Введение в социальную философию: Учебник для вузов, стр. 61
Такое развитие познания в «сторону» объектного знания, как выяснилось к концу XIX в., накладывало серьезные ограничения как на изучение мира природы, так и на исследование мира человеческого.
Трактовка объектов как вещей затрудняла изучение природных процессов, ее использование нарушало самоорганизацию сложных естественных систем. В немалой степени этому способствовала и геометризация естествознания, породившая «точечные» и «линейные» представления о точности. С этими идеализациями был связан предрассудок, рассматривающий членение систем на вещи как результат естественного процесса и не замечавший, что множество объектов естествознания являют собой результат практической и экспериментальной деятельности человека.
Сближение или прямое отождествление объекта и вещи связало обоснование познавательной деятельности с чувственным отражением реальности. Истолкование объективности оказалось сопряжено с чувственной воспринимаемостью вещей и результатов научного познания.
Под влиянием этих стандартов утвердилось общефилософское понимание взаимодействия субъекта и объекта, где под «маской» обобщенного субъекта представлен человек с его «аппаратом» восприятия и мышления, а под «маской» обобщенного объекта – вещь, неявно определенная масштабами деятельности человека и явственно вписанная в рамки его восприятия.
Первоначально ограниченность этой схемы ощущалась лишь там, где возникали проблемы изучения сложных природных образований, их эволюции, их саморазвития, где ставился вопрос об историчности картины, отображающей взаимосвязь природных процессов. В ходе осознания этой проблемы формируется вопрос о культурных предпосылках создания такой картины, об учете социальных условий и деятельности человека при формировании научного познания и его стандартов.
В конце XIX – начале XX столетия благодаря в основном физическим открытиям и теориям (открытие элементарных частиц, теория относительности, квантовая механика) выявилась непродуктивность отождествления объекта и вещи, реальности мира и вещей. Мир объектов оказывается неизмеримо богаче мира телесного и вещественного. В сфере научного исследования фиксируются пульсирующие, волнообразные, исчезающие и возникающие – прямо не воспроизводимые и не наблюдаемые – объекты. Для их обнаружения, «взвешивания», понимания требуются новые экспериментальные инструменты, принципиально новое логическое и философское «обеспечение».
Итак, возникает проблема внешних, искусственных «органов» познавательной деятельности человека. Ее постановка указывает и на возможность культурно-исторического истолкования основных форм познавательной деятельности, на их зависимость от изменения характера социальных связей, способов обособления и самоутверждения человеческих индивидов.
В начале XX в. наука продемонстрировала обществу образцы преодоления инертности человеческого сознания, форм познавательной деятельности. Но самые перспективные изменения стилистики мышления так и остались бы делом внутринаучным, если бы в сфере вненаучной, практической не произошли сдвиги, потребовавшие преодолеть типичные для конца XIX – начала XX в. шаблоны организационно-экономической деятельности. Потребовалось значительное время, чтобы в обществе могла возникнуть среда для «обитания» новых познавательных и организационных форм науки. Общество как бы напоминало науке об ее принадлежности к культуре, ее традициям и проблемам. Но оно тем самым и признавало, что характер практических изменений может быть подсказан трансформацией научных стандартов и форм построения познавательной деятельности.
§ 3. Обновление знания н проблема личности
Если определить индустрию как механизм взаимодействия человека и природы, то можно сказать, что в XX в. – и со стороны человека, и со стороны природы – механизм этот стал испытывать сдавливающее напряжение, близкое к критическому. Тенденция к интенсификации человеческой деятельности, с одной стороны, и необходимость осваивать сложные природные системы – с другой, требовали серьезной переналадки «машины» общественного производства.
Остановимся вначале на «человеческих» стимулах этой переналадки.
Экономика предъявила промышленности новые требования: а) не просто тратить мышечную и психическую энергию людей, но включать и реализовывать (в некоторых случаях – развивать) личностные их ресурсы; б) постоянно модернизировать техническое оснащение, делать его все более наукоемким.
Индустрия гигантских предприятий-комбинатов достигала своего предела; дальнейшее укрупнение не имело смысла, ибо становилось нерентабельным.
Экономические преимущества получали предприятия, способные к быстрому усвоению научно-технического прогресса, к трансформации технических линий и организационных связей, к быстрому реагированию на потребности рынка. В принципе это означало: будущее за теми системами, которые обладают более развитыми в профессиональном научном и общекультурном смысле работниками. Именно такие люди в состоянии перестраивать производство в соответствии с научно-техническими возможностями, а не «загонять» науку в привычные технические, организационные и поведенческие структуры.
Наука становится прозводительной силой не сама по себе, но только преломляясь через личность работника; в этом смысле она не бывает и не может быть «непосредственной» производительной силой. Внедрение науки в производство меняет стандартные соотношения живой и овеществленной, личной и обезличенной, творческой и нетворческой деятельности.
Наука требует от производства создать организационную и техническую среду деятельности людей, соответствующую интенсивной реализации их способностей, «умножению», а не только сложению их сил, как это было (и есть) при относительно простых формах кооперации, основанных на принципе совместного труда.
Поскольку наука «встраивается» в социально-экономические и организационно-технические взаимодействия, она все более определенно выступает против машинизированной социальности, механически – по принципу «рычага» – действующих социальных связей. Она стимулирует преобразование системы жестких взаимодействий между людьми в систему отношений, где самостоятельные субъекты связывают и уравновешивают различные интересы через общие нормы и ценности. Но, чтобы создать реальные предпосылки для решения этой задачи, науке еще самой надо преодолеть стереотипы индустриализации, переосмыслить свои деятельные и организационные формы.
Противоестественность организации науки по формам массового производства проявляется более всего тогда, когда внешние социальные функции науки – например ее вписанность в экономическую систему и зависимость от нее – приходят в противоречие с ее основной социальной функцией: постановкой и решением практических и духовных проблем жизни людей.
Движение познания за рамками совместного труда – с его более или менее жесткими операциональными расчленениями деятельности – до сих пор учитывалось и описывалось явно недостаточно, между тем за гранью совместности существовали и существуют формы деятельности и общения, эффективно использующие и стимулирующие личностные ресурсы исследователей. Это, в частности, – «невидимые колледжи», неформальные объединения ученых, многократно повышающие действенность научных контактов, а главное – концентрирующие познавательные интересы вокруг актуальных проблем и перспективных направлений познания.
Важно подчеркнуть, гуманитарное «измерение» познавательных усилий ученого задано потребностью общества в эффективной работе науки. Иначе говоря, социальный заказ на углубленное понимание личности исследователя (и ее роли) идет «со стороны» объекта, со стороны тех усложняющихся проблем, которые общество ставит и не может решить. Дело здесь не только в акценте на личность ученого, ибо, по сути, открывается его роль в преобразовании организационных и познавательных стандартов соответственно более конкретному и содержательному пониманию объекта.
Стоит подчеркнуть: для нового типа объектов характерны сложность, системность, самобытность; они не укладываются в стандартные познавательные формы. Выявление объективного содержания предмета познания сближается с его конкретным пониманием, т.е. с выработкой его конкретного понимания. Теперь это относится не только к познанию социального бытия, но и к познанию природы.