Код Бытия, стр. 89

Наиболее могущественными реликвиями были те, что остались от Христа и Девы Марии. Крайняя плоть Младенца хранилась в драгоценных раках по меньшей мере в дюжине церквей, так же как и сено из яслей, где Он появился на свет, Его пуповина, молочные зубы, слезы, кровь и обрезки ногтей. Волосы Марии встречались повсеместно, так же как и сосуды с Ее грудным молоком. Более того, в реликвии превращались обломки скал, на которые падали капли священного млека; они становились белоснежными. Что же касается реликвий, связанных со Страстями Господними, то им поистине несть числа. Тонны гвоздей, шипы из тернового венца, да и терновый венец целиком в Сент-Шапель в Париже, три экземпляра копья, пронзившего Христа, и различные покрывала, впитавшие Его кровь и пот, включая знаменитую Туринскую плащаницу. Повсюду хранились обломки мрамора от Гроба Господня, Его саваны, сандалии и бесконечное число других артефактов, вступавших в контакт с божественным телом. Костей и зубов, само собой, не встречалось, так как они вознеслись на Небо вместе с их обладателем.

Барези перечислил несколько чудес, связанных с этими реликвиями, и проследил их происхождение. Он утверждал, что, несмотря на обилие фальшивок – одних обломков Креста хватило бы на постройку нескольких амбаров, – вера в реликвии является настолько древней, распространенной и инстинктивной, что отрицать наличие подлинных предметов, оставшихся от Христа, означало бы бросить вызов здравому смыслу. Ведь если современные люди верят в такое нематериальное чудо, как явление Пресвятой Девы Марии с целью указать источник святой воды – свидетельством этому является массовое паломничество в Лурд, – то современники Христа просто не могли не сохранить предметов, к которым прикасался Тот, кого они считали живым Богом.

Барези заканчивал исследования рассуждением о том, что ритуал, при котором играющие роль символов вино и хлеб трансформируются в тело и кровь Христовы, основывается на примитивном веровании анималистов в могущество реликвий. Транссубстанциальный переход есть не что иное, как превращение символической реликвии (вино) в реликвию подлинную (кровь).

Примечание: мистер Ласситер, большая часть сведений почерпнута из докторской диссертации, написанной в Джорджтауне в 1989 году. Автор – Марчиа А. Ингерсолл, у меня имеются ее адрес и телефон. Дива.

Глава 33

Результаты деятельности Ласситера за всю следующую неделю можно было охарактеризовать как негативные.

Субконтрактор из Огасты сообщил, что 8 марта 1962 года в штате Мэн не было зарегистрировано ни одного ребенка по имени Мэри А. Уильямс.

– Она могла изменить имя, – предположил субконтрактор. – И тогда ничего нельзя сделать. На изменение имен перекрестных ссылок не предусмотрено, а я не могу послать запрос о всех девочках, появившихся на свет в штате Мэн 8 марта 1962 года. В лучшем случае я могу искать, что, собственно, я и сделал, девочку по фамилии Уильямс на тот случай, если вы неправильно указали имя.

– И что же у вас получилось?

– С 1950 года обнаружилось множество девочек Уильямс. Восемнадцать из них звали Мэри, а у четырех средний инициал даже был А. Но не радуйтесь. Ничего общего с вашей Мэри А. Уильямс они не имеют. Не только другие даты рождения, но и все остальное не сходится.

Это был тупик.

От Гаса Вудбаума из «Инкуайера» и Гэри Стойкавича из Миннеаполиса никаких известий не поступало. Единственную свежую информацию раздобыл парнишка из исследовательского отдела, заглянувший в кабинет с большой картонной коробкой в руках. Это была подборка материалов о Каллисте Бейтс, включая документы, представленные агентством «Кац и Джамма». В коробке оказался бессистемный набор сведений, полученных в результате поиска «он лайн», собрание газетных и журнальных статей, фотографий, сценариев и даже видеокассет. Там имелась стенограмма показаний Каллисты на суде и копии интервью для таких изданий, как «Роллинг Стоун», «Премьер» и телевизионной программы «60 минут». Вручая коробку, молодой человек произнес извиняющимся тоном:

– Мы попытались все это систематизировать, но, не зная, что именно вы разыскиваете… – Он пожал плечами и закончил: —…разместили материалы в хронологическом порядке.

