Что я сделала ради любви, стр. 73

Она не помнила, что именно Брэм говорил на вечеринке, и поэтому презрительно скривила губы.

– Разумеется, хочу. Поэтому повтори все с самого начала.

Он раздраженно вздохнул и снова лег.

– Ты мой лучший друг. А теперь можешь смеяться. Поверь, я никогда не думал, что так получится.

Его лучший друг…

Джорджи громко сглотнула.

– Не знаю, почему ты против. Я славный человек.

– Ты ненормальная. Я в жизни не предполагал, что именно ты окажешься человеком, которому я буду доверять больше всего на свете.

А вот она ничуть ему не доверяла. Кроме одного: он говорил правду о своих чувствах к ней.

– Как насчет Чаз? Она готова идти под пули ради тебя.

– Ладно, ты второй надежный человек, которого я знаю.

– Это уже лучше.

Джорджи приказала себе замолчать, но отчего-то не сделала этого. Она должна попытаться, в последний раз.

– Если ты превратишься в идиота и решишь влюбиться, – вздохнула она, словно предмет разговора был слишком утомительным, – это может все испортить.

– Иисусе, Джорджи, да оставишь ты меня в покое? Никто ни в кого не влюблен.

– Ты уверен?

– Уверен.

– Большое облегчение. А теперь я хочу спать.

Ее нога затекла, но она не смела пошевелиться, пока не услышала мерное, глубокое дыхание. Только тогда она вылезла из постели и, накинув первое, что попалось под руки: его сброшенную сорочку, – прокралась вниз. Отец давно перебрался к себе, освободив гостевой домик.

Джорджи, спотыкаясь, побрела по холодной каменной дорожке. Слезы струились по щекам. Если она по-прежнему будет спать с ним, придется притворяться, что это всего лишь секс. Играть перед ним точно так, как она играла перед камерами, – она больше не могла. Ни для него, ни для себя. Никогда.

Глава 24

Брэм прибыл на пробы поздно, хотя знал, что сегодня прослушивают Джорджи. И холодный кивок Хэнка Питерса явно означал, что тот крайне недоволен. Ну да, все ожидают, что он опять вспомнит старые привычки, станет прежним безответственным Брэмом Шепардом. Но на этот раз он не был виноват, его задержал звонок одного из партнеров «Эндевор». Все же он не стал объясняться, слишком много идиотских отговорок приводил в прошлом, поэтому лишь коротко извинился:

– Простите, что заставил ждать.

Хотя никто не сказал ему этого в лицо, все считали, что сегодняшние пробы Джорджи – пустая трата времени, но он был многим ей обязан и не смог отказать, как бы тяжело ни было на сердце при мысли о том, что Джорджи придет в отчаяние, услышав отказ.

– Давайте работать, – велел Хэнк.

Комната для прослушиваний была окрашена в тошнотворно-зеленый цвет. На полу лежал покрытый пятнами коричневый ковер. Из мебели здесь имелось несколько обшарпанных металлических стульев и пара складных столов. Комната находилась на верхнем этаже старого здания, на задах участка «Вортекс», приютившего «Сиракка продакшнс», независимый филиал студии. Брэм занял пустующий стул между Хэнком и женщиной – директором по кастингу.

Своим длинным лицом, редеющими волосами и круглыми очками Хэнк больше напоминал профессора Лиги плюща, чем голливудского режиссера. Но он был невероятно талантлив, и Брэм до сих пор не мог поверить, что работает вместе с ним. Директор по кастингу кивнула ассистентке, которой, очевидно, было поручено привести Джорджи. Та встала и вышла. Они не виделись с ночи вечеринки. Вскоре заболел Пол – чем-то вроде желудочного гриппа, если верить Чаз, – и на следующее утро, еще до того Брэм как проснулся, Джорджи уехала ухаживать за ним. Брэм считал, что ей необходимо сосредоточиться на пробах, вместо того чтобы постоянно отвлекаться. Непонятно, почему Пол не отослал ее домой?

Кроме того, Брэм лишился последнего шанса отговорить Джорджи пробоваться на роль.

Вернувшаяся ассистентка придержала дверь. Похоже, уверенность Джорджи в себе куда более хрупка, чем она старалась показать. Конечно, она не испортит роль, но у нее попросту не хватит таланта сыграть как нужно, а ему было страшно при мысли о том, что каждый сочтет себя вправе критиковать ее игру.

