Выживает сильнейший, стр. 58

Как и Стерджису, удавалось ему это очень редко.

Приходится натягивать маску дружелюбия и лояльности, горя, как и Стерджис, желанием послать всех к черту.

Убитые дети...

Нечасто ему случалось проявлять свои чувства, даже при Лауре он старался избегать этого.

Дауда и его жену он оплакивал дважды, оба раза в темном и прохладном углу маленькой, похожей на пещеру пустой синагоги, что неподалеку от рынка Махане Иегуда. Пустой, так как он выбирал такое время, когда между утренней shaharit и послеобеденной minhah в храме никого не было.

Прочитывал несколько псалмов и возвращался вечером домой, к Лауре и детям, стерев с лица всякие следы переживаний и боли.

К чему ранить еще и их?

Возмездие не найдет вифлеемских палачей.

Во всяком случае, в этом мире.

А теперь это. Айрит и другие. Плюс, наверное, еще слепой. Да есть ли предел человеческой мерзости?

Куда приведет ниточка от «Меты»? Скорее всего, опять в тупик.

Человек рыщет по пустынным пескам, роет скважины, надеясь на фонтан нефти...

Похоже, у них со Стерджисом весьма близкие позиции: эй, парни, давайте-ка сколотим объединенную группу! Такие создаются, когда в жилых кварталах гремит взрыв или тайный агент получает удар ножом в переулках Старого города.

Вот сидят они со Стерджисом друг против друга – каждый сомневаясь в своем собеседнике. А между ними – Делавэр, этот... как бы его назвать... посредник.

Стерджис недовольно бормочет. Этакий медведь, увалень с дурными манерами. Но голова соображает.

А ведь сначала Зев Кармели был о нем другого мнения.

Как и большинство дипломатов, Кармели не умел прощать. Вынужденный постоянно играть в сдержанность и вежливость, по сути своей Зев являлся законченным, убежденным мизантропом.

Даниэл хорошо помнит его звонок.

– Догадайся, кого они мне подсунули, Шарави. Гомосексуалиста.

Сидя в задней комнате посольства в Нью-Йорке, Даниэл молча слушал по телефону жалобы Кармели на «идиотов из Лос-Анджелеса».

– Гомосексуалиста, – повторил он. – Мне плевать, с кем он трахается, но иметь дело с изгоем? Как же он сможет работать? Я просил лучшего детектива, и вот кого они мне дали.

– Думаешь, от тебя отмахнулись?

– А что думаешь ты? Ну и город, Шарави. Кругом сплошные кланы, и все ненавидят друг друга. Как в Бейруте.

Или Иерусалиме, подумал Даниэл.

– Может, он действительно лучший, Зев. Стоит сначала хотя бы посмотреть на него.

Молчание.

– И это говоришь ты? Носишь ермолку и готов оправдать даже такое?

– Если у него лучшие показатели и достаточный опыт, то выбор правилен.

– Я поражаюсь, Шарави.

– Чему?

– Подобной терпимости. Для ортодокса уж больно нетипично.

Даниэл не ответил.

– Ладно, – сказал Кармели. – Я звоню вот зачем: приедешь сюда, посмотришь сам все как следует. Если решишь, чтобы он остался, так и будет. Но ответственность полностью на тебе.

В трубке послышались гудки.

Бедный Зев.

Давным-давно они оба были студентами университета. Двадцатипятилетний Даниэл с тремя годами военной службы, и Зев, моложе и неопытнее – он оказался одним из немногих умников, чьи высокие баллы и семейные связи позволили избежать тягот армейской жизни. Уже тогда Зев проявлял серьезность своих намерений и изрядное честолюбие. С ним можно было разговаривать, даже спорить. Но не больше.

Потерять дочь.

Но Даниэл и сам – отец.

Зеву можно простить все.

Доев в одиночестве сандвич, напоминавший по вкусу сухие опилки, Даниэл позвонил в Нью-Йорк знакомому адвокату, который половиной своего дохода был обязан посольству, и попросил его без ненужного шума навести справки о «Мете» и его коллеге Фэрли Санджере, авторе статьи о том, что ущербные люди – не люди.