– Этого достаточно, – ответил Ласситер. – Я и сам не знаю, что ищу, и не узнаю, пока не найду. Поэтому мне придется просмотреть все материалы.

Так он и сделал, начиная с заумных уничтожающих критических статей в «Кинематограф сегодня» до отчетов в бульварной прессе, по большей части вымышленных, о любовных похождениях Каллисты. Джо узнал, сколько миллионов принесла каждая ее картина, какой ее любимый цветок и как она относится к органической пище. Теперь он мог по памяти назвать, где ее видели, начиная от популярной музыкальной студии до жалкой опиумной курильни в Чанг-Май, не говоря уж о ряде промежуточных пунктов. (Она умирает от уродующей ее тело болезни в одной из клиник Швейцарии! Нет. Она трудится в приюте для бедняков в Калькутте!) Короче говоря, Ласситер знал о Каллисте Бейтс уже все, хотя читать и просматривать ему оставалось еще очень много. Ему были неизвестны лишь место ее рождения, адрес, а также имя, каким она сейчас себя называет.

По вечерам Ласситер не отрываясь смотрел видеокассеты. Теперь он видел все фильмы с участием Каллисты. Компанию ему составляли Бакс и Пико, которые, как правило, смотрели на экран, растянувшись на полу гостиной. Совершать пробежки по обледенелым улицам было практически невозможно, поэтому приходилось качать пресс вместе со своими сиделками.

Что касается Каллисты как актрисы, то она была настоящим хамелеоном и мастерски владела искусством перевоплощения. Какую бы роль Каллиста ни играла, казалось, что она именно такая и такова ее сущность. Это чувство охватывало зрителей каждый раз вне зависимости от того, какой костюм носила Каллиста или какой характер изображала.

Ласситер не знал, стала ли Каллиста великой актрисой. Ее имя окружала масса гипербол; истина же заключалась в том, что ее слава, как и слава многих других актеров, вспыхнула новой звездой лишь после того, как она неожиданно исчезла, – еще одно яркое светило в созвездии безвременно умерших или исчезнувших.

«Но в данном случае, – думал Ласситер, – все эти восторженные гиперболы во многом соответствуют истине». Каллиста была великолепной актрисой, и это со всей очевидностью становилось ясно, когда фильм заканчивался. Во время просмотра картины у зрителя не возникало ощущения, что он наблюдает обычное представление, но когда на экране возникало слово «конец», все с изумлением понимали, что два часа не отрывали глаз от этой актрисы. И влекла к ней не только ее удивительная красота. Напротив, роли, которые играла Каллиста, зачастую вуалировали внешнюю привлекательность: менестрель-наркоманка в «Дудочнице», многодетная, как крольчиха, домашняя хозяйка в «Дневной лилии» или наглухо застегнутая на все пуговицы ученая дама в «Метеорном дожде».

«Метеорный дождь» напомнил Ласситеру, что следует позвонить ученому мужу по имени Дэвид Торгофф. По словам Дивы, Торгоффа часто привлекали для экспертизы, когда в судебном процессе в качестве доказательства использовались результаты ДНК-анализа. «Ходячее противоречие», как выразилась Дива, был профессором Массачусетского технологического института и славился доходчивостью лекций. Обладая подобным качеством, он мог бы стать идеальным проводником в дебрях исследований Барези. Ключевыми словами для Джо были – «доходчивость лекций».

Он принялся искать на своем столе номер телефона Торгоффа, но, как только нашел, зазвенел интерком и Виктория объявила:

– Звонит мистер Коппи. Из Рима.

Ласситер молчал, пытаясь припомнить, кто этот мистер Коппи, но, так и не вспомнив, сказал:

– Ладно, давай его сюда.

Через секунду в трубке зазвучал мужской голос:

– Мистер Ласситер? Мистер Джозеф Ласситер?

– Слушаю.

– Простите меня, но… я должен быть уверен, что беседую с нужным человеком. Скажите, вы тот самый мистер Ласситер, который не так давно был гостем пансионата «Акила» в Монтекастелло-ди-Пелья?