Свое имя, стр. 35
Он потянулся, откинувшись на спинку стула, встал и, потирая виски, прошелся по комнате вялой, заплетающейся походкой.
Анна Герасимовна горестно улыбнулась:
— Как ужасно ты напоминаешь карпов тети Глаши!
— Что еще за карпы?
— А я никогда не говорила тебе? Изволь, расскажу…
В одно предвоенное утро всю поликлинику, где работала Анна Герасимовна, облетела весть: сына главврача, семнадцатилетнего парнишку, осудили за соучастие в краже. Весь день только и разговоров было, что об этом событии. Когда сели завтракать, пожилая няня Глафира Ильинична — тетя Глаша — сказала:
«Верно, знать, говорится: «Сызмальства не возьмешь в руки, потом наберешься муки». — И вдруг спросила: — Вам, Анна Герасимовна, доводилось видать карпов из нашего пруда?»
«А что?»
«Видали, какие они?»
«Обыкновенные, по-моему».
«Не совсем обнаковенные. С набережной смотришь — выводок табунком ходит, молодь, а вроде купцы опосля сытного обеда разгуливают, плавниками едва-едва шевелят. И ровно неохота им вовсе шевелиться, ровно сию минуту заснут. Я такую гладкую да ленивую рыбу отродясь не видывала. А отчего им не быть ленущими? Никакого беспокойства в жизни. Корм добывать не нужно, знай поспевай глотать. По часам кормят. И досыта. Как говорится, от пуза… Вот я и хочу сказать, Анна Герасимовна, многие родители ребяток своих великовозрастных таким же манером опекают, готовенькое в рот кладут. Рыба, она, понятно, жирнеет от этого, а люди, я считаю, портятся…»
— Умница какая эта тетя Глаша! — воскликнула Вера.
— Спасибо за сравнение! — сказал Алеша. (Вере показалось, что его прямые растрепанные волосы ощетинились.) — Хорошо, пойду работать, добывать себе корм!
Анна Герасимовна с трудом улыбнулась, чтобы скрыть свой испуг таким неожиданным оборотом.
Третье лицо
Поезд отправлялся в тринадцать сорок пять, но Митя сказал матери, что у него есть дело в депо, и ушел за два часа до отъезда.
В действительности же у него не было никаких дел, если не считать, что ему хотелось повидать Веру. Он не встречал ее уже четыре дня. А сегодня у Мити был не совсем обычный день: заканчивался испытательный срок, он чувствовал, что испытания выдержал, и у него было отличное настроение.
Он шел, а в уме слово за словом составлялось письмо к отцу. Большое, подробное и очень складное письмо. Обидно только, что, когда сядешь за бумагу, все выйдет намного хуже… «Я написал тебе на другой день, как меня зачислили на работу, а от тебя так ничего и нет. Но я все равно знаю, что ты не против. Я помню, что ты говорил мне когда-то: «Не будешь учиться — успеешь не больше, чем я. А ты должен побольше успеть, иначе будет полный застой…» И вот я хочу сказать, чтоб ты не тревожился. Не будет застоя…»
Вдруг он услышал голос Веры:
— Зачем пожаловали, товарищ дублер?
Она стояла у входа в нарядческую в легком синем платье в горошек, с книжкой в руке.
— Я пришел… мне нужно… я забыл, когда мне выезжать, — сказал Митя.
— Вот новость! — воскликнула Вера. — Сегодня в тринадцать сорок пять… — и взглянула на него испуганно: — Только что просматривала наряды и запомнила…
Собственная растерянность помешала Мите заметить, как смутилась девушка.
Душевное напряжение, которое он переживал этот месяц испытательного срока, теперь, когда оставалось сделать всего одну поездку, перешло в чувство большой, безудержной радости. А к кому, как не к Вере, могло потянуть его с этим чувством? Но Митя боялся, что она уйдет сейчас, а ему так хотелось побыть возле нее!
Напротив конторы тихо шелестел фонтан. Посредине круглого серого бассейна высился букет неестественно больших жестяных тюльпанов, выкрашенных в голубой цвет; из каждого цветка вырывалась тонкая струйка и, дробясь и радужно играя, падала в зеленоватую воду бассейна. Вера засмотрелась на сверкающие брызги и как будто не собиралась уходить.
— А у меня сегодня кончается испытательный срок, — негромко сказал Митя.