Вошла высокая темноволосая актриса. Не Джорджи. Пока директор по кастингу расспрашивала, что делала актриса со времен своего последнего фильма, Брэм наклонился к уху Хэнка:

– Где Джорджи, черт возьми?

Хэнк ответил каким-то странным взглядом.

– Ты не знаешь?

– Не было времени поговорить. У ее отца грипп, и она ухаживала за ним.

Хэнк стянул очки и стал протирать стекла концом рубашки, словно боялся посмотреть ему в глаза.

– Джорджи передумала. Решила, что это не ее роль, и отказалась от проб.

До Брэма его слова дошли не сразу.

Он просидел до окончания проб, не слыша ни слова. Потом извинился и попытался дозвониться до Джорджи, но она не брала трубку. Пол и Эрон тоже не отвечали, а Чаз не знала ничего, кроме того, что Джорджи ей сама сказала. Наконец Брэм позвонил Лоре. Та объяснила, что говорила с Полом несколько часов назад и ни о каком гриппе не было и речи.

Что-то неладно. Очень неладно.

Сегодня только три черных мини-вэна сторожили ворота. Отчеты о свадебной вечеринке показали на телевидении и сайтах светской хроники, но безумие первых двух месяцев, кажется, немного улеглось. Однако не потребуется подливать так уж много масла в угасающее пламя, и если распространятся слухи об исчезновении Джорджи, разразится настоящий ад.

Мобильник зазвонил, когда Брэм подъехал к гаражу. Звонил Эрон.

– У меня сообщение от Джорджи. Она уехала.

– Куда, черт возьми? Быть не может!

– Может. Хотя я сам ничего не понимаю.

– Где она?

Последовала долгая пауза.

– Не могу сказать.

– Черта с два не можешь!

Но Эрон был верен Джорджи и угрозы Брэма не сломили его решимости. Брэм разозлился и отключил связь, после чего несколько минут сидел в машине, окончательно сбитый с толку. Может, она стыдится взглянуть ему в глаза, потому что передумала пробоваться на роль? Но Джорджи никогда ничего не боялась. Все это не поддавалось объяснению.

Он вдруг вспомнил их странный разговор в ночь вечеринки. Неужели она всерьез поверила, будто он влюблен в нее? А ведь он не раз давал понять, что она ему небезразлична.

Он вспомнил те противоречивые сигналы, которые посылал ей, и снова схватился за сотовый. Она не ответила. Пришлось оставить сообщение.

«Ладно, Джорджи. Я все понял. В ту ночь ты не шутила. Но клянусь Богом, я не влюблен в тебя, так что перестань волноваться. Все это полнейшая чепуха. Подумай сама! Вспомни, разве я когда-нибудь заботился о ком-нибудь, кроме себя? С чего это вдруг начинать, особенно с тобой? Черт возьми, знай я, что ты струсишь, держал бы язык за зубами относительно дружбы. Дружба – это все, что есть между нами. Даю слово. Поэтому прекрати валять дурака и позвони мне».

Но она не позвонила, и к утру с ним случилось нечто поразительное. Похоже, он разгадал коварство Джорджи. Она хочет ребенка, и без него ей в этом деле не обойтись. Что, если это шантаж? Способ манипулировать им? Сам факт, что подобная гнусность могла прийти ей в голову, взбесил его.

Он позвонил на ее голосовую почту и высказал все, что думает о ее коварстве. И поскольку не стеснялся в выборе слов, то и не удивился, когда она опять не перезвонила.

Белая частная вилла, снятая Джорджи, находилась на вершине холма, выходившего на море Кортеса, неподалеку от Кабо-Сан-Лукас. Здесь было две спальни, джакузи в форме раковины и раздвигающаяся стеклянная стенка, которая открывалась в тенистое патио. Поскольку Джорджи не могла лететь в Мексику коммерческим рейсом, пришлось воспользоваться частным чартером.

Вот уже целую неделю каждое утро она надевала бесформенную футболку с мешковатыми капрами, большие темные очки и широкую соломенную шляпу и, никем не узнанная, часами гуляла по берегу. Днем она монтировала фильмы и пыталась примириться с собой и собственной печалью.