Ангел Габриеля, стр. 22

Без застенчивости и смущения она раскрывала перед ним все свои секреты и тайные желания, и он отвечал ей тем же, допуская ее в свою душу, в тот мир, в который она уже заглянула там, наверху, среди его картин.

И когда наступил последний взрыв и дрожь удовольствия сотрясла Алану, она так крепко прижала к себе Тристана, как будто хотела навсегда удержать его в своих объятиях. Громкий стон вырвался из его груди, он с яростью откликнулся на вызов, и волны наслаждения обрушились на Алану. Его обессилевшее, вдруг ставшее тяжелым тело придавило Алану, но этот груз она была готова нести до конца своих дней. Они долго ошеломленно молчали, стараясь понять всю важность случившегося…

Тристан лежал рядом с Аланой, не выпуская ее из объятий и прижимая к влажной от пота груди. Он заговорил, и в его словах прозвучали беспокойство, страх и вместе с ними нечто другое. И этим другим была надежда.

– Кто ты, Алана? – выдохнул он, погрузив лицо в облако ее спутанных волос. – Я уверен, что где-то видел тебя, я понял это в ту самую минуту, когда ты здесь появилась. Мне кажется, мы знаем друг друга целую вечность.

Алана спрятала у него на груди горькую улыбку, зная, что заплатит за эту ночь вечным страданием. Что бессчетные ночи будет искать и не находить его, протягивая руки в равнодушную тьму.

– Я всего-навсего лицо в окне, Тристан, – сказала она. Он смотрел на нее, и в его глазах был рай.

– Нет, Алана, ты не лицо в окне, ты удивительная загадка. И завтра ты откроешь мне все, я добьюсь от тебя правды своей любовью.

Завтра… Завтра ее здесь уже не будет. Завтра она исчезнет из его жизни.

Слезы подступили к ее глазам, но Алана не дала им вылиться. Впереди у нее целая вечность, чтобы выплакать все слезы, но эта ночь должна быть радостью.

Она целовала и ласкала Тристана, чувствуя, как в нем вновь пробуждается страсть, радуясь, когда он со стоном опять и опять овладевал ею. И так много раз, пока луна не побледнела в свете зари. Как если бы это была последняя ночь в их жизни.

Заря чуть окрасила небо, когда Алана неслышно выскользнула из постели, не осмелившись поцеловать Тристана на прощание. Она боялась разбудить его. Лучше ей уйти, прежде чем он откроет глаза. У нее не было сил, чтобы проститься с Тристаном и с Габриелем, спавшим у себя в детской.

Как могла она ответить на вопросы Тристана? Где взять ей мужества, чтобы спокойно наблюдать, как погаснет свет надежды в его глазах? У дочери нищего уличного торговца не может быть будущего с богатым человеком, известным половине Лондона. Он станет объектом насмешек и презрения, если объявит о своей любви к ней.

Она должна благодарить небо за волшебное Рождество, выпавшее на ее долю, и искать утешения в том, что за короткий срок судьба так щедро одарила ее, – теперь ей хватит на целую жизнь. Алана надела платье и еще немного постояла у кровати, глядя на спящего Тристана. Умиротворение и покой были написаны на его лице, их принесла ему ее любовь, и этого было достаточно для нее.

Но ее тело жаждало хотя бы еще одного поцелуя, еще одного прикосновения. Сердце изнывало при мысли о том, что никогда больше она не взглянет в его глаза и не увидит в них отражения ее собственного желания.

Но пора уходить, ее дело сделано. Тристан и Габриель вместе начнут новую жизнь, где будет все: и радость творчества, и новые мечты, и желания, с которыми они станут обращаться к звездам. Если бы только она могла увидеть, как время посеребрит виски Тристана, а глаза будут сиять гордостью за того прекрасного и достойного юношу, в которого с годами превратится Габриель. Если бы она могла делить с любимым человеком радости и горести грядущих лет и подарить Тристану детей, которые наполнят щебетом старый дом, а когда придет закат жизни, они с Тристаном, держась за руки, смело встретят старость, полную чудесных воспоминаний.

Нет, такое невозможно, она знает об этом с тех давних пор, когда впервые увидела Тристана. В его жизни нет для нее места, но как тяжело примириться с неизбежным!

