Выживает сильнейший, стр. 73

– Само собой.

– И гордитесь этим?

– Не горжусь, но и стыда не испытываю. Не судите, как вы сами сказали... Свой срок в аспирантуре я отбыл и понял, что психология – это крошечные зернышки науки, брошенные в кучу пустой шелухи. Надоело делать вид, что банальность принимаешь за откровение свыше. Прежде чем идти в науку дальше, я решил проверить, смогу ли в душе примириться с этим. Поэтому и... – Я поднял над прилавком пакет с книгами.

– Поэтому что?

– Этих названий нет в списке рекомендованной литературы. Они представляют интерес для меня лично, вне зависимости от того, необходимо ли психологу прочесть их или нет. Интерес с точки зрения упомянутого уже усовершенствования – возможно ли поставить заслон на пути сползания общества в пучину посредственности. Когда я вошел сюда, я и понятия не имел о том, что найду на полках за исключением комиксов. Но эти две, – я потряс пакетом, – сказали мне: купи нас!

Зина облокотилась на прилавок.

– Сползание в пучину посредственности. Мне кажется, мы уже там.

– Я выразился так из сострадания.

– Нет нужды. Сострадание ведет к иллюзиям. Вы же почти готовый психолог, хранитель священной чаши самопознания.

– Или самомнения – зависит от того, как на это посмотреть.

Она опять рассмеялась. Еще немного, и меня начнет тошнить от нашей беседы.

– Ладно, отвечая на ваш вопрос, скажу, что обычно обедаю во французском ресторанчике «Ла Пти» в Эхо-парке, у них простая и вкусная провинциальная кухня.

– Седло барашка?

– Время от времени там готовят и его.

– Может, мне повезет. Благодарю вас.

– В этом, может, и повезет. – Зина полуприкрыла глаза; веки ее были оттенены голубым.

– Так что же у нас выходит – приглашение или просто справка? – спросил я.

– Боюсь, последнее. Я на работе.

– Прикованы к кассе цепью? А за спиной стоит грозный хозяин?

– Ну уж нет, – в голосе ее зазвучало неожиданное раздражение. – Магазин принадлежит мне.

– Тогда почему бы не отлучиться? Вы же говорили, клиенты вас знают. Я убежден, они простят вам недолгое отсутствие.

– Как я могу быть уверена в том, что вы не маньяк чокнутый?

– Никакой уверенности. – Я по-волчьи оскалил зубы.

– Хищник?

– В вопросе пропитания среди животных не может быть равенства. – Я вновь тряхнул пакетом. – Здесь, по сути, говорится о том же, не так ли?

– А разве так?

– По мне – да. Как бы то ни было, если я оскорбил ваши чувства, приношу извинения.

Смерив меня долгим взглядом, Зина достала из кармашка джинсов ключ и закрыла кассу.

– Мне нужно взять сумочку и запереть магазин. Подождите у входа. У вас есть машина?

Через пять минут Зина вышла и уселась в «карманн-гиа».

– Неужели эта развалина еще ездит? – сморщила она носик при виде хлама на заднем сиденье.

– Будь у меня дар предвидения, купил бы «роллс-ройс». По радио передавали новости. Зина покрутила ручку, поймав какую-то безликую мелодию, скрестила ноги и оглянулась на заднее стекло.

– Копов не видно, Эндрю. Разворачивайтесь прямо здесь и выезжайте на Сансет, там свернете к югу.

Приказы. Сухой, твердый голос, ни одной музыкальной ноты. Отвернув голову, Зина смотрела в открытое окно машины.

Пока я трогался с места и разворачивался, она не произнесла больше ни слова.

Мы успели отъехать на квартал, когда пальцы ее железной хваткой вцепились в мой пах.

Глава 47

Ладонь Зины дважды резко сжалась, а затем рука как ни в чем ни бывало поправила разметавшиеся по лицу волосы. Высунув голову и глядя в зеркало заднего вида, она подновила помаду на губах.

Где сейчас может быть Майло?

Она снова взялась за приемник. На всякий случай я приготовился к новым неожиданностям. Но нет, Зина откинулась на спинку, сложила руки на коленях и, довольная собой, повернулась ко мне.

– Ха, вот это и называется схватить гусака за шею.

– Многообещающее начало.

