-какими результатами. А как по-твоему?

– Что да, то да. Ну, и на когда же ты назначил операцию?

– Мне страшно, – ответил Савода.

Лицо его исказилось, как будто он собирался расплакаться. И действительно, по щекам скатились две-три слезинки.

– Бояться тут нечего, – возразил Спиннерен. – В наши дни это широко распространенная операция.

– Я боюсь того, что и после операции по-прежнему не смогу прибиться ни к тому полу, ни к другому. Меня предостерегали, что мужчине чрезвычайно трудно полюбить транссексуала, прошедшего через операцию.

– Значит, своему мужику ты об этом не расскажешь.

– Как же я смогу? Как же я смогу солгать человеку, которого полюблю?

– Но, может, он сумеет справиться с такими переживаниями, – после долгой задумчивой паузы заметил Спиннерен.

– Говорят, что для мужчины это предельно трудно. Что-то такое в мужском «эго» этому противится.

– А ты не хочешь посмотреть телевизор? – спросил Спиннерен.

– А почему бы и нет. – Савода вытер глаза рукавом халата. – Я хочу сказать, по крайней мере, эти мудаки, которых показывают по ящику, живут более или менее нормальной жизнью. Сплошное кровосмесительство, гомосексуализм, путаница полов, развращение малолетних, наркотики, убийства, постоянные обращения за помощью к шаманам. О Господи, тут уж поневоле – или совсем рехнешься, или обхохочешься.