Когда умирают боги, стр. 65

Он устремил взгляд вдаль, где лунный свет отражался от высоких сводчатых окон старинной каменной церкви.

– Я сидел сейчас здесь и думал, как бы все сложилось, родись я на тридцать лет позже… или родись Гиневра на тридцать лет раньше. Полюбила бы она меня, как вы думаете?

– Она любила вас. Мне кажется, под конец она осознала, что вы дали ей то, чего не давал никто и никогда за всю ее жизнь.

Англесси удивленно покачал головой.

– Что же это?

– Свою бескорыстную любовь.

Старик с силой зажмурился, словно от глубокой, невыносимой боли.

– Я был эгоистом. Если бы не моя одержимость заиметь наследника… если бы я не толкнул ее в объятия этого молодого человека… она ни за что бы не погибла.

– Этого вы знать не можете. Пусть я не верю в Бога, зато я верю в предначертанный путь. Как бы мы ни старались, мы все равно по нему пройдем, даже сами этого не сознавая.

– А разве это не божий промысел?

– Возможно, – сказал Себастьян. Он внезапно почувствовал, что очень устал. Ему захотелось обнять Кэт. И держать ее в своих объятиях целую вечность. – Возможно, так и есть.

Он пришел к ней глубокой ночью, когда последняя карета давно прогрохотала по улицам, а от луны осталось лишь бледное воспоминание. Кэт, беспокойно метавшаяся во сне от непривычной ночной жары, проснулась и увидела рядом Девлина.

– Выходи за меня, Кэт, – сказал он, трясущейся рукой убирая прядь волос с ее взмокшего лба.

Она разглядывала его лицо при свете умирающей луны, разглядывала до тех пор, пока надежда не иссякла, а вместо нее в сердце заползла боль. Не в силах больше этого вынести, она прижалась лицом к его плечу, чтобы он не видел ее, а она его.

– Не могу. Ты кое-чего не знаешь обо мне. Не знаешь, что я натворила.

– А мне все равно, что бы это ни было. – Он запустил пятерню в ее пышную шевелюру и, нажав большим пальцем на подбородок, вынудил поднять голову, – Никакой твой проступок не смог бы меня заставить…

Она прижала пальцы к его губам, не дав закончить фразу.

– Нет. Так нельзя говорить, когда ты не знаешь, о чем речь. А у меня не хватает смелости во всем признаться.

– Я знаю, что люблю тебя, – сказал он, целуя ей пальцы.

– Тогда давай довольствоваться этим. Прошу тебя, Себастьян. Давай довольствоваться этим.

Швырнув на столик в темном холле шляпу и перчатки, Джарвис направился в библиотеку. Он зажег несколько свечей и налил себе бренди, после чего с довольной улыбкой понес бокал к креслу возле камина.

Но через секунду он отставил нетронутый бокал и вынул из кармана ожерелье леди Гендон. Обвив цепочку вокруг пальца, он поднес подвеску ближе к свету. Голубой каменный диск с наложенным на него серебряным трискелионом принялся описывать дугу, медленно раскачиваясь в воздухе. Умом он понимал, что легенда, которой обросла эта вещица, полная чепуха. И все же ему показалось, будто он чувствует силу, излучаемую подвеской. Чувствует, но не может ухватить.

– Папа!

Оглянувшись, он увидел на пороге дочь, Геро, и зажал подвеску в кулаке.

– Почему ты до сих пор не спишь? – спросила она, входя в комнату.

В белом атласном вечернем платье, в котором она ходила на бал принца, в золотистом свете свечи, мягко освещавшем ее кожу, с завитыми локонами вокруг лица, Геро выглядела почти хорошенькой.

Он швырнул ожерелье на стол и потянулся за бокалом.

– Мне захотелось выпить бренди перед сном.

Ее взгляд упал на ожерелье.

– Какое интересное украшение, – сказала она и взяла его со стола, прежде чем отец успел ее остановить.

Геро положила подвеску на ладонь. Отец увидел, как лицо ее постепенно изменилось – она разомкнула губы и слегка нахмурилась.

– Что? – спросил он с невольной резкостью. – Что такое?

