Город Анатоль, стр. 42

— Идите ко мне и посмотрите на мою скважину. Вот это нефть! У «Анатолийской нефти» слюнки текут! Этот Грегор уже прибегал ко мне. Да только кишка у них тонка! Меня зовут Яскульский, это звучит! Официант, еще сливянки на всю компанию, слышишь!

Яскульский мог выпить очень много, но сегодня и он был пьян. Он начал хвастать своей силой и побился об заклад, что вырвет ножку у бильярдного стола. Однако, как ни стар был бильярд, Яскульский, несмотря на свою медвежью силу, ничего не мог с ним поделать. У Корошека от страха холодный пот выступил на лбу. Но Яскульскому уже наскучил «Траян»; у него появился «аппетит на бабенок», как он это называл.

— К Барбаре! — кричал Яскульский. — Плачу за всех! Барбара была хозяйкой «Парадиза» и славилась внушавшим почтение задом. «Точно из бронзы. Только у статуй еще бывают такие!» — говорил о ней Яскульский.

Вся орава повалила туда. До «Парадиза» было с полчаса ходьбы. Но когда добрались до цели, из всей компании осталось шесть человек. Полуодетый слуга заявил им, что «Парадиз» куплен Ксавером и теперь перестраивается, а Барбара переехала в цыганский квартал.

— К Барбаре, плачу за всех! — крикнул Яскульский, и они двинулись туда.

Когда добрались до цыганского квартала, их оказалось только трое — Яскульский, Савош и студент Ники Цукор, племянник лесоторговца.

…Яскульский стучит и кричит так, что его слышно чуть не на милю кругом. Еще не открыли дверь, а он уже заказывает десяток бутылок вина. Наконец в доме появился свет, и Барбара отперла гостям. Барбара была горой жира с ярко-рыжими крашеными волосами и бесстыдным, опустошенным разгульной жизнью лицом. Посетители начали с водки и, угощая

Барбару, лили ей водку и вино в рот, точно в воронку. Яскульский горланил, вино брызгало у него из ноздрей. Наконец Барбара не выдержала: она вся как-то осела и уже не понимала, чего от нее требуют.

— По очереди, — кричал Яскульский, — вы мои гости, но здесь я буду первым! Эй ты, Ники, назад!

На следующий день Барбара ничего не помнила.

XXIV

Янко ждал три дня. Время точно остановилось; каждую минуту он вытаскивал часы. Да, время ползет; как странно, а ведь обычно оно летит так быстро! Янко аккуратно появляется в столовой за обедом и завтраком, к большому удивлению Бориса, который приветствует его слегка насмешливо:

— Случилось чудо, Янко?

Борис обращался с Янко с прежним снисходительным дружелюбием, но, с тех пор как ему удалось основать «Национальную нефть», в его голосе слышалось плохо скрытое высокомерие. За столом он округленными фразами говорил о своих планах, но Янко едва слушал его. В центре города будет построено внушительное здание, многоэтажный дом, эмблема города и всей страны. Марморош уже наметил подходящее место, рядом с теперешним «Траяном», но оно слишком дорого. Как почти все земельные участки, которые можно было купить, это место тоже принадлежало Роткелю. Этот Роткель в последнее время скупил все участки в центре города. Весьма дальновидный человек! Жаль, что он еврей. Через несколько недель Борис хочет отправиться в Лондон, чтобы заказать одному из лучших английских архитекторов проект здания главного управления общества. Только англичане умеют строить! Кстати, он хочет подобрать там для акционерной компании директоров, инженеров и специалистов, так как сам он не может отдавать много времени практической работе. Как председатель общества он считал своей главной задачей представительство. Несколько месяцев в году он будет проводить в Лондоне.

После обеда Янко брал книжку и пробовал читать. Сперва он не понимал того, что читал, но вскоре начал проводить за чтением целых два часа, что раньше с ним случалось очень редко. Потом он принимал холодную ванну и час ездил верхом. Вечера проводил в своей комнате. Он ничего не пил. Нет, Янко в эти дни был абсолютным трезвенником и не позволял себе никаких излишеств… Он даже не виделся с Розой.