– Но-но, не обольщайтесь, Э. Десмонд. Я имею право глазеть на витрины, не делая покупок.

– Не сомневаюсь. Поглазеете и вернетесь домой.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы очень разборчивая женщина. Во всяком случае, таково мое мнение.

– На чем же оно основано?

– Ни на чем. Догадка.

Она покрутила носком туфли.

– Это становится интересным. Поверните направо.

Остаток пути мы проделали молча. Зина смотрела в окно, иногда высовываясь, чтобы подставить голову ветру. Я поправил зеркало и, воспользовавшись случаем, бросил взгляд на машины позади нас.

Их были десятки – никакой возможности узнать, в которой может сидеть за рулем Майло.

– Вон туда, – скомандовала Зина и, потянувшись, выгнула спину так, что под нейлоновой блузкой рельефно проступили острые соски ее грудей.

В магазине такого не было. Она что, сняла лифчик?

Становилось понятным, как она смогла увести Малькольма Понсико от Салли Брэнч.

– Стоп. Прибыли.

Ресторан, стилизованный под приличных размеров загородный дом, расположенный на просторном участке земли, никак не соответствовал своему названию [12]. Еще один уголок старого Лос-Анджелеса. Стоянка почти пуста, зато автомобили на ней были самых дорогих марок. У входа переминались с ноги на ногу двое одетых в красные ливреи швейцаров. Один из них подбежал к нам, чтобы открыть Зине дверцу. На «карманн-гиа» он смотрел при этом так, будто боялся подхватить от машины заразу – желтуху, например.

Полутемный зал был освещен лишь двумя потоками света, падавшего из застекленных проемов в потолке. Столики и балки перекрытий из старого дуба, небольшие уютные кабинки, обитые кожей, картины импрессионистов, тележки с десертом, на которых возвышались настоящие скульптурные группы из пирожных и фруктов. Внезапно я вспомнил, что уже бывал здесь однажды – пятнадцать лет назад меня пригласил сюда главный врач клиники. Его кругленький счет в банке лучше всяких слов объяснял, почему хирургия – профессия героическая, а психология является всего лишь забавой. Спорить со своим начальником мне не хотелось, поскольку наши прекрасные спутницы никак не горели желанием послушать о скальпелях и особенностях сокращения мышц.

В центре зала стояли трое затянутых во фраки и встревоженных нашим появлением французов. Взгляды, которые они бросали на Зину, говорили о том, что ее здесь знают. Обойдя меня на шаг, она холодно бросила:

– Два.

Самый старый и лысый из троицы напряженно склонил голову.

– Мадемуазель.

Подхватив пару кожаных альбомов, оказавшихся на поверку меню, он поспешно устремился за Зиной, направившейся к кабинке в углу.

Обычное место свиданий?

С тем же окаменевшим лицом мэтр наблюдал, как Зина разворачивала салфетку. Его испуганный, настороженный взгляд я почувствовал и на себе.

– Приятного аппетита.

– Седло барашка сегодня есть?

– Нет, мадемуазель, к сожа...

– А вообще что-нибудь приличное?

В глазах официанта мелькнула такая боль, что впору было предложить ему таблетку анестетика.

– Что вы заказывали в последний раз, мадемуазель?

– Палтуса, но он походил на кашу.

– Кашу?

– Кашу. Рыхлый, вялый и безвкусный. Ему не хватало пары минут на сковороде. Мне пришлось самой проследить за этим.

Мэтр потянул в стороны концы галстука-бабочки – ни дать ни взять попытка покончить с собой от отчаяния.

– Хорошо. Я предупрежу шефа.

Зина улыбнулась.

– Две воды со льдом и лимоном, пока мы определимся, а еще принесите бутылку приличного белого вина.

– Приличного... – пробормотал француз.

– Калифорнийского, – уточнила Зина. – Шардонне, и чтобы год тоже был приличным.

– Французы такие надутые индюки, – заметила она, когда мэтр отошел от нашего столика. – Я могу мириться с чванливыми рожами, но ведь они давно стали интеллектуальными банкротами, вот что делает их патетику такой невыносимой. Вечно носятся со своей издыхающей культурой и насморочным языком, отказываясь с патологическим упрямством признать, что на нем уже никто не говорит, что он стал лингвистическим пережитком.