– Ничего. Просто… – Она неуверенно рассмеялась. – Звучит, конечно, смешно, но мне кажется, будто оно излучает тепло. – Геро подняла на него глаза. – Чье оно?

Джарвис залпом выпил бренди и отставил бокал в сторону.

– Полагаю, теперь оно твое.

ОТ АВТОРА

В георгианскую эпоху якобиты представляли собой вполне серьезную угрозу династии Ганноверов. Парламентский билль о правах для католиков 1778 года был обусловлен официальным устранением Стюартов от престолонаследия. Но со смертью в начале девятнадцатого века Генриха Стюарта, брата Красавчика принца Чарли, династия Стюартов закончилась. Их право на трон перешло к королю Савойи, который был потомком дочери Карла I (Ганноверы прослеживали свой род от дочери отца Карла I, Якова I).

Это то, что касается истории. Принц Уэльский действительно устроил грандиозный бал в июне 1811 года в ознаменование своего регентства. Все происходило примерно так, как я описывала, хотя знатоки, безусловно, заметят, что я передвинула дату праздника на один день, как требовалось по сюжету. Одержимость принца-регента вещами Стюартов – также доподлинный факт, как и его огромная непопулярность. Песенка, которую услышал Себастьян в толпе в ночь праздника, на самом деле – часть стихотворения, написанного Чарльзом Лэмбом в 1812 году. Однако заговор 1811 года с целью сместить Ганноверов и отдать трон Савойской династии – моя выдумка, как и существование дочери Анны, вышедшей замуж за датского принца.

История валлийской любовницы Якова II и ее ожерелья частично основана на подлинной истории женщины по имени Годита Прайс. Она родила принцу Якову двоих детей. Позже ее дочь, Мэри Стюарт, вышла замуж за шотландского лорда по имени Макбин. В качестве свадебного подарка она получила от короля-отца ожерелье, некогда принадлежавшее ее матери. Древнее украшение в виде серебряного трискелиона, наложенного поверх диска из голубого камня, по преданию, становится теплым в руках подлинного хозяина. Также существует верование, что оно дарует долгую жизнь.

Мэри Стюарт подарила ожерелье своему сыну, Эдуарду Макбину, когда его участие в бунте против династии Ганноверов от имени его дяди, Старого Претендента [24], повлекло за собой ссылку. Макбин отправился в Америку, где дожил до преклонного возраста, ста двух лет, и стал отцом большого семейства, потомком которого и является автор. Ожерелье, к сожалению, передавалось из поколения в поколение по другой ветви семейства. Его последняя владелица, злобная старушка, с которой я познакомилась по Интернету, умерла в возрасте ста трех лет.

БЛАГОДАРНОСТИ

Любой автор всегда признателен многим людям, что особенно верно в случае с этой книгой, которая дошла до издания извилистым путем, пережив последствия урагана Катрина, разрушившего мой дом в Новом Орлеане. Я чрезвычайно благодарна многим:

Моему редактору, Эллен Эдвардс, которая проявила невероятное понимание и помогла мне продержаться, несмотря на все разрушения, переселения, отстройку заново, и, как всегда, делилась со мной своими мудрыми и вдумчивыми предложениями. Эта книга значительно проиграла бы без твоего вклада. Спасибо.

Моей дочери Саманте, которая стойко выдержала появление в ее студенческой квартирке трех поколений родственников и пяти кошек, а также моей дочери Даниель, которая много недель спала на деревянной скамье и почти не жаловалась. Вы обе молодцы.

Моей матери, Бернадин Вегманн Проктор, позволившей нам занять ее нетронутое наводнением бунгало в Метэри чуть ли не навечно, как нам тогда казалось, и моей сестре Пенелопе Уилльямсон, которая помогала нам в самое трудное время. Спасибо.

Эмили и Брюсу Тот (а также Борегарду и мистеру Фасси), великодушно открывшим двери своего дома в Батон-Руже моим многочисленным родственникам и двум нашим кошкам, а также моему агенту Хелен Брейтвизер, друзьям Эдду и Линн Линдал, а еще Пауле и Адриель Вудман, предложившим нам временные пристанища от Беверли-Хиллз до Аризоны и Алабамы. Ваша щедрость меня восхищает. Спасибо.