Через три дня пришел ответ Сони. Она писала нежно и ласково, почти как любящая женщина. Она очень ценит дружбу Янко; она признаёт его доброту, знает, как много у него достоинств… И всё же это, в общем, был отказ. «Это невозможно, я никогда не соглашусь, никогда, никогда, но мы останемся друзьями. Приходите же, завтра я жду вас».

Янко словно окаменел. У него, конечно, были сомнения, но если быть искренним — в глубине сердца он таил легкую надежду. Ну хорошо, теперь этому конец. Иначе и быть не могло. Он почувствовал себя плохо. Кровь вдруг отлила от сердца, — ему пришлось ненадолго прилечь. Затем он вышел из дому. Он шел, как всегда, спокойной походкой, с самоуверенной улыбкой на губах, но в нем не было никакой уверенности, ни малейшей. Там, где находилось его сердце, он ощущал тупую боль и пустоту, и беспредельное уныние.

Вечер он провел у Жака. Они обедали в номере. Жаку не нужно было ни о чем расспрашивать Янко. Янко притворялся равнодушным, даже шутил, но его голос был странно громким, и в нем звучали фальшивые нотки. Янко почти не ел, только жадно пил вино, стакан за стаканом.

— Не принимай этого трагически, Янко! — сказал наконец Жак. — В конце концов нельзя же ее к этому принудить.

— Да, это верно, принудить ее нельзя, — ответил Янко. Жак, разумеется, счел нужным изложить свою житейскую мудрость. Женщины не должны занимать в жизни мужчины большое место, не нужно относиться к ним слишком серьезно, чересчур близкая и тесная связь опасна, она может стать обузой, ну и так далее. Янко часто слышал все эти рассуждения и сам говорил себе всё это сотни раз.

— Может быть, так даже лучше для тебя, Янко! Вы с Соней очень разные люди.

— Да, может быть, даже и лучше, — ответил Янко. — Может быть, ты и прав, Жак!

Через две недели Жак собирался поехать на месяц в Берлин.

— Поедем со мной, Янко! Берлинские женщины отвлекут тебя от твоих мыслей. В конце концов Соня не единственная женщина в мире.

И Жак засмеялся веселым, беззаботным смехом.

Янко всё меньше понимал Жака. Как видно, жизнь Жака протекает спокойно и трезво, по раз навсегда установленной схеме, которую не могут нарушить никакие страсти. Как, должно быть, удобно так жить! И всё-таки Янко ему не завидовал. Даже та боль, которая в эту минуту жгла ему сердце, даже эта боль была ему драгоценна.

Янко ушел.

— Господин барон? — окликнул Янко тихий подобострастный голос, когда он проходил через вестибюль. — Не хочет ли господин барон тоже заняться нефтью?

Это был Ледерман. Когда бы Янко ни встретил его, он всегда нашептывал ему одни и те же речи.

— Я работаю в кредит, только прикажите, господин барон! Янко одним прыжком перескочил через несколько ступеней, чтобы уйти от этого вкрадчивого голоса. У Янко была мучительная пустота в груди, которая пригибала его к земле. С этой пустотой трудно оставаться одному, и поэтому он отправился в казино, сел играть в карты и выпил бутылку вина. Прошло немного времени, пустота, пригибавшая его к земле, исчезла, и Янко всё забыл. Только иногда острая боль пронизывала сердце, но он делал вид, что ничего не чувствует.

Янко снова зажил прежней жизнью. Он гулял по улицам, смеялся, шутил, играл в карты, на бильярде, подавал условные знаки Розе, и она приходила к нему. Жак был прав. Не нужно всё это принимать слишком серьезно. Иногда у него где-то в сердце вдруг вспыхивал образ Сони, в сердце, или где-то еще в груди, или в глазах, — он не знал точно где. Но он старался притушить этот сияющий образ. Как всё нелепо! Да, вся эта жизнь, если хорошенько к ней присмотреться, немногого стоила. И всё ему теперь было до ужаса безразлично. Как только он получит свою долю наследства, он отправится путешествовать, чтобы развлечься. Может быть, там, вдалеке отсюда, он избавится от своего равнодушия.

Даже Соня теперь как будто стала ему безразлична. Любит ли он ее еще? Неужели он действительно любил ее так безумно? Он навестил ее, и Соня нашла, что у него «очень хороший вид». Это в ее устах прозвучало так, точно ей было бы приятней увидеть его чахоточным.