Алана подошла к секретеру, взяла перо и бумагу и быстро написала записку. На цыпочках приблизилась к постели и положила письмо на свою подушку. Затем вытащила из кармана самую дорогую для нее вещь: гинею, потемневшую от прикосновения ее детских рук, талисман, согревавший ее в одиночестве и холоде трущоб. Когда-то Алана пробила гвоздем отверстие в монете, чтобы носить ее на шее, и через него был продет длинный потертый шнурок.

«Возьми ее, это мое желание, а рождественские желания всегда исполняются…»

Властный голос мальчика прозвучал, как тогда, в давний холодный вечер, и Алана бережно положила талисман на подушку рядом с письмом.

– Прощай, Тристан, – прошептала она. – Теперь ты спасен. Но вы с Габриелем сами должны заботиться друг о друге, ведь меня с вами больше не будет.

Сдерживая рыдания, с лицом, мокрым от слез, она выскользнула из комнаты и быстро спустилась по лестнице.

Алана на мгновение задержалась у дверей гостиной, чтобы в последний раз взглянуть на елку. Многие украшения и сладости уже были сняты с ее ветвей, свечи потушены, а на столе рядом с разбросанными игрушками и фигурными пряниками лежала коробка с красками, волшебная шкатулка, которая позволит Тристану наверстать упущенное.

Алана заметила под елкой какой-то предмет, завернутый в белую материю, и на нем листок с надписью «Для Аланы».

Он сказал ей этой ночью: «Спустись вниз и посмотри, какой я приготовил для тебя сюрприз».

Алана протянула руку и остановилась на полпути. Стоит ей развернуть подарок, и она уже никогда не сможет покинуть Тристана. Рука невольно сжалась в кулак. Время мечтаний и подарков миновало.

Время… Алана взглянула на часы на каминной доске. Маятник неподвижно застыл на месте, не было слышно веселого тиканья.

Она подошла к камину, открыла стеклянную дверцу и запустила маятник. Часы пошли. Время чудес кончилось.

Глава 11

Луч солнца разбудил Тристана, и он открыл глаза. Он был полон бодрости и надежд – чувств, которые Алана возродила в нем в эту ночь любви.

Он протянул руку туда, где рядом с ним спала Алана, и нашел на подушке лист бумаги.

Аланы не было.

Он сел и взял в руки записку. Страх и растерянность охватили его, строки прыгали перед глазами.

«Дорогой Тристан, – прочитал он, – мы не вольны навсегда остановить время. Ты спрашиваешь меня, кто я такая и почему решила помочь Габриелю осуществить его рождественское желание. Я сделала это потому, что когда-то в далекое рождество ты изменил окружавший меня мир. Я возвращаю тебе твою рождественскую гинею, которую ты подарил мне тогда. Ты был прав, это волшебная монета, потому что благодаря ей передо мной открылся мир добра и сочувствия. Мир, где всегда найдутся руки, которые поддержат тебя в беде.

Ради тебя я сделала все, чтобы быть достойной этого мира, я научилась читать, шить и говорить, как говорят леди. Но мы оба знаем, что это не может изменить самого главного, того, что я дочь уличного торговца нотами, та самая, которая пришла в тот зимний день к вашему крыльцу вслед за твоим замечательным белым пони».

Тристан перестал читать, припоминая огромные янтарные глаза нищей девочки и затаенную в них гордость. Долго после Рождества его преследовал образ маленькой бродяжки, пока он не нарисовал ее в своем альбоме сидящей на скамеечке перед камином, но не в лохмотьях, а в одном из нарядных белых платьев сестры Бет.

Сколько раз на Рождество он вспоминал об этой маленькой девочке, беспокоился, не голодна ли она, спрашивал себя, сохранила ли она свое мужество! Он снова вернулся к записке.

«У меня никогда не было Рождества, но это Рождество было таким чудесным, что мне хватит воспоминаний о нем на всю оставшуюся жизнь. Передай привет Габриелю и скажи ему, что его отец тоже был настоящим ангелом для меня, ангелом-хранителем, который приходил ко мне на помощь, когда мне нечего было есть, когда мне было холодно, когда я нуждалась в поддержке. Помнишь, ты сказал мне, что рождественские желания всегда исполняются, и дал мне гинею? Пусть теперь она хранит тебя, пусть исполнит это мое желание. Я желаю, чтобы ты был счастлив, Тристан. Пусть я буду далеко от тебя, на другом конце света, но мысленно я всегда рядом с тобой.