— Уже пролетел месяц? — оторвав взгляд от фонтана, не то удивленно, не то радостно сказала Вера. — Как думаешь, выдержал?
— По-моему, выдержал.
— Значит, зачислят. — Вера нагнулась, сорвала длинный тонкий стебелек и переложила им страницу книги. — Машинистом бы, а? — хитровато покосилась на Митю и медленно пошла по двору.
— Доберемся постепенно, — сказал он, идя рядом. — Не все сразу. Есть, конечно, люди — они считают, что быть кочегаром — пустяшное дело. И пускай. А кочегар, как-никак, третье лицо!
— А их на паровозе всего три! — заметила Вера и как будто спохватилась. — Не страшно тебе на паровозе?
— Нисколько. Вообще привычка нужна, понятно.
Депо осталось позади. Впереди маячила Лысая гора. Тропинка, пробитая в высокой траве, была узенькая, на ней помещалась только Вера. А Митя шагал рядом, и твердые стебли бурьяна били его по коленям.
Заметив, что ему тяжело идти, Вера перешла на колею, вдоль которой тянулась тропинка. Это был старый запасный путь. Рельсы заржавели, меж черных шпал пробивалась трава.
Бросив на Веру удивленный взгляд, Митя шагнул на тропинку.
— Предположим, тебя зачислят. А дальше что? Как школа? — спросила она, повернув к нему голову.
— Сам еще не знаю, — ответил Митя.
— Вот и зашли в тупик, — сказала Вера и засмеялась, потому что они в самом деле стояли перед тупиком.
Ржавые рельсы запасного пути были загнуты кверху, словно полозья огромных саней; их соединял толстый квадратный брус, почерневший от времени, весь в глубоких трещинах.
Вера подула на брус и, легко подпрыгнув, уселась на нем.
— Скажи, тебе хочется сделать что-нибудь большое, хорошее? — неожиданно спросила она.
— Кому же не хочется? — улыбнулся Митя.
— Пожалуй, — согласилась Вера. — Но можно ли все время думать об этом?.. Я считаю, когда настоящий человек делает что-то героическое, он, может быть, совсем не думает, что он герой…
— Наверно, — отозвался Митя. — Но к чему это ты?
— Я о своем братце, — огорченно проговорила Вера. — Одно только у него на уме: совершить подвиг. И, главное, как мечтает! Вчера говорит: «Эх, если бы загорелось ваше депо, а я спас людей, вывел паровозы! За это могли бы даже орден дать…» — «Дурак ты, говорю, если нужно депо спалить, чтоб выявить твой героизм». Обиделся…
Митя рассмеялся.
— Смеяться, конечно, просто…
— А что сложно?
— Помочь другу.
Митя собирался тоже сесть на брус, уже уперся в него ладонями, напружился, готовясь подпрыгнуть. Да так и остался стоять.
— Как, например?
Вера, не взглянув на него, дернула худеньким плечом.
— Друзья находят способы… если собственная персона не заслоняет им весь мир.
«И понесло меня сюда! — подумал Митя. — Разве что хорошее услышишь от нее?»
Обиженно хмурясь, он рассказал о своем разговоре с Алешей и признался, что недоволен собой: назвал его государственным деятелем, а убедить не сумел.
— Сильно разозлил он меня: «С таким образованием в угле копаться!»
— Узнаю. Воображения больше, чем соображения, — запальчиво сказала Вера.
— Так что насчет персоны ты поспешила, — все еще с обидой сказал Митя. — Как мог уговаривал его. Работали бы вместе, на одной машине. Сначала тут, потом бы на широкую. Это же работа — понимать надо! Вроде и ездишь по одному маршруту, а поездка на поездку не похожа. Каждый раз что-то новое, не заскучаешь. А про важность и говорить нечего…
Вера сидела, обхватив колени и слегка покачиваясь.
— Послушала тебя, и самой захотелось на паровоз. Но как Алешку разжечь? — проговорила она в раздумье. — А вообще я завидую тебе: очень люблю ездить. Так хочется поехать куда-нибудь далеко-далеко! Иной раз услышу свисток паровоза, и на сердце хорошо и тревожно…
Не отрывая глаз от задумчивого лица Веры, которое казалось ему сейчас особенно красивым, Митя заговорил о том, что на узкой колее дальше Кедровника не поедешь, что настоящие поездки начнутся, когда он будет на широкой колее. Тогда уж попутешествует!