Два последующих часа, проведенных у компьютера, не дали ничего, кроме тупой, тянущей боли в руке. Лучезапястный сустав. Хирург в полицейском госпитале предупреждал: «Вы можете потерять обе руки. Будьте бережнее к себе, не перенапрягайтесь».

Совет специалиста. Даниэл едва подавил желание расхохотаться и вышел из кабинета, пытаясь представить себя безруким.

В восемь вечера он отправился в кошерный магазин на Пико-стрит запастись продовольствием – в ермолке, чтобы не выделяться из толпы покупателей. Услышав традиционный шалом от женщины у кассы, Шарави сразу почувствовал себя лучше, почти как дома.

По возвращении, около десяти, он позвонил в Иерусалим Лауре.

– Я так ждала твоего звонка, милый. С детьми поговоришь?

Сердце заныло.

Глава 36

– Тело в мешке и готово к отправке, – сообщил детектив из Управления. – Обычная бездумная поножовщина.

Его звали Боб Пирс – лет пятидесяти, с тяжелой нижней челюстью, животиком и растрепанными седыми волосами, в голосе – заметный чикагский акцент. По дороге Майло рассказал мне, что одно время Пирс считался среди лучших, но теперь, за два месяца до пенсии, его мысли занимал только собственный домик в Айдахо.

Этим вечером, несмотря на смиренно-отсутствующий вид, пальцы Пирса нервно бегали по борту пиджака – то сминая его, то расправляя образовывавшиеся складки.

Втроем мы стояли на Четвертой улице, глядя на работу оперативной группы, запившей место убийства светом переносных ламп, которые бросали на стены соседних домов уродливо-бесформенные тени. По улице полз отвратительный запах гниющих отбросов.

– Ты сегодня один, Боб? – спросил Майло.

– Брюс подхватил грипп. А тебе что вдруг приспичило приехать?

– Повесили старое дело, интересуюсь теперь всеми жертвами с умственными или физическими недостатками.

– У этого они явно имелись. Коронер заявил, что глаза мужчине были просто ни к чему – полностью атрофированная склера или что-то такое. Вероятно, родился слепым. Твои жертвы – черные?

– Нет.

– А он из них.

– Документы при нем были?

– Куча. – Пирс вытащил блокнот. – Медицинская карточка, радом с телом еще несколько бумаг и пустой кошелек. – Он надел очки. – Мелвин Майерс, чернокожий, мужской пол, двадцать пять лет, жил на Стокер-авеню.

– Стокер – это где-то в районе Криншо, – заметил Майло.

– Не знаю, что он делал здесь, но один из наших парней сказал, что рядом находится школа для неполноценных – на соседней улице, за оптовым магазином одежды. Завтра выясню, был ли Майерс в числе слушателей.

– Как все произошло?

– Шея по переулку, кто-то сзади нанес ему десяток ударов огромным ножом в спину, а потом столько же – в грудь.

– Переусердствовал.

– Пожалуй. – Пальцы его забегали еще проворнее. – Можешь себе представить – ведь он ничего не видел, только чувствовал удары. Вот тебе так называемая наша цивилизация, в которой все мы как бы живем.

Последние слова были обращены ко мне, вместе со взглядом, где сквозило явное пренебрежение. Вызвала ли его моя неопрятная щетина или же причиной послужило то, что Майло представил меня своим консультантом?

– Можешь предположить время убийства? – спросил Майло.

– Ближе к вечеру. Медик говорит, что тело было еще теплым.

– Кто его обнаружил?

– Одна из патрульных машин. Проезжали мимо и заметили ногу, торчавшую из-за помойного ящика. Сначала подумали, что заснул какой-то пьянчужка, ну и решили разбудить его.

– Ближе к вечеру. Когда люди еще работают. Довольно рискованно.

– Брось. Если ты безмозглый психопат, то при чем здесь риск? К тому же ему удалось скрыться. – Пирс нахмурился. – Видишь ли, на этой улочке даже в рабочее время совсем тихо, большинство зданий здесь пустует. А люди, что работают в округе, избегают этого места, потому как одно время тут торговали наркотиками, крэком. Сюда наведываются только уборщики, чтобы забрать мусор.

Майло посмотрел вдоль улицы.

– Ящики обеспечивают неплохое укрытие.

– Да уж. Выстроились один за другим, как на параде. Напоминают мне игрушечные домики.