Леди Роз, стр. 20

– Для начала можешь рассказать, как это случилось. Ясно, что вы с сэром Джоном успели познакомиться заранее.

– Моя королева, это произошло в замке лорда Кромвеля, когда мы ехали в Вестминстер с сестрой Мадлен. Там присутствовал сэр Джон со своим братом, сэром Томасом. Хозяин устроил пир. Сэр Джон пригласил меня танцевать… – От этого воспоминания мое сердце забилось живее. Я снова видела, как пи смотрел на меня и протягивал руку; как я принимала ее и шла с ним танцевать; как парила, не чуя под собой ног…

Я умолкла и стала рассматривать свои руки.

Королева встала с кресла; раздался угрожающий шелест шелка.

– Он йоркист! – Ненависть, звучавшая в голосе Маргариты, заставила меня вернуться к действительности, как удар кинжала.

Я бросилась к ее ногам:

– Миледи, да, он из Невиллов, но это не мешает эму быть доблестным рыцарем, знающим свой долг перед королем! Разве сердцу прикажешь? Моя королева, я пыталась, но доводы разума против любви бессильны!

Королева тяжело опустилась в кресло.

– Когда-то это сказал мой отец… в любовной записке моей матери. Ты ведь знаешь, он поэт… – Ее изгляд стал мечтательным. Казалось, Маргарита унеслась за море, в место, предназначенное только для нее.

– «Однажды вечером я рано лег спать, – процитировала я сочинение короля Рене, – измученный мыслями о любви. А потом – то ли в видении, то ли вo сне – передо мной внезапно предстала сама Любовь, вынула из груди мое сердце и отдала его Желанию…»

– Ты читала произведения моего отца? – с изумлением спросила королева.

– И запомнила их наизусть, миледи. Отец вашего величества пишет прекрасные стихи и хорошо разбирается в сердечных делах.

– Встань, мое дитя. Садись. – Королева протянула руку и помогла мне подняться. – Я верю в любовь. Это чудесное чувство, от которого трудно избавиться. Вот почему я трачу столько времени на устройство браков. Мне нравится вознаграждать любовь и устраивать чужое счастье.

Я смотрела на нее во все глаза, чувствуя, как ко мне возвращается надежда. Однако следующие слова королевы разбили эту надежду так же, как меч разбивает стекло.

– Но это невозможно.

Я закрыла лицо руками и закусила губу, чтобы не дать воли слезам.

Глава седьмая

Святки, 1456 г.

Я пролежала в постели несколько дней; слезы, которые я смогла скрыть при королеве, теперь обильно мочили подушку. Как я могла выйти за человека, к которому не испытывала склонности, если уже узнала, что такое любовь?

Урсула приносила мне бульон и пыталась заставить поесть, но я отворачивалась.

– Ну, дорогая леди, если вы не хотите есть, то, может быть, хотите узнать новости?

Голос Урсулы звучал весело. Я повернулась и посмотрела на нее.

– Первого декабря в Ковентри состоится заседание Королевского совета, на которое прибудет герцог Йорк. – Ее глаза улыбались.

Я повернулась на бок; сердце заколотилось. Там будет Джон!

– Но это еще не все… Королева отправила Сомерсета в Уэльс по государственным делам. До заседания в Ковентри он не вернется. Мы уезжаем из Лондона завтра. Не пройдет и нескольких недель, как вы снова увидите своего любимого. Кто знает, какие новости принесет он или будущее? А теперь, милая леди, ешьте свой суп.

На следующее утро грузили телеги, скрипели повозки, ржали лошади; двор отправлялся в Ковентри. Я едва сдерживала возбуждение. Хотя песни менестрелей настраивали меня на мысли о любви, но настроение толпы читалось безошибочно. Она ненавидела Маргариту. На всем протяжении пути у обочин собирались молчаливые люди, и взгляды у них были мрачные. Ни одна женщина не почтила королеву, «плетя в волосы маргаритки или украсив ими свою грубую одежду. Напротив, при виде королевы, которую сопровождали лорд Эгремон и толстошеий, грубо сколоченный лорд Клиффорд (еще один из молодых фаворитов Маргариты, потерявших отцов в битве у Сент-Олбанса), их суровые лица становились еще мрачнее. Люди винили чужеземную королеву в потере французских территорий, а особенно Мена, самого богатого и важного доминиона, который она пообещала вернуть своему дяде, Карлу Французскому, и сделала это вскоре после своего прибытия в Англию. Кроме того, она уговорила своего податливого мужа Генриха уступить Анжу Франции. Взамен Маргарита не дала Англии ничего, кроме краткого перемирия. Сама королева была так бедна, что смогла появиться на людях лишь в наряде, предоставленном Генрихом. Теперь же она была одета роскошно – возможно, слишком роскошно, – а ее фавориты обогащались за счет казны.

Кроме того, Маргариту обвиняли в смерти дяди короля Генриха, Хамфри Глостера, который возлагал вину за военные поражения на покойных герцогов Сомерсета и Суффолка. Народ любил его так же, как теперь любил герцога Йорка, но Глостер был арестован по приказу его главного врага Суффолка и через неделю умер. Люди шептались, что он был убит королевой и ее фаворитами. Короля не осуждали никогда. Его любили. Он был святым, глубоко религиозным, ненавидел кровопролитие и прощал любую вину. Но в руках Француженки становился мягким, как воск.

Как только мы прибыли в Ковентри, королева отпустила меня и всех фрейлин, взяла маленького принца Эдуарда и отправилась в личные покои короля Генриха. Здешний замок, возведенный в одиннадцатом веке и перестроенный в двенадцатом, сильно обветшал и требовал ремонта. Это было мрачное место, окруженное рвом с водой красного цвета, напоминавшей кровь. Его лепные потолки, наборные каменные полы с изображениями геральдических лилий, позолоченные стропила и цветные витражи были великолепны, но время наложило свой отпечаток на их красоту. Теперь в коридорах замка свистел ветер, каменные стены разъедала плесень, а во многих помещениях стояли ведра, куда капала влага, проникавшая через крышу.

– Почему королева решила остановиться именно здесь? – спросила Урсула, когда мы раскрыли сундук и начали вешать платья на колышки в углу неказистой комнаты.

В силу привычки я сначала оглянулась по сторонам, а потом ответила:

– Ковентри за Ланкастеров, а Лондон за Йорков. Здесь она чувствует себя в безопасности.

Урсула наклонила ярко-рыжую голову и прошептала мне на ухо:

– Но в Лестере за последние два года она увеличила налоги впятеро. Как они это терпят?

Я пожала плечами. В этом сам черт ногу сломит. Все слишком сложно.

– Люди видят только то, что хотят видеть.

Я проводила время в компании королевы, но только не тогда, когда она была с королем. По утрам я помогала ей одеваться, причесываться и наводить красоту, втирая в ее лицо овечий жир, румяня щеки и крася белесые ресницы углем из жженого сланца. Днем я выполняла поручения Маргариты, доставляла ее распоряжения в отдаленные концы замка, разбирала жалобы, поступавшие от служанок, решала проблемы, которые были в моей компетенции, а остальное передавала королеве. Свободные вечера королева проводила со своими фрейлинами. Мы пели, я играла на лире, читала Маргарите какую-нибудь иллюстрированную рукопись и вышивала к Святкам гобелен по рисунку короля Генриха.

Королева удивляла меня. Она должна была знать о наших отношениях с Сомерсетом, но продолжала оказывать мне покровительство. Не склонная скрывать свои чувства, она радовалась моей компаний почти так же, как компании Элизабет Вудвилл. Возможно, причиной этого была необходимость устроить мой брак, что импонировало романтичной натуре королевы. Элизабет никогда не проявляла интереса к кому-либо из претендентов на ее руку – как молодых, так и старых. Одним из них был высокородный член свиты графа Уорика; сам Уорик писал Элизабет письма, уговаривая ее согласиться на сватовство. Это была хорошая партия для девицы низкого происхождения с отцовской стороны – единственной, которая имела значение.

– Ты не хочешь выйти замуж? – однажды, не в силах справиться с любопытством, спросила я Элизабет, когда мы вышивали гобелен для короля.

– Конечно, хочу, – высокомерно ответила она, тряхнув серебряными волосами. – С чего ты взяла